Поводыри украинского сепаратизма. Конспирология «самостийничества» - Сергей Родин

Но в организации этого черного дела «украинцы» были не единственными застрельщиками. Активное участие в геноциде приняли и евреи, клеветнические доносы которых погубили тысячи русских галичан. При этом было достаточно голословного, в большинстве случаев совершенно абсурдного обвинения со стороны еврея, чтобы русских немедля подвергали зверской и беспощадной расправе. Все подобные случаи, а их были тысячи, различались лишь деталями, сценарий же везде был один. И финал повторялся.

Вот, например, что происходило в селе Сосницы Яворского уезда осенью 1914 г. 12 октября в село вступили венгерские войска. На следующий день «занялись мадьяры выискиванием подозрительных лиц, то есть “москвофилов”, или, как они говорили, “руссов”». Поиск не занял много времени, благодаря активному содействию местных евреев. «По ложному доносу еврея Саула Рубинфельда и его семьи мадьяры схватили тогда шесть крестьян: Ивана Шостачка, Илью Яворского, Илью Якимца, Ивана Кошку, Николая Смигоровского и Андрея Гордого». Всех их привязали со связанными руками к вербам, где на дожде и холоде промучились они до самого вечера. На их сдавленные веревками руки жутко было смотреть. Веревки впились в тело так, что их не было видно, а только одно распухшее, черное тело. С рук стекала кровь. «Каждому из арестованных предъявляли какую-нибудь ничем не оправданную вину. Так, например, Ивана Шостачка, семидесятилетнего старика, обвиняли в том, будто бы он имел зарытое на своем поле, где за день до того стояла русская батарея, орудие, из которого стрелял по австрийским войскам». Под стать этому были и другие обвинения. «Илья Яворский, бедный громадский пастух, отец пяти маленьких детей, имел одну корову. Еще в августе 1914 года, во время похода австрийских войск в Россию, попросил он австрийского поручика заменить ему эту корову на лучшую. Поручик, при свидетеле Михаиле Кульчицком, согласился на это, но потребовал доплаты 20 корон, которые Яворский и уплатил, заняв их у соседа Дмитрия Качора. А еврей Саул Рубинфельд в октябре воспользовался этим и заявил мадьярским солдатам, что Яворский украл австрийскую корову. “Это вор, их здесь есть еще больше” — говорил Рубинфельд в доме Ильи Якимца коменданту». И вот из такого рода подлой клеветы рождались смертные приговоры для русских. Причем еврейская кровожадность не знала предела. «Когда схватили Ивана Кошку, бедного работника, который в то время молотил в сарае хлеб, жена его Елена побежала посмотреть, где он и что с ним происходит? Увидев, что муж, привязанный к дереву, еле дышит, она стала просить солдат, чтобы сняли с него веревки. Но тут прибежал Рубинфельд. При виде Елены Кошко он указал на нее пальцем и сказал: “Это воровка, жена того “москвофила ”, берите ее!”. И ее сейчас же привязали вместе с мужчинами к дереву, босую, в легкой одеже. Она рассказывает, что евреи Саул и Мехель Рубинфельды все время бегали перед ее глазами между войском туда и обратно, а еврейка, жена Саула Рубинфельда, сидела в Якимцевом огороде и смотрела на все это с улыбкой. Она же рассказывает дальше, что вечером австрийские солдаты и евреи, держа в руках зажженные свечи, светили ими каждому из привязанных к деревьям крестьян в глаза, как бы намереваясь их выжечь. У семидесятилетнего старца Ивана Шостачка смешались слезы с кровью, которая текла у него из глаз. Этот последний плакал больше всех и очень просил солдат, а евреи ходили вокруг мучеников и издевались над ними». Елене Кошко удалось все-таки спастись. Когда ее задержали солдаты, к ней с плачем прибежали ее дети. Благодаря им, ей была подарена жизнь и ее освободили, но перед этим так избили, что она заболела и с тех пор совсем потеряла здоровье… в 8 часов вечера всех шестерых арестованных вывели на площадь возле церкви, туда же солдатскими штыками из ближайших домов согнали народ. Некоторых выгоняли прямо босыми, со сна, другие были в одних рубахах, с ужасом ожидая австрийского «правосудия». «Среди солдат увидел собравшийся народ бедных страдальцев, которые еще в последнюю минуту искали спасения. Просили, умоляли, но все напрасно. Согласно рассказу внучки Шостачка, Евы Кульчицкой, этот последний, старший церковный братчик, вновь обратился к стоявшему тут же Саулу Рубинфельду с просьбой: “Шольку, почему не даешь мне умереть своей смертью? Что я тебе сделал? иди к детям, возьми все мое имущество, только подари мне жизнь/”. Но Рубинфельд лишь улыбнулся и отвернулся». Огласили приговор: «Присуждены к смертной казни за то, что стреляли по австрийским войскам». Тут же появились палачи и стали по одному вешать приговоренных. Затем казненных подвое побросали в вырытые ямы. Евреи торжествовали и без всякого стыда глумились над родственниками погибших. На следующий день, рано утром внуки казненного Ивана Шостачка Григорий Кульчицкий и Анеля Крайцарская, не знавшие о судьбе деда, отправились в деревню выяснить, что с ним случилось. «На дороге возле корчмы встретили они Саула Рубинфельда, который сказал им: “Вы должны поблагодарить меня, что вашего деда повесили, так как похороны не будут вам ничего стоить”». Дети оторопели от ужасного известия, а Саул Рубинфельд побежал в корчму, где стояли драгуны. Неизвестно, что он там говорил, но через минуту из корчмы вышел вооруженный драгун и начал стрелять. Дети бросились в ближайший двор, и только это спасло им жизнь. «Молнией пронеслось по деревне страшное известие. Перепуганные люди прятались по ямам, погребам. Никто не смел показаться на свет, так как сейчас хватали». Лишь четыре человека без всякой опаски ходили по селу. Это были «украинцы»: войт Михаил Слюсар, Михаил Кушнер, Панько Василина и заведующий училищем Горошко. Сами себя они называли «мужами доверия», подчеркивая этим свою лояльность к австрийской власти и готовность выполнять любые ее указания, в том числе и по уничтожению своих односельчан и единоплеменников. «Эти “мужи доверия” ходили вместе с солдатами, попеременно по 2 часа в день и ночью, под домами казненных и постоянно преследовали их семьи. Каждую минуту к последним приходили патрули с “мужами доверия ” и запрещали им даже плакать, угрожая при этом тоже виселицей». Те же «мужи доверия», по словам Елены Кошко, после совершенных зверских казней «справляли еще у еврея Герся Танцмана и поминки. Пили до бела дня. А позже, согласно показаниям Марии Рутельд и других, допивали еще и у Саула Рубинфельда»… Но подлой казнью шестерых ни в чем неповинных людей евреи не ограничились. «Паранька Борущак, жена Лазаря, свидетельствует, что сын Саула Рубинфельда, Берко, пришел к ней утром после казни и сказал: “Дайте 10 корон, то не будете повешены ”. И она дала 10 корон. Вдова Анна Щеснюк рассказывает, в свою очередь, что Мехель Рубинфельд говорил так: “Если бы мы хотели, то повесили бы целую деревню ”»[213]. Все были охвачены страхом и боялись выходить из дому. И трагедия Сосницы не исключение, а правило.

