Русское видео - Владимир Безымянный

— Не? Не будешь милицию звать? Ну и правильно. Поживи. Ты хитрый жид. Еще заработаешь. Да и не все у тебя взяли. Почти половину оставили. И девочку береги. Хорошая у тебя дочурка. Цветочек! Ей-то за твои шекели чего мучиться? А милиции ты не нужен. Если кому и интересен, то только нам. Так что — до скорого! С виду-то ты — ничего, неплохой парень. И за нашего сойдешь. Только смотри! Пикнешь — я раньше услышу. А не услышу — подскажут людишки. Так что подумай, стоит ли рисковать? О семье подумай.

Последовать доброму совету и поразмыслить удалось лишь в поезде. Устроились в купе, расслабились. Елена дулась в углу, с отвращением взирая на пустующую полку напротив и с надменностью — на супруга, словно на еще более пустое место. Илья преувеличенно нянчился с Анечкой. Невзирая на его усилия, девочка засыпала неважно, капризилась. Илья, уже занесший было отеческую длань над ее вертлявой попкой, спохватился, одернул себя, ласково покосился на жену и спланировал рукой под столик.

— Ну, давай, за то, что узнала все-таки Родина-мать одного из пропавших своих сыновей! — потянулся к торчащему из бокового кармана пестрого нейлонового рюкзака горлышку последней, еще израильской колы. — Спасибо, партия, за все!

— Какая, к черту, партия у баранов! — сдерживать эмоции Елена и не пыталась. — У безмозглых, для стрижки созданных. Хвастун несчастный! Кто тебя за язык тянул трепаться в Шереметьево о наших заработках? Все выложил! Как же было водиле не поделиться с друзьями информацией?

Илья вспомнил лысого, аккуратно проминающего пухлыми пальцами сотенную. Теми, которые держали старомодный «волговский» руль в пестрой оплетке. Вспомнил и блаженную физиономию лысого при получении денег за извоз. Молодец, наколол фаршированного заграничника. Покряхтел, повозился, тем и ограничил комментарии к гневной реплике жены.

Елена не унималась. Но не встречая сопротивления обычно такого уверенного в себе мужа, постепенно остывала.

— Ты б и на вокзале по радио сделал объявление. Мол, налетай, ребята, кому надо. Ведь не все отобрали, есть и еще кое-что… Но таксист, конечно, да, показал класс…

— Да что ты пристала ко мне с этой лысой мразью? Может, надо было зарезать его прямо на вокзале? Так он укатил давно. И что я здесь мог?..

— Конечно, дома ты руками не разводил. Крепко стоял за чужими спинами. А самому — духу не хватило. Кстати, и шекелей я побольше тебя заработала. Вот жаль, ты еще про валюту водиле забыл трепануть…

Грызня родителей никак не стихала. Анечка сидела молча, глотая слезы. Первым надоело пререкаться главе семьи. Илья резко выбросил ладонь вперед, без всяких предисловий прихватив жену растопыренными пальцами под нижней челюстью. Слегка сдавил. Кожа на лице Елены натянулась, придав ему изумленное выражение. Глаза округлились, из глотки пополз хрип.

— Удавлю, сука! Здесь тебе не Израиль, болтовню о правах забудь. Советую…

Илья слегка приподнял жену за подбородок, с силой швырнул на застеленную полку. Обе — мать и дочь — молчали одинаково озадаченно, с некоторым, ставшим уже привычным, испугом.

Мягко отъехала дверь купе, бодрой скороговоркой вклинилась проводница:

— Билетики, пожалуйста, пассажиры! Денежки за постель готовьте!

Четыре билета с заранее приготовленной пятеркой Илья протянул проводнице с раздраженной ухмылкой на породистом лице, хранящем еще следы средиземноморского загара. Ничего не упускающая ушлая бабенка зачиркала карандашом на обороте свернутых вместе билетов. Моментально углядела фирменные чемоданы (переполовиненные!), повертела купюру.

