Позолоченный век - Марк Твен

- Но, послушайте. Мне кажется, тут какая-то ошибка насчет того, что голоса в конгрессе стоили нам хоть доллар. Уж об этом-то я кое-что знаю. Я вас выслушал, теперь вы послушайте меня. Всякий может ошибаться, и я вовсе не хочу подвергать сомнению чьи бы то ни было высказывания. Но как вам понравится, если я скажу, что сам находился в Вашингтоне все то время, пока готовился билль об ассигновании? Да еще добавлю, что провернул это дельце именно я. Да, сэр, я, и никто другой. Более того, я не заплатил ни одного доллара за чей бы то ни было голос и даже ни одного не посулил. Есть разные способы делать дела, и полагаю, что мой - ничуть не хуже прочих, хотя кое-кто, может быть, о нем и не подумал, а если подумал, то просто не сумел пустить его в ход. Придется мне, дорогой сэр, выбросить из вашего списка кое-какие статьи расходов, так как конгрессменам и сенаторам компания не заплатила ни единого цента.

На протяжении этой тирады с лица президента не сходила мягкая, даже ласковая улыбка; выслушав все, он сказал:

- Ах, вот как?

- Да, именно так.

- Что же, в таком случае это несколько меняет дело. Вы, конечно, лично знакомы с депутатами конгресса, иначе вы бы не могли добиться таких успехов.

- Я знаю их всех, сэр. Я знаю их жен и детей, вплоть до грудных младенцев; я позаботился даже о том, чтобы завязать хорошие отношения с их лакеями. Нет ни одного члена конгресса, которого я бы не знал очень хорошо, даже близко.

- Прекрасно. А видели ли вы их подписи? Узнали бы вы их почерк?

- Я знаю их почерк не хуже своего собственного, я вел с ними достаточно широкую переписку. Подписи их я тоже прекрасно знаю и даже инициалы.

Президент открыл сейф и вынул оттуда какие-то письма и бумаги, затем сказал:

- Ну вот, например, взгляните: как, по-вашему, это письмо подлинное? Узнаете вы эту подпись? А эту? Можете вы сказать, чье имя скрывается за этими инициалами и не подделаны ли они?

Гарри был ошеломлен. От того, что он прочитал в письмах, у него голова пошла кругом. Но наконец подпись, которую он увидел под одним из писем привела его в себя: его лицо даже озарилось улыбкой.

- Вас удивляет это имя? - спросил президент. - Вы никогда ни в чем не подозревали этого человека?

- Теперь-то мне понятно, что я должен был сразу заподозрить его, но тогда мне это и в голову не приходило. Ну и дела! Как у вас только хватило духу обратиться к нему?

- А как же иначе, мой друг? Без него мы ничего не предпринимаем. Он, так сказать, наша опора. Ну, какое впечатление производят на вас эти письма?

- Потрясающее! Каким же я был идиотом!

- Зато, надо полагать, вы приятно провели время в Вашингтоне, - сказал президент, собирая письма, - разумеется, так оно и было. Немногие сумели бы протащить билль о бюджетном ассигновании, не купив ни одного...

- Послушайте, господин президент, довольно об этом. Я беру назад все свои слова. Поверьте, теперь я уже не такой дурак, каким был пять минут назад.

- Надеюсь, что так. Я даже уверен, что это так. Но имейте в виду, письма я показал вам под строжайшим секретом. Можете сколько угодно говорить о самих обстоятельствах дела, но не называйте никому никаких имен. Надеюсь, на вас можно положиться?

- Ну конечно. Я понимаю, как это важно. Ни одно имя не получит огласки. Но давайте вернемся к началу нашего разговора: похоже, что вы сами этого ассигнования и в глаза не видали?

- Только десять тысяч долларов и ни цента больше. Мы по очереди пытались сдвинуть дело с мертвой точки в Вашингтоне, и если бы мы потребовали за это какого-нибудь вознаграждения, ни один доллар из этих десяти тысяч не дошел бы до Нью-Йорка.

- Представляю, в какой переплет вы бы попали, если бы не провели сбор платежей.

- Еще бы. Вы не подсчитали, на какую сумму нам пришлось раскошелиться в общем итоге?

- Нет, я как-то не подумал об этом.

- Ну, так давайте подсчитаем:

Израсходовано в Вашингтоне, скажем . . . . . . 191008

Печатная реклама и прочее, примерно . . . . . 118000

Благотворительные взносы, скажем . . . . . . . 16000

-------------

Итого: 325000

На покрытие этих расходов мы имели:

Ассигнование . . . . . . . . . . . . . . . . 200000

Десятипроцентный сбор

с основного капитала в 1000000 долларов . . . 100000

-------------

Итого: 300000

В результате на сегодняшний день за нами еще двадцать пять тысяч долларов долга. А ведь жалованье служащим все еще идет, и задолженность по газетной и прочей рекламе продолжает накапливаться. Воображаю, как все будет выглядеть еще через месяц.

