Я - тьма - Робертс Джен

Откуда в нем эта злость? И — что еще страшнее — почему в глубине души она доставляет ему удовольствие?

— Мейсон!

Он в один миг вскочил со стула.

— Я тут, — сказал Мейсон. Он сел на краешек кровати и взял Синичку за руку. Си смотрела на него большими глазами. Большими и испуганными.

— У меня диабет.

— Что?

— Прости, надо было раньше тебе сказать, но я боялась тебя напугать. — Она заплакала. По щекам покатились крупные слезы. — Прости меня, пожалуйста.

— Ты не виновата, — сказал Мейсон. Он притянул Синичку к себе, обнял и стал гладить по голове, не обращая внимания на то, что внутри у него все сжалось.

— Надо было тебе рассказать. Сказать хоть что-нибудь. Я не хотела, чтобы ты уходил. Я так боялась, что ты меня оставишь!

— Я здесь. Я никуда не уйду.

— Правда?

— Честное слово.

Он обнимал ее. И все? Разве он не должен был сделать еще что-нибудь? Синичка продолжала рыдать, и Мейсон крепко прижимал ее к себе. У него было очень много вопросов, но он не знал, с какого начать. Он ничего не знал про диабет — разве что смутно помнил, что диабетикам нужен инсулин. В начальной школе с ним учился мальчик, который каждый день должен был делать инъекцию. Получается, Синичка умрет? Но люди ведь как-то живут с диабетом. Нормальную долгую жизнь. Разве не так?

— В городе есть аптека, — сказал он наконец. — Мне сходить за чем-нибудь?

Она покачала головой:

— Уже поздно. Я заходила в каждую аптеку, и почти все разграблены. Помнишь? Ты застукал меня и подумал, что я наркуша. — Она попыталась рассмеяться, но ее смех звучал как сдавленные рыдания. — Первые недели было еще ничего, но потом не стало электричества. Инсулин быстро портится, его надо держать в холодильнике. Даже если я и найду лекарство, оно будет уже просроченное. Все это время я была очень осторожной. Старалась не есть сахар. Но теперь в этом уже нет смысла.

— Ты же говорила, что ты здорова…

— Нет. Я больна. И это значительно хуже простуды.

— Ты от меня скрывала. А я думал, мы друзья. Я думал, мы… — Он не осмелился продолжить. Вдруг он ошибся и она только рассмеется? — Надо было сказать. Я бы постарался помочь.

— Я сваляла дурака, — кивнула она. — Ты прав. Надо было сказать. Но я боялась. Посмотри, что сделал Пол. Он знал меня всю жизнь. Но все равно ушел. Мне было очень страшно, что ты тоже уйдешь.

— Я не Пол.

— Да, ты не он.

Некоторое время они молча сидели на кровати, не зная, что сказать. Наконец Мейсон не смог больше сдерживаться и задал единственный вопрос, который его волновал:

— И что теперь?

Он не хотел знать ответ. Он не хотел знать ответ. Он не хотел знать ответ.

— Мейсон!

— Да?

— Что бы ни случилось, пообещай мне одну вещь. Пообещай, что доберешься до Ванкувера и почувствуешь океан. Не просто встанешь рядом и посмотришь. А именно почувствуешь.

— Мне плевать на океан!

— А мне нет. Считай это моей последней просьбой.

— Не говори так. Ты не умрешь. Ты отдохнешь, и с тобой все будет хорошо. Давай я все-таки схожу в аптеку — на всякий случай?

— Лучше останься со мной. Не уходи.

Мейсон крепко прижал ее к груди.

— Хорошо.

— Но обещай, что поедешь туда.

— Зачем? Теперь это уже неважно.

Как она может думать о такой ерунде, в то время как у нее даже нет сил, чтобы сесть?

— Для меня важно.

Он решил ей подыграть:

— Ладно. Обещаю.

— Обещай на самом деле.

Надо было догадаться, что она сразу поймет, какова цена его обещанию. От нее ничто не ускользало. В ту ночь, когда Пол рассказал сказку, Синичка поняла, что он уйдет. Поэтому она так расстроилась. И сейчас она не собиралась отступать. Мейсон видел по ее лицу, что она отчаянно хотела, чтобы он поехал к океану. И он достаточно хорошо ее узнал, чтобы понять: если Синичка чего-то по-настоящему хочет, она этого добивается.

— Честное слово.

На этот раз он не врал.