— Вы, часом, не один собираетесь на постели почивать? Или посменно? Красавицы ваши, гляди, притомились с дороги. Долго вы, видно, странствовали, оторвались от нашей жизни. Может, где и бывает по рублику бельишко, а только у советских железных дорог…

— Собственная гордость, — закончил Илья, готовый взорваться.

— …Два рубля и президентского налога десять копеечек, — уточнила разбитная пышка.

Заславский протянул еще трехрублевку, позвенел мелочью в кармане куртки.

— С вас восемь сорок. А где ж ваш четвертый?..

Ярость Ильи прорвалась наружу:

— Нету! И не будет, — заорал он. — Куда еще в этот собачий ящик? Можете забрать один комплект на память. У вас все? Кру-гом!

— Верно, — хладнокровно заметила пышка. — К бригадиру побегу. Надо сообщить, что одно место свободно. Людям ехать надо.

Как она и ожидала, ее остановили. Разминая кисть руки, Илья прошипел:

— Да вы издеваетесь! Я же дал вам четыре билета! Все места здесь заняты.

— Кем?

— Нами. Или со зрением неважно?

— Хорошо. Вижу. А знаете ли вы, сколько мест одному пассажиру положено? Нет? Так вы у меня спросите. Ровно одно. Не знаю, как там у вас в заграницах, а у нас поезда людей возят, а не буржуйские гроши.

— Илья, ты что в самом деле? Чуть не все потеряли, а ты на постели кроишь! Дай ей два рубля, пусть… — спохватившись, Елена понизила голос, а затем добавила так, чтобы наверняка слышала проводница: Женщина же на работе. Мы оплатим. А постель можете забрать, ради бога. Не стесняйтесь, все мы люди…

Не быть хоть немного психологом, работая с людьми, пусть и в качестве проводника — невозможно. Интонация Елены, брезгливость Ильи были моментально замечены.

— Премного благодарны. Только не надо мне ваших рублей. Сэкономьте. Их заплатит пассажир, которому достанется свободное место. Всего хорошего, приятных сновидений.

И пошла, отщелкивая рюмочками каблучков, наполнять в других купе кармашки коричневой маршрутки.

В глазах Заславских второй раз за эти часы читалось давно не испытываемое чувство — растерянность.

— Ну, что сидишь, кроила двухрублевый! Ты бы так жался, когда на вокзале тысячи отбирали. Беги, договаривайся, а то сейчас подселит какого-нибудь ублюдка, который если не обворует, то купе портянками провоняет.

Нехотя, но пришлось подчиниться. Этого тоже давно не бывало. Всем своим видом выражая неудовольствие, Заславский вывалился из купе. И вскоре его голос звучал в закутке проводницы в совсем иной тональности.

— …Нет, ну что вы, в самом деле… как маленькая… разве можно так сразу обижаться? Ну, я вас прошу войти в положение! У нас маленький ребенок, ценные вещи…

Из приведенных аргументов на проводницу произвел наиболее сильное впечатление последний. От предлагаемых рублей она наотрез отказалась. Но — какая женщина устоит! — согласилась приобрести за гроши (вдвое дешевле стоимости в долларах) кофточку из ангорской шерсти, причем и эту безумно удачную покупку сопроводила нелестным для Заславского комментарием.

Хмуро встречало Заславских отечество в их возвращении с библейской прародины.

Хорошо, было хоть где приткнуться — квартира вовремя выкуплена, там прописан тесть. Крепкий еще мужик, из заводских, тесть сидел на пенсии, берег квартиру, ожидал, когда исполнится обещание зятя — погреть стареющие косточки на ближневосточном солнышке. Вместо этого получил обратно неразумную дочь со всем семейством.

Но при всем с молоком матери впитанном недоверии к «чуждым элементам», тесть не забывал, на чьи деньги приобретена квартира. Ее и поначалу Илья закрепил за собой с помощью фиктивного брака, отвалив немалую сумму. Еще крепче помнил пенсионер, с кем в дом пришел и окреп материальный достаток. Поэтому о том чтобы настоять на своем праве собственника жилплощади и