Бабы строем не воюют - Евгений Красницкий

– Ну что, насытились, детушки? – заботливо поинтересовалась она. – Или кликнуть холопке, чтобы еще принесла?

Назарий кивнул и открыл было рот – добавки попросить, но Киприан пихнул его локтем в бок, и парень только сглотнул, дожевав последний кусок.

– Устали, поди, за день-то, намаялись. – Анна все так же опиралась щекой о кулак, внимательно вглядываясь в сидящих напротив нее мальчишек. – Привыкли уже здесь?

Киприан пожал плечами, Гавриил вздохнул, а Илья и Назарий переглянулись и решительно кивнули.

– Привыкли, матушка-боярыня. Мы же не поодиночке здесь, а с братьями да соседями, – подал голос Илья.

– А потом – здесь столько всего… и наставники рассказывают много, – подхватил разговор Гавриил.

– Значит, не скучно вам здесь?

– Да некогда скучать, матушка-боярыня. Первое-то время и опомниться не могли… Глаза разбегались! – Отроки наконец-то разговорились и теперь торопились высказаться, перебивали друг друга, начисто позабыв про вежество и степенность. В общем, мальчишки как мальчишки. – Думали, аж в самый Киев-град попали! Дома да усадьбы… а еще казарма… таких и не видывали! И вокруг народу – ну прям муравейник… Мы и не были до того нигде, кроме соседнего селища, а тут и людей много, и богато как, и кормят сытно…

– А главное, придумок сколько! Мы сказок столько не слышали, сколько тут былей навидались! А уж в кузне-то… – Природная смекалка Киприана и Назария и тут дала о себе знать. – Вот хоть болты самострельные мастер Кузьма при нас на ножном станке точил… Диво-то какое!

– Это да, Кузьма у нас горазд на выдумки. Он и мне работу облегчил – утюг сделал, а с ним шить гораздо способнее. – Анна поделилась с ними и своей радостью.

Парни на миг примолкли: видно, в их понимании хитроумные новшества кузнечных дел мастера и обыденные бабьи дела не особо сочетались, но, поразмыслив немного, решили, что боярыне виднее. А раз уж она в подобном разбирается, с воодушевлением продолжили:

– И еще винт какой-то сделать хочет, чтобы воду из колодца не ведрами поднимать… – Тут Назарий с горящими, как у Кузьки, глазами начал было объяснить Анне устройство необыкновенного винта, но Киприан пнул его под столом ногой и уже более солидно подвел итог: – Всем мы довольны, матушка-боярыня.

«Эх, мальчишки-мальчишки, вечно бы вам с железками играться… Ну да ладно, все равно их не переделаешь. Да и не надо оно мне – пусть со своими придумками возятся… рядом с Кузькой. Заодно и присмотрят за ним, сами того не подозревая».

– Только вы? Или и другие тоже? – озаботилась Анна.

– Ну-у, про всех мы не скажем, но с кем говорили – ни один не жалеет, верно тебе говорю. – Илья, разгорячась, даже кулаком по столу пристукнул, но тут же спохватился, спрятал руку под стол и слегка сгорбился.

– Порадовал ты меня, Илюша, ой порадовал! А других я и сама потом расспрошу. – Она чуть помедлила, так, чтобы отроки заметили, и продолжила: – Хотя… забот-то у меня много… помощников, конечно, тоже немало…

– Матушка-боярыня, ты только скажи, что надо, мы враз все выполним!

– Ну моих дел вам не переделать, – усмехнулась, ласково оглядела всех четверых, покивала своим мыслям. – Но помочь мне вы и вправду можете. Со всеми отроками я, пожалуй, скоро-то не переговорю, а знать, если что не так, мне уже сейчас надобно. Так что вы уж, ребятушки, будьте моими глазами и ушами, присмотрите, кому какая помощь нужна или еще что. Знаю я вас, мужей, – женщине пожалуетесь, только когда совсем край придет, а помогать уже поздно.

– Сделаем, матушка-боярыня, – степенно кивнул за всех Киприан. – Прямо нынче вечером и начнем.

– А вот торопиться не надо, ребятки. И упаси вас Господь сказать кому, что вы по моему указанию стараетесь, – нипочем ведь не ответят, сами знаете. Вы впрямую-то не расспрашивайте, лучше прислушивайтесь, кто что говорит да на что жалуется. И докладывайте мне потом так, чтобы никто не видел и не слышал.

– А про что докладывать-то надобно? – наморщил лоб Гавриил.

– С каждой мелочью ко мне бегать, конечно, не надо. Нет у меня времени выслушивать их, да и у вас лишнего тоже нету, учебу-то вам никто не отменял, – построжала боярыня. – Только если что важное случится… беда у кого какая или задумает кто какое-нибудь непотребство, а вы про это дознаетесь. Вот тут не медлите – упредить всегда проще, чем потом расхлебывать. По себе знаете, что порой из сугубого озорства вырастает.