Не одно село, а десятки и сотни русских сел в Галиции были потрясены жестокими кровавыми расправами, унесшими тысячи безвинных жизней. И все они на совести евреев. «В селе Синеводске-Выжнем мадьярские солдаты, по доносу местных евреев, повесили в октябре 1914 года одиннадцать русских крестьян, после чего бросили тела несчастных жертв в болото, запретив их семьям, под угрозой новой подобной же расправы при следующем своем возвращении, предавать таковые христианскому погребению». И приказа палачей никто не посмел ослушаться, ведь евреи жили рядом и могли организовать новую кровавую расправу. Лишь с приходом русских войск в марте 1915 г. состоялось торжественное погребение несчастных жертв[214]. В селе Остров «австрийский офицер убил крестьянина В. Зачковского по доносу, сделанному евреем Исааком Ретигом, будто бы он показал русским войскам дорогу в Николаев»[215].

Вал доносов на русских, не в последнюю очередь, объяснялся корыстью: с первых же дней войны австрийское «правительство назначило доносчикам денежное вознаграждение в сумме 10 корон за каждого “русофила ”»[216]. Цена, впрочем, могла варьироваться в зависимости от социального положения жертвы и ее общественного статуса. Крестьянин из Городка свидетельствовал: «На заборах, стенах — всюду висели объявления с расценками: за учителя — столько-то, за священника — столько-то, за крестьянина — цена ниже»[217]. Понятно, что желающих заработать денег преступным путем находилось достаточно. Тем более среди евреев, талмудическая ненависть которых к христианам обрела в сложившихся обстоятельствах еще и притягательность доходного промысла. Здесь каждый духовный потомок Иуды-предателя считал своей обязанностью участвовать в столь выгодном деле. Производство доносов было поставлено на поток, и тысячи русских жизней оказались в алчных еврейских руках. Пощады ждать не приходилось! Из села в село повторялось одно и то же: «Они пришли, мадьяры, когда российские войска просунулись к Стрыю, и всюду хватали нас, крестьян. Достаточно было, чтобы еврей показал на кого-нибудь пальцем и сказал: “это москалефил ”, и его сейчас хватали и уводили из села. А у нас все “москалефилы ”»[218].