Валютчики - Юрий Иванов-Милюхин

— Пусть ждет. Может, он только на своих отвязывается. Как кто почернее, хвост обрубком до земли. С Украины, что ли?

— Оттуда.

— Приучили… Поедь туда, враз хохлы рога собьют.

— Тогда пускай сам разбирается. А бригадира захватили накрепко. Начальник уголовки на эту тему разговаривать не стал.

— Что ты хотел? Начальник подневольный. Звание не офицерское. Три Колодца за всю службу даже до старшины не дотянул. Когда пошел на пенсию, полгода заливал по черному. Столбы вокруг рынка все пообссыкал. Сразу запросился обратно.

— Теперь за начальником тенью. Прапорщика дали. Значит, сейчас у опера минимум пара звездочек. Но это их проблемы, туда лучше не заглядывать. Интересно, кого назначат на должность Призрака? Кормушка сытная.

— Поговорку знаешь — свято место пусто не бывает? Найдут, кого поставить.

— Лишь бы нас не разогнали. Идти, братцы, некуда. Избранный президент гнездо никак не замаскирует. В других странах новые главы берутся за обеспечение населения рабочими местами, у нас последние мастерские закрываются. «Ростсельмаш» по частям распродается. А у меня семья, двое детей.

— Плодиться надо вовремя, а не на власть обижаться. В России испокон веков жизнь ничего не стоила.

— Пошли лепить горбатого к стенке. Иначе в России останемся. В Калифорнии уже американских вывесок из-за красных плакатов не видать.

— Тамошние аборигены ограничения вводят. Наплыв как цунами.

— Кончай базар. Клиент оборота требует.

Разговоры не затихали до суда над Призраком. Рассказывали, он продал большую часть собственности. Не помогло. Отец, такой же комковатый крутолобый мужик в шестьдесят с лишним лет, продолжавший работать на валюте, обил нужные пороги. Бестолку. Суд приговорил бригадира к восьми годам лишения свободы. За незаконную торговлю валютой в особо крупных размерах. Место занял Аршин, длинный, худой меняла с края, на каком маячил Призрак. Спринтера, заместителя бригадира, не утвердили. Маховик намолота взялся раскручиваться по новой. Разница между валютчиками существовала в одном — в массе денег. Принцип оставался одинаковым.

Приближался конец первого года нового тысячелетия и столетия. Кажется, его считали переходным из прошлого в настоящее. Изменений не ощущалось, разве прибавилось природных катаклизмов. То какую страну дожди зальют, вторая от жары высохнет. В Африке с Индией самолеты с неба посыпались, в Европе с Америкой корабли взялись переворачиваться Особенно танкеры. Пропитанные нефтью перелетные с водоплавающими не могли сделать шага, не то, что взлететь. Трансляции с места событий добавляли новых огорчений. Кровь, хаос, неразбериха, несмотря на внешнее спокойствие. Противоестественность помогала вырабатыванию не адреналина, а угнетающих компонентов. Думами начала овладевать тоска зеленая. Зачем торчу на рынке, теряю время. Занялся бы плетением лаптей, глядишь, кто купил бы. Деньги крутятся не здесь. Внизу бабки только куются. Затем передаются наверх, где ничего не делают, но знают, как ими распорядиться.

— Андреевна, где и с кем будешь проводить Новый год? — похлопав перчатками по бокам, спросил я у соседки, успевшей продать не одну бутылку разбавленного пойла. Морозец придавливал.

— С кем его встречать? — отвернула конец пухового платка женщина. — Внук намылился в гости. Дочки если придут поздравить. Справлять будут семьями. Сама.

— Народ старается в стаи сбиться.

— Собирались. В советское время. Теперь чего колобродить, когда одиночек больше, чем семейных. И те как собаки, кто сколько заработал.

— Запоздало прозрели, любви-то не было. Вот и начали подбивать бабки. В семьях, созданных по уму, их не считают.

— Хочешь сказать, при коммуняках жили без любви? Как же детей плодили, внуков дожидались?

— По инерции. Да праздники веселья прибавляли. Оглядывались под конец жизни. А она прошла. Никчемная.

— Сейчас кчемная? Сегодня и не хотят жить семьями, потому что детей кормить нечем. Самим бы не пропасть.

— Зато все просчитают, чтобы претензий меньше было.

— Разве это любовь? На подсчетах.

— Крепче той — с разгона. Взял бы я сейчас, городской житель, деревенскую бабу, у которой образование сводилось к восьми классам с кулинарным училищем. С крестьянской смекалкой находиться при куске хлеба. Учиться не давала, в стойле держала, пока путы не порвал, да не сдернул.

— Далеко?

— Что далеко?

— Сбежал, спрашиваю, далеко?

