Валютчики - Юрий Иванов-Милюхин

— За баксами.

— Забирай. Кажется, вижу еще одного клиента.

— Я с тобой договорился, — зашевелился аппаратчик, доставая из кармана москвички пачку денег. После того, как расчет был произведен, поднял голову. — Тебе евро не подносят?

Я чуть не поперхнулся. Когда есть, днем с огнем никого не найдешь, когда в рот запихивают, сам отказываешься.

— По какой цене берешь? — высморкавшись, натужно спросил я. — Наверное, связываться не стоит.

— Брал бы по семнадцать рублей. Не дороже.

— Сколько надо?

— Ну… с тысячу на первый раз. Надо попробовать, как в Белоруссии пойдут. Если нормально, будем переходить.

— Перед тобой приносил. Постой минуту, посмотрю, должно, еще не продал.

Засунув барсетку под мышку, рванул в глубь рынка. Возле прилавков с корейскими приправами нос к носу столкнулся с Колей — челноком.

— От евро не избавился? — без обиняков спросил я.

— Опоздал, — показал тот пасть вставных зубов. — По тринадцать Красномырдин выгреб. Наказал приносить еще. У Ромы, татарина из Узбекистана, кажется, есть.

— Он еще работает?

— Наши только начали собираться.

Подхватив ноги в руки, я помчался в крытый павильон, заполненный висевшей на крючках одеждой, заваленный на любой фасон обувью. Рому нашел быстро. С молоденькой девочкой упитанный татарин нацелился отваливать в сауну. Место с порядковым номером было пустым.

— Евро есть? — подскочил я к нему.

— Продал, — заинтересованно повернулся татарин. — Зачем? Вы его не меняли.

— Пришел один, — переведя дыхание, с сожалением причмокнул я. — Желаю удачно провести время.

— С нами не хочешь?

— С выпуском книги связался. Везде нужны бабки.

— Хозяин — барин. Желаю больших денег.

— Пусть будет так.

— Подожди, — когда направлялся к выходу из громадного павильона, остановил Рома. — Слышал, ваших опять начали мочить? На Западном двоих застрелили.

— Пока существует бизнес, в котором держат деньги не в сбербанке, убийства с грабежами не прекратятся. Даже интеллигентный человек оглянется при виде крупных сумм. Что говорить о людях из подворотни.

— Ты прав. Пусть общий бог пошлет удачу.

— Будем надеяться.

Придя на место, я отправил продавца к Красномырдину, посоветовав поторговаться. Он понятливо кивнул, рассудив, что евро заинтересовались максимум несколько человек. Время подкатывало к половине восьмого вечера, оживленный для работы отрезок ушел на разговоры. Зажглись фонари на столбах, перестали ходить трамваи, в застои гремевшие до утра. Экономика наглядно вступала в права. Но прожекторы на крыше детского садика напротив нашего дома не выключались круглосуточно. Так же в коридорах учреждений, на территориях неработающих заводов. За все платили бытовыми неудобствами жители, исправно перечисляющие деньги на счета энергосбытчиков.

Когда до ухода с поста осталось минут двадцать, подвалил поддатый Красномырдин. Он редко покидал место, дожидаясь хозяина в ларьке.

— Прохладно, — поделился он ощущениями.

— Сбагрил евро? Я клиента посылал. Наказал поторговаться, чтобы из тебя не получилось миллионера.

— Подбегал. Но валюту я не сдал.

— Почему?

— Ничего не слышал?

— А что?

— Она и бакс за пояс заткнет.

— Евро еще не в ходу.

— Когда начнет раскручиваться, поздно будет.

— Поглядим… Прохладно, говоришь?