- А что потом? Полный крах?

- Ни в коем случае. Взыщем повторные платежи.

- Понятно. Но это ужасно.

- Ничуть.

- Как ничуть? Где же выход?

- Как вы не понимаете? Обратимся за новым ассигнованием.

- К черту ассигнования! Они дают меньше того, во что обходятся.

- Со следующим будет иначе. Мы попросим полмиллиона, получим его и уже через месяц обратимся за целым миллионом.

- Да, но сколько это будет стоить?

Президент улыбнулся и нежно погладил стопку секретных писем.

- Все эти люди будут вновь избраны в конгресс следующего созыва. Нам не придется платить им ни цента. Мало того, для нас они готовы будут лезть из кожи вон - это и им самим может пойти на пользу.

Гарри погрузился в раздумье и через некоторое время сказал:

- Мы посылаем миссионеров в разные страны просвещать темных и невежественных туземцев. Насколько было бы дешевле и проще привозить их всех сюда и давать им возможность вкусить нашей цивилизации у самых ее истоков.

- Совершенно согласен с вами, мистер Беверли. Вам уже пора? Ну что ж, всего хорошего. Будете проходить мимо - заглядывайте ко мне; всегда буду рад осведомить вас о ходе наших дел, насколько смогу.

Письмо, которое Гарри отослал в Хоукай, было не слишком пространным, но в нем содержались все убийственные цифры, приведенные в вышеизложенном разговоре. Полковник очутился в весьма затруднительном положении: вместо того чтобы получить тысячу двести долларов жалованья, он оказался соответчиком за долг в девять тысяч шестьсот сорок долларов, не выплаченных рабочим, не говоря уж о долге компании на сумму чуть ли не в четыре тысячи долларов. Сердце Полли едва не разорвалось от огорчения, и "хандра" вновь овладела ею с прежней силой, - ей пришлось выйти из комнаты, чтобы скрыть хлынувшие потоком слезы.

И еще в одном доме поселилась в тот день скорбь, ибо на имя Луизы тоже пришло письмо. В последнюю минуту Вашингтон отказался взять сорок тысяч долларов за теннессийскую землю и потребовал сто пятьдесят тысяч! Сделка не состоялась, и теперь он рвал на себе волосы, проклиная собственную глупость. Но он писал, что человек, предложивший ему эту сумму, возможно, скоро вернется в столицу, и тогда уж он обязательно продаст ему землю, даже если придется уступить ее за десять тысяч долларов. Луиза поплакала - и, по правде говоря, не один раз, - а домашние ее были достаточно чуткими, чтобы не расстраивать ее еще больше лишними разговорами.

Отцвела весна, наступило лето, и, по мере того как проходила одна жаркая неделя за другой, настроение полковника постепенно улучшалось, так как строительство железной дороги быстро двигалось вперед. Но потом что-то случилось. До сих пор Хоукай ничего не вносил в фонд железнодорожной компании, считая, что крупные деловые операции, совершающиеся в городе, и без того послужат для железной дороги достаточной притягательной силой; но вдруг город переполошился, и не успел полковник Селлерс понять, что произошло, как хоукайцы в панике вырвались вперед и купили такое количество железнодорожных акций, что Наполеон со всеми своими приманками потерял всякий интерес для железной дороги, и вместо того чтобы свернуть на многие мили в сторону и превратить грязные хляби Пристани Стоуна в блестящую столицу, она предпочла двинуться по сравнительно прямому пути в Хоукай.

Над головой полковника грянул гром. После всех его тщательно разработанных планов, после того как он столько времени усердно работал головой и языком, привлекая всеобщее внимание к своему детищу и вербуя повсюду его сторонников, после того как он непрестанно трудился не покладая рук и неустанно бегал, не жалея ног, - после всех его блестящих надежд и громких пророчеств фортуна повернулась к нему спиной, и все его воздушные замки мгновенно рухнули. Торжествующий Хоукай оправился от испуга и возликовал, а Пристань Стоуна впала в ничтожество. Приближалась осень, и немногочисленные жители Пристани Стоуна один за другим стали собирать свои пожитки и разъезжаться кто куда. Никто больше не покупал земельных участков, уличное движение замерло, и местечко снова погрузилось в мертвую спячку; газета "Уикли телеграф" безвременно сошла в могилу, осторожные головастики вернулись из ссылки, лягушки снова затянули свою извечную песню, невозмутимые черепахи, как в доброе старое время, грели спины на берегу или на корягах, благословляя свои мирные дни.