Братья Стругацкие - Ант Скаландис

Из Петропавловска они уплывали ближе к концу июля вместе с Ольшанским на пароходе «Азия» — до Владивостока. Это был роскошный немецкий лайнер, доставшийся СССР по репарациям. Три таких судна курсировало между Камчаткой и Приморьем: два других — «Молотов» и «Ильич». Но «Азия» считалась самой пижонской и комфортабельной. По слухам, этот корабль принадлежал до войны самому рейхсфюреру Гиммлеру. Аркадий с Леной занимали двухместную каюту. Володя располагался рядом с ними в такой же, но с незнакомым соседом и приходил к друзьям играть в преферанс. Понятно, что и по сто граммов они пропускали регулярно, особенно когда кто-то получал «паровоз» на мизере. А что ещё делать в пути? В иллюминатор смотреть? К 1954 году они уже насмотрелись. Аркадий завидовал Володе, который как раз уезжал в отпуск к своим во Львов через Москву. И Ленке своей завидовал, она планировала устроиться на новом месте и тут же ехать домой, чтобы забрать Наташу, а потом вернуться в Хабаровск уже с ней.

Так они всё и сделали. Последний год службы был вполне спокойным и размеренным. Работы — много, пьянок — всё меньше и меньше, тихая семейная жизнь. Весьма любопытны воспоминания Наташи. Яркие картинки детства, оставшиеся на всю жизнь.

«Зимой 1954–1955 года я с родителями живу в Хабаровске. Мне уже почти четыре года. Мама с папой снимают комнату с большой русской печью и маленьким подслеповатым окном, выходящим на пустынную, заваленную снегом улочку. Утром они одеваются в военную форму и отправляются на работу, оставив меня на попечение пожилым хозяевам, которые с удовольствием со мной играют и закармливают восхитительными малиновыми леденцами из высокой прозрачной банки. Мама возвращалась домой довольно рано, а папа, всегда весёлый, оживлённый, очень красивый, приходил вечером к позднему обеду, потом играл со мной. Иногда они с мамой ходили в кино. А так как оставить меня было не на кого, то и меня брали с собой. Укутывали, так что я превращалась в огромный неуклюжий шар. На улице было темно и ужасно скользко. Ноги всё время разъезжались, я спотыкалась обо что-то, падала и громко ревела. И надо было поминутно поднимать, отряхивать и утешать это несчастное создание. Как-то раз папа сказал мне: „Вот что, Натуся, плакать от боли очень стыдно, от обиды — можно, а боль нужно перетерпеть“. Слова прозвучали очень по-взрослому и произвели на меня неизгладимое впечатление. Я больше никогда не плакала от боли. Ещё помню папины сказки, захватывающе интересные. Там бывали традиционные персонажи, но сюжеты он всегда сочинял сам. И это было здорово.

Уже много позже, в Москве, когда ко мне приходили подружки, папа по моей просьбе обязательно развлекал нас этими неожиданными историями. Он их не просто рассказывал, он их разыгрывал в лицах, по-актёрски — необычайно талантливо. Его злодеи были ужасны, как гоголевский Вий или колдун из „Страшной мести“. А добрые герои очаровательны и восхитительны. Страшное чаще всего ассоциировалось с необъяснимым, хорошее — с узнаваемым, родным, знакомым. Повзрослев, мои подруги нередко вспоминали эти удивительные детские праздники. Жаль теперь, что никто не записывал папиных историй, но кто мог это сделать? Взрослые, между прочим, никогда не допускались в комнату, где происходило волшебное действо».

А взрослым про Хабаровск и вспомнить было особо нечего. Кем там работала мама, надевая по утрам военную форму, а потом рано возвращаясь домой, сегодня установить уже довольно трудно. Ясно лишь одно: мама собиралась снова стать мамой — встречая Новый 1955 год, она была на пятом-шестом месяце и уже прикидывала, через сколько недель ей по-хорошему надо собираться в Москву. Аркадий занимался радиоперехватом, потом просто вражескими документами, в общем, достаточно активно поддерживал знание языков, но было это не слишком увлекательно, и чтобы не закиснуть, продолжал писать свои рассказы и пьесы, работал с английской прозой.

Есть датированный двадцать первым мая 1954 года перевод рассказа Уильяма Джекобса «Тигровая шкура». Впрочем, это ещё Камчатка, но были наверняка и хабаровские переводы. Вне всяких сомнений, в Хабаровске писалась повесть «Четвертое царство». Однако всё больше и больше внимания уделяет он повести «Линда versus Хиус» или «Хиус versus Линда», она же «Берег горячих туманов», она же будущая «Страна багровых туч». И когда поздней осенью 1954-го они, наконец, выбрались в отпуск все вместе, состоялся тот самый легендарный спор на Невском возле Аничкова моста. Братья увлеклись, с наслаждением и с блеском разнося в пух и прах всю прочитанную ими за последние годы советскую фантастику. А Ленка слушала, слушала, хихикала, хихикала, да и не выдержала: «Ругать всегда легче, а самим-то не слабо написать?» «Не слабо», — сказали они дружно. Они уже знали, что это — правда, они уже почувствовали, может быть, именно в ту встречу так остро, что смогут, сумеют, сдюжат. Они уже примерно догадывались, как именно станут работать вместе. И, скорее всего, Лена тоже прекрасно понимала, что им не слабо, верила в них и заранее попрощалась со своей бутылкой «шампузы», точнее с деньгами, которые придётся на неё потратить — пить-то всё равно вместе будут.

И было в Хабаровске ещё одно важное событие. Нежданно-негаданно объявился в тех краях давний знакомый Аркадия и Лены по ВИИЯ — Лёва Петров. Уже тогда он был человек непростой (простые люди на внучках генсеков не женятся) — состоял, очевидно, и в органах, а работал тогда в Совинформбюро, превратившемся в 1961-м в Агентство печати «Новости» (АПН). Военная служба была для Лёвы делом условным. Звание он имел не то лейтенант, не то майор — не важно, зять Хрущёва — это по-любому должность генеральская, хотя зятем он стал несколько позже. А женился именно на той внучке, которая была фактически дочкой Никиты Сергеевича — на Юлии Леонидовне, то есть зять вполне настоящий. Склонность к литературе Петров имел давнюю и постоянную — переводил рассказы ещё малоизвестного тогда Хемингуэя и носился с идеей написать свою книгу. Однако стиль жизни его был таков, что корпеть несколько месяцев над листом бумаги он бы сам не смог. Это уже много позже он стал (по слухам) автором знаменитых мемуаров своего тестя. Ну а тогда, в 1954-м, были у Лёвы кругом одни мечты.

И вот, слово за слово, стакан за стаканом, придумали они с Аркашей, о чем надо писать книгу. Ведь совсем недавно шумная история произошла, которая на Дальнем Востоке из-за близости Японии воспринималась особенно актуально. Аркадий следил за событиями, в том числе и по зарубежной прессе, имея к ней официальный служебный доступ. А случилась вот что: просыпался на головы несчастных японских рыбаков радиоактивный пепел после американских ядерных испытаний на атолле Бикини. И ведь умер там один японец! А какое название у шхуны потрясающее — «Счастливый дракон № 5».