Мальчишки разом поскучнели: кто за ухо непроизвольно схватился, кто спину потянулся почесать. Аристарх не особо разбирал, когда хлестал их кнутом; только силу сдерживал, а так – куда попадет, туда и ладно.

«Как бы так извернуться, чтобы никто не заподозрил, что они мне наушничают? Ой, да что это я? Сама же только что сокрушалась, что с остальными отроками тоже побеседовать должна, а времени мало! Вот и выход!»

– И будете вы у меня опричными прознатчиками, но только тайными! Секреты-то хранить умеете?

Мальчишек хлебом не корми – дай к тайне прикоснуться. Вот и у этих глаза тут же разгорелись.

– Умеем, матушка-боярыня! Вот увидишь!

– Полагаюсь на вас, ребятушки. – Анна как-то умудрилась придать лицу выражение одновременно серьезное и ласковое. – А чтобы никто и не заподозрил вас, сделаем мы вот что… Вы сидите, сидите…

Она поднялась из-за стола, прошлась взад-вперед по горнице, выглянула в окошко: несколько человек уже устроились на лавке около входа в девичью, дожидаясь начала посиделок. Обернулась к отрокам: – Вы ведь сейчас на посиделки собрались, так? Вот и передайте остальным, что отныне после ужина я буду приглашать к себе на беседу по двое-трое. Ну а потом – только тех, кто в чем-то за день отличится, в награду за прилежание, ну как в церковь нас в воскресенье девиц десяток лучших отроков провожает. Пусть стараются.

«А уж кого я отличать стану – мое дело. Никто мне не укажет».

Нет, не зря Анна выделила Киприана в урядники: сразу ухватил, в чем тут суть; приподнялся, чтобы ответить боярыне, но тут из-за окна раздалась песня. Девчонки, на радость второй полусотне отроков, по-прежнему рассаживались на лавках около крыльца девичьей и пели – и знакомые старые песни, и те, которые выучили уже здесь, в крепости. Сидящие перед Анной парни непроизвольно заелозили на скамье, с тоской поглядывая на окно. Вообще-то посиделки в любой деревне дело обычное, но в Академии это было единственное время, когда можно не стоять навытяжку и не идти строем. Ну и девичье пение привлекало, как же без этого.

– Вижу, вижу, – засмеялась она, – не терпится вам. Ну ступайте. Наговоримся еще.

«Что, матушка-боярыня, довольна? Тоже мне, подвиг великий – мальчишек из лесной глуши к себе привязать… Да они, после того как я их от власти Великой Волхвы освобожу, за мной куда угодно пойдут!.. Ой, Анька, не заносись! Не ты сама их освободишь, но по наущению Господнему попросишь отца Михаила лишить языческую волхву власти над христианскими душами! Нинее-то они едино из страха повиновались, а мне не за страх, а из благодарности и почтения служить станут.

Ну, и у меня много чего найдется, чем отроков к себе привязать… Вон как они на посиделки рванули, к девкам».

Глава 7

Бу-бу-бу, бу-бу-бу… Голос наставника Тита, если не вдумываться в смысл произносимых им слов, легко превращался в монотонное бормотание, отчего переносить его становилось несколько легче. Во всяком случае, желание взвыть в голос, а то и спихнуть говорившего с недостроенной стены, чтобы свернул себе шею или утоп во рву, делалось менее острым. Ну кто бы мог подумать, что самый невидный, обычно не привлекающий к себе внимания наставник Тит обладает таким могучим даром занудства, что даже собаковеду Прошке до него еще расти и расти! Правда, Прошка таким уродился, а Тит, похоже, в искусстве пустоговорения совершенствовался намеренно.

Старшина плотницкой артели Сучок, выслушивающий на пару со своим помощником Нилом замечания по устройству временных помостов для стрельбы с недостроенных стен, уже успел дойти до белого каления, остыть до ледяной звонкости, поочередно побагроветь, побледнеть и позеленеть лицом. И теперь, похоже, медленно сатанел до такой степени, что, того и гляди, из-под губ полезут наружу звериные клыки. Мастер же Нил имел вид приговоренного к смертной казни, дожидающегося своей очереди к неторопливо работающему палачу, – никаких сомнений в том, что устроит своему помощнику старшина Сучок после проверки, более похожей на издевательство, не было не только у самого Нила, но и у остальных присутствующих. Клыки-то у Сучка росли на Тита, а достанется все Нилу!

– Так что, матушка-боярыня, – кажется, к всеобщему облегчению, Тит подошел к завершению своего пространного повествования, – ежели обмыслить и припомнить все, что я до этого сказал, и отнестись к делу без легкомыслия и нерадивости, а дело это вельми и вельми важное, ибо от него не только успешность стрельбы, но жизни человеческие зависят, кои нам Богом и людьми оберегать доверено, и обмануть сие доверие нам никак не возможно, понеже ответ за то держать нам предстоит и на этом свете, и за гробом, не обинуясь чьими-то обидами или же иными неудовольствиями, а также переступая через присущее тебе, матушка, яко жене благонравной, мягкосердечие и христианское смирение…