Она слегка кивнула. Они вместе сидели в темноте. Издалека доносился тоскливый, протяжный крик гагары.

— Посмотри на это с другой стороны, — сказала Синичка.

— С какой же?

— Это не конец света.

— Плавали, знаем, — горько усмехнулся Мейсон.

— Знаешь, я очень рада, что встретила тебя, Мейсон Дауэлл, — произнесла Синичка. — Может, если бы все сложилось иначе, ты стал бы моим парнем. В тебе есть что-то особенное. Я бы запросто в тебя влюбилась. И мне бы это понравилось.

— И мне.

Около двух часов ночи Синичка впала в кому. Мейсон взял ее за запястье и почувствовал, как сильно бьется ее сердце. Си взмокла от пота, несколько раз начинала биться в конвульсиях, и Мейсон осторожно ее придерживал. Он укачивал ее на руках и что-то шептал ей на ухо, надеясь, что она все еще слышит.

А утром, когда солнце только-только начало выбираться из-за деревьев, Синичка испустила последний вздох.

Мейсон не пытался вернуть ее к жизни. Он думал только о своем обещании. Без нее океан будет всего лишь соленой водой.

Труднее всего было отпустить ее руку.

Мейсон осторожно разомкнул объятия и подошел к окну. Раздвинул шторы и заморгал, когда в лицо ударил свет.

Стоял прекрасный день. Ярко сияло солнце, на небе ни облачка. Сосны на склонах гор были покрыты свежей зеленой хвоей. На иглах сверкала утренняя роса. В кустах радостно щебетали птички, и по саду возле мотеля прыгала белка, присматривая себе что-нибудь на завтрак.

Хороший день, чтобы умереть.

Мейсон вышел наружу и бездумно обошел здание. На полянке пасся олень; при виде Мейсона он скрылся в кустах. В перекладинах ржавых качелей паук раскинул свою сеть. С бельевой веревки лениво свисала забытая рубашка. Мейсон останавливался и рассматривал все, что привлекало его внимание, но тут же забывал об этом. Наконец он заглянул в сарай и нашел там лопату. Мейсон начал копать землю под деревьями во дворе мотеля.

Солнце так и палило, и рубашка насквозь промокла от пота. Поясница ныла. Кучка земли рядом с Мейсоном все росла, яма становилась все глубже. На ладонях вздулись мозоли; когда они лопались, пот больно обжигал раны. Дважды Мейсон со злостью запускал лопатой в дерево, с мрачным удовольствием слушая, как металл врезается в ствол.

Это была тяжелая работа. Механическая. Ее можно было делать не задумываясь. Вот и отлично. Мейсон не хотел ни о чем вспоминать. Он собирался похоронить свою боль вместе с Синичкой.

Вдруг он понял, что не один.

Неподалеку стоял низенький тощий человечек с выпирающими передними зубами, в грязной бейсболке. Когда Мейсон посмотрел на него, тот поднял вверх большой палец.

— Чего тебе? — Мейсон надавил на лопату, та глубже вонзилась в землю. Он ни капли не боялся этого человечка. Страх был чувством, а все его чувства поглотила застывшая злоба.

— Да ничего, — сказал человечек. — Так, пришел позырить, что это ты тут делаешь.

— Убирайся.

— Ты не очень-то дружелюбный, а?

Мейсон зачерпнул со дна ямы немного земли и швырнул туда, где стоял любопытный:

— Ага.

— Надо поучить тебя манерам.

— Я не намерен драться! — Мейсон понял, что этот человек вряд ли захочет напасть первым. Мейсон был вооружен — если правильно обращаться с лопатой, она может заменить оружие.

— С чего ты взял, что я собираюсь с тобой драться?

— А разве вы не этим занимаетесь? Не убиваете все, что движется? — О чем там говорил Твигги? Об уничтожении человечества?

— Ну, некоторые из нас. Но я-то не из этих. Я-то никого просто так не пойду убивать. Я лучше расскажу правду.

Мейсон перестал копать и выпрямился:

— Знаешь, я то и дело слышу о тех, кто нападает, не сказав ни слова. О ненормальных, съехавших с катушек, и все такое. Но встречаются мне почему-то только такие, как ты, — которые болтают и не затыкаются. Я уже начинаю мечтать, чтобы мне встретился обычный псих, — тогда бы я хоть немного побыл в тишине.

Человечек усмехнулся и сплюнул:

— Спокойствия, значит, хочешь?