Реквием по пилоту - Андрей Лях

Но вот как-то раз на кухне некой заправочной станции, затерянной в тридесятой тмутаракани, отворилась дверь, и Рамирес прошел в своих узорчатых спортивных туфлях по зашлепанному кафелю. За алюминиевым столом со скудной закуской, в компании диковатого вида опухших личностей, восседал скорее уже бородатый, нежели небритый, Гуго — синий, всклокоченный и пребывающий в обычном сомнамбулическом состоянии.

Никто не обрадовался и не сказал «здравствуйте», Пиредра оценил обстановку и, зная манеру Звонаря весьма горячо заступаться за друзей-собутыльников, просто подошел и положил на стол две тысячи двадцатью бумажками. Их он заранее держал между пальцами, дабы не волновать публику движением руки в карман.

— Через неделю, — произнес Рамирес внятно, — жду тебя во Франции. Через неделю. Бенц по твоей части.

Звонарь смотрел перед собой, как вареный судак. Пиредра повернулся и вышел.

Однако ровно через неделю, день в день, загудел зуммер, секретарь сказал: «Шеф, вас Сталбридж», и, сняв трубку, Рамирес услыхал низкий, с хрипотцой голос Звонаря. Каждый раз, слыша его, Пиредре неизменно хотелось откашляться самому. Но, словно в противовес, природа наделила Гуго изумительной, совершенно актерской дикцией — тот же Рамирес с удовольствием разбирал ясную речь Звонаря сквозь шумы и помехи самой дефектной записи без всяких фильтров. Кстати, забавно, что и почерк его отличался удивительной четкостью — едва научившись писать (почти в тридцать лет), в любом состоянии духа Звонарь выводил по бумаге идеально ровные строки мелких и каллиграфически выписанных букв.

Рамирес ждал Гуго на улице за столиком кафе. Стоял месяц май прохладной весны восемьдесят третьего, до полудня было далеко, ночью прошел дождь, пронизанный мостами Ситэ плыл над рекой, а над островом, в свежей зелени, возвышался великий собор; за обрезом набережной был виден край резного парапета, еще дальше — следующего, и над ними — дома с грифельными крышами и окнами мансард. Пиредра, в жемчужно-серой тройке, сидел, откинувшись на белом гнутом стуле, вытянув ноги, и щелчками сбивал со стола крошки на потеху толпящимся голубям; ухоженная борода, волосок к волоску, упиралась в узел галстука. Не страдая никакими идеями, авантюрист до бесстыдства любил жизнь и умел радоваться ей во всех ее проявлениях.

Голос под дымчатым пиджаком Рамиреса произнес: «Сталбридж на подходе, шеф», и в самом деле через минуту показался Гуго. Он вышел со стороны набережной, протиснулся между припаркованными машинами и, разгоняя голубей, направился к кафе.

Одет был Звонарь в просторную крупной вязки хламиду со спортивной ветровкой поверх, рабочие штаны с огромными карманами и охотничьи ботинки; на плече, будто коробейник, нес нечто наподобие кожаного кофра, Пиредра был вынужден внутренне признать, что одеяние, несмотря на странность, имело своеобразный стиль. К тому же разбойника где-то коротко подстригли: путаные пряди исчезли, и Гуго приобрел сходство с древнеримскими скульптурными портретами с их прямолинейной резкостью черт и грубой чувственной красотой. Выглядел Звонарь свежо, был выбрит, что свидетельствовало о путешествии по крайней мере вторым классом.

— Привет, — сказал Гуго, устанавливая кофр и усаживаясь напротив Пиредры.

— Твои бегемоты?

— Мои, мои. Вот такие ребята. Ешь, это все для тебя. Ты, кусок задницы вонючей, ты что на меня таким зверем смотрел?

— Что, правда? Я что-то не все помню. Ладно, какое там дело?

— Хорошее дело, — ответил Рамирес. — Посмотри-ка сюда, чертила. Видишь?

— Ну, стройка какая-то.

— Это не стройка, а ремонт, но суть не в этом. Называется концертный зал «Олимпия».

— Та самая?

— Почти что да. Короче, мы ее купили. Корпорация «Олимпийская» и зал — «Олимпия», очень складно. Угадай, кто будет директором?

— Что гадать — ты и будешь.

— Нет, друг, у меня фирма на плечах. Берись-ка ты.

— Интересные дела.

— Интересные, интересные. Дорогой, ты вот что, — Рамирес приблизился к болезненной теме, — ты пока бросай. Тут планы серьезные, завалишься — я тебе сам такую торпеду вклею — до смерти будешь икать. Сам знаешь — за нами Контора.

— Я пока завязал, — хмуро пообещал Гуго. Это не было пустыми словами — ни Пиредра, ни кто угодно не поставил бы на Звонаря и копейки, если бы тот хоть раз в нужный момент оказался вдруг не в форме; никакое мастерство не спасло бы Гуго в этом мире, если бы не способность брать себя в руки до дела и независимо от дозы спиртного замогильно молчать после.

— Значит, так. — Пиредра водрузил на стол и открыл «дипломат». — Чековые книжки и удостоверения; это записная книжка — все телефоны, которые могут понадобиться поначалу, дальше разберешься сам; перво-наперво позвонишь вот этому парню — он тебе устроит как и что, поедешь с ним в салон, там оденут и обуют.

Звонарь хмыкнул:

— Это не к Хельге?

— Станет тебя Хельга одевать. Полистай вот это и попробуй вникнуть — стиль сейчас пошел замысловатый, народ свихнулся на ретро, так что вспоминай, что носили в тридцатых, и держись этой линии. Альбомы тебе дадут.

— Угу, — кивнул Гуго. На своем веку он видел приготовления и почуднее и гордился профессиональным умением ничему не удивляться.

— Бумаги на тебя все готовы. Ты человек новый, сразу не светись, чуть что — спрашивай у меня. Консультантов и разных там адвокатов будет миллион, подскажут, твоя задача — распоряжаться представительским фондом и кадрами. Счета только наши, «олимпийские».

— Это как же понимать?

— Нанимай ребят. Пожарная охрана, фельдъегерская служба и так далее, шелупони не надо, зови самых надежных и поначалу смотри, копытом особо не бейте, сидите тихо — надо будет, я скажу нужное слово.

— Так, — сказал Звонарь, уразумев наконец, в чем дело.

— Кого надо — угощай, но марку держи. — Рамирес подмигнул. — Мы теперь не вахлаки, наш номер европейский. Такие дела. Да, сегодня в три — у меня. Посмотришь на рожи.

«Олимпия», в здание, точнее, в стены которого Звонарь вошел в компании архитекторов, дизайнеров, строителей, электриков, акустиков, механиков и сантехников, пребывала в самом плачевном состоянии. Кризис жанра, вереница неудачных сезонов, один из самых глухих пиков нескончаемого многовекового упадка французской эстрады — все довело старушку до закрытия, банкротства и распродажи — целиком и по частям, ее ободрали снаружи и изнутри, и самым реальным было сделать здание залом игровых автоматов. Купив ее, «Олимпийская музыкальная корпорация», президентом которой был Пиредра, заплатила скорее за землю, нежели за все прочее. «Больше ушло на взятки», — пояснил Рамирес, посвящая Звонаря в курс дела.