— Не очень, — отвернул я лицо.

— Вот именно, — указала пальцем Андреевна. — Тот на тот менять — тот и получится.

— Дело не в нем, — сдержал я закипевшую было энергию. — Советский Союз варился в собственном соку. Пример взять не с кого. Поэтому и второй раз вперся в деревенскую. Не учись, да вы не учитесь, по углам скребетесь. Детям головы забивать не смей. Читай поменьше, побольше по хозяйству занимайся. Не успел квартиру получить, от перенапряга заболеть — развод. А был бы американский пример, сначала узнал бы, что отец у нее пил, мать его гоняла как собаку, на суету в колхозе оба способными не были. Больше воровали. По их стопам и дети пошли. С какими генами дочь родилась, какое отношение к мужчине сложилось? За то, что уродовался на формовке, тарелка борща на стол. Задержался в редакции, в издательстве — голодный. А я стремился к тому, что разумные люди приветствуют. К знаниям.

— Она не понимала этого учения, — задумчиво сказала Андреевна. — Дочка, когда в техникуме училась, головой страдала.

— Ты была против, — усмехнулся я.

— Не против, но…. Наше дело, чтобы муж был сыт, обстиран, обласкан. Науками пускай занимаются городские. Лбы крепкие, сами смышленые.

— Разные мы люди, — после паузы сделал я вывод — Какие девочки набивались, умненькие, с дипломами. Боялся потерять независимость. С крестьянками куда легче.

— Примера американского не было, — подковырнула Андреевна. — Сегодня бы здесь не стоял.

— С умными проще. Обходятся дешевле, — не обиделся я. — Не купят сапоги за две тысячи, чтобы через месяц выбросить, а возьмут за пять, поносят пару лет, сдадут в комиссионный. Добавят мелочь, снова щеголяют в модной обуви. Так и с одеждой, и по всей жизни. Поздно простые истины до нас доходят.

— Созрел, начинай работать, — отодвинулась Андреевна. — Клиент плывет. Как раз под тебя.

Статная женщина подошла ближе, посмотрела на меня. Оглянулась. Андреевна пошла к холодильникам, она никогда не следила за действиями.

— Вы кого ищете, или что хотите узнать? — обратился я к даме, отметив, что одета в фирменное.

— Здесь молодой человек стоял, плотный, — неуверенно начала женщина. — Он менял доллары.

— Мы тоже, — придвинулся я ближе. — Не похож?

— Что-то есть, — более пристально вгляделась клиентка. — Но я приношу большие суммы.

— Какие?

— Три тысячи.

— Простите, оборот не по мне, — замялся я. — Коли желаете, могу на вас поработать. Если срочно нужны российские деньги.

— Нужны. Как вы поработаете?

— Обменяю тысячу долларов. Сбегаю на рынок, сдам. Так три ходки.

— Сразу нельзя?

— Крупной суммой не располагаю.

— Значит, у вас денег на тысячу.

— Именно.

— Все и сразу не получится.

— Можно, — решился я. — По какой цене хотите обменять?

— В сбербанках показатель двадцать семь тридцать, я сдавала здесь по двадцать семь пятьдесят. Такой расклад устроил бы.

— Подождите возле дверей магазина, я спрошу. Минут пять.

— На этом месте крутился другой человек, рядом стоял почти одинакового возраста с вами.

— Наверное, вы имели дело со Сникерсом. Вторым был Папен. В пуховике, в пушистой шапке. Лицо красное.

— Описали точно.

— Они ушли еще в три часа. Я стараюсь во вторую смену.

— Тогда не теряйте времени.

— Мадам, я мигом.

Я рванул в середину, придумывая, с какой цены начать вымораживание. Днем не было проблем подвалить к армянам, к Молодому с отцом. По двадцать семь девяносто взяли бы. Пикинез с Красномырдиным заведут тягомотину, не рад будешь навару. Последнего в расчет вообще брать не стоит, он вертится на золоте. Денег меньше, навар больше. Кого обвесил, кто отдал за бесценок. Если ворованное — пополам. Надо проскочить вдоль всего ряда, глядишь, кто из крутых задержался. Но валютчики снимались рано, не встряхнувшиеся еще от событий года. Пришлось возвращаться на начало.

— Зря галопом проскакал, — ухмыльнулся разгадавший задумку Красномырдин. — Теперь если буду брать, то на червонец дешевле.

— Могу отправить клиента домой. Ни тебе, ни мне, — отпарировал я. — Буратинка богатенькая.

— На какую сумму? — не утерпел почти трезвый приятель.

— Три штуки баксов.

— Новыми купюрами?

— По виду клиентки — да. В фирме.

— Говори цену. Только не подпирай, конкурентов нету.