— И тоскливо…

Не прошло нескольких дней, как убили еще одного валютчика. Теперь на центральном рынке. Это был неприметный парнишка с рыжеватыми волосами, отиравшийся в центре базара. Менялы собрались в круг. У некоторых под одеждой начали угадываться очертания кобуры. Как и на Западном, подошел один, спросил. Затем выстрел, к которым население города привыкло. Оперативники труп ощупали, барсетку не нашли. Тело отправили в морг. И все закончилось. Валютчики стали уходить на час — два раньше. За Лесовиком зачастил брат на жигуленке. К ним прибился Склиф. Но чем могли отвести угрозу присматривающие за менялами братья, женщины? Все равно надо втискиваться в подъезд, подниматься по лестнице. По утрам выскакивать из дверей, торчать у всех на виду. Без поддержки со стороны правоохранительных органов. Что делать, если прикажут отдать деньги, направив заряженную дуру. Если допустить, что за поясом торчит «ТТ», то пока выдернешь, уйдет времени — сто раз замочат и скроются в толпе, заметая в ней следы. Выход один — хорошая засада, мгновенная реакция на происшествие. Да кому это, кроме валютчиков, нужно? Когда через время в подъезде дома, недалеко от отделения милиции, убили семнадцатилетнюю сестру Призрака, бригадира менял, ребята притихли. Нет, работа шла. Кто не появлялся, кто понадеялся на русское авось, банковал дольше обычного. Кто навсегда забыл про центральный рынок с валютным промыслом. Многие из оставшихся продолжали тянуть лямку, потому что оказались неспособными ни на что. Они успели вкусить шальных денег, не требующих особых усилий — ни умственных, ни физических. Если бы мечтали купить квартиру, машину, пойти учиться в престижный вуз, отправить отпрысков постигать науки за границу, открыть свое дело — вопросов бы не возникало. Но они прожигали деньги с девочками в саунах, в увеселительных заведениях. Так вел себя я, когда началась приватизация. Конечно, если поднять планку выше, к оседлавшим нефтяные с газовыми трубы олигархам, захватившим медные, никелевые, алюминиевые заводы, золотоносные, алмазные жилы, трубки хозяевам с семью пядями во лбу, мы оказались бы беднее чукотских промысловиков. И все-таки, валютчиков толкала вперед мечта, что-то шевелилось, на что покупали компьютеры, бытовую технику. Часть наиболее продвинутых уже имела свои магазины, свое дело. Я пропил заработанное неимоверным напряжением сил состояние, другие — честь им и хвала — встали на ноги. Не давали бы мне рюмку, не прикасался бы к спиртному и я. Впрочем, свинья грязи найдет всегда.

На Призрака невозможно было смотреть. Он сидел на табурете обрюзгший, похожий на Вещего — многопудового парня на подхвате — никого не замечал. Обязанности легли на заместителя, Спринтера. Теперь голенастый носился вдоль ряда менял, разрешая споры, собирая бабки для ментов. Прошел слух, отстежку увеличат, который подтвердился почти сразу. Я начал подумывать о перемене места. Гнуть спину отучила распахнувшая глаза демократия. Она перевернула до нее привычные ценности. Люди вдруг увидели на плечах залежи перхоти. Жрать все подряд стало неприлично, толстые потеряли тайное уважение. Зато худенькие, стройные вышли на первое место. Но главной оставалась погода на рынке. Вскоре валютчиков потрясло еще одно убийство. Под тридцать лет мужчина не пожелал расстаться со сбережениями добровольно. Замочили из того же пистолета. Для правоохранительных органов хоть африканских Замбии с Зимбабве, делом чести было бы поймать отморозков, не менявших ни оружия, ни методов нападений. К слову, когда в подъезде мочили меня, из районной ментовки пальцем не шевельнули, указав, что грабителей с наводчиками нужно искать среди своих. Обстоятельство заставляло ломать голову в поисках проституток в обойме менял. Неприязнь я испытывал к хозяевам разных крысаловых, мырдиных, посещающим базар лишь для снятия навара. Они знали, с кем дружить. Такие позанимали едва не половину кресел в Госдуме, согласные с выносимым на обсуждение решением, тут же выходящие в фойе и поддакивающие несогласным. Глаза, щеки, задницы в постоянном напряженном ожидании. Они востребованы любыми режимами. Были еще кандидаты, включая верхушку дельцов, их заместителей, просто шакалов, ментовского окружения, пахавших на уголовку в полный рост… О маргаритах, фантомасах, о явной шестерке Чипе, других, пересказывали друг другу сами валютчики. Вслух никто ничего не говорил. Это наводило на мысль, что сталинизм жил, жив и будет жить, потому что нащупал благодатную почву. Ваню Грозного будут почитать как благодетеля народа, который без кнута никуда. Зато возле рта пряник. Не исключал я возможности того, что оперативники за пределами рынка специально наводят на ложный след, внося в ряды валютчиков подозрительность и страх. Не секрет, что работать с подавленным контингентом легче.

После убийства парня с Соборного прошло несколько дней. Апрельский вечер опускался на город. Если бы не груз проблем, можно порадоваться чистому, пока не выцветшему, небу. Но выпуск книги откладывался. В последний раз Пучков заявил, что цены растут, за двадцать пять тысяч напечатать невозможно. За сорок две он будет стараться. Я понял, и за такую сумму не выйдет. Он будет тянуть время, пока не намотает на лапу жилы. Попросив вернуть сумму за вычетом набранного текста, я откланялся. Один из литераторов сообщил, что не получу ни копейки, на обмане кубанский крестьянин живет и процветает. Я неопределенно усмехнулся. Однажды в разговоре с кукловодом, тогда все было в норме, я затронул серьезные темы по поводу бытия. Пучков словно впитывал в себя слова. Чуть позже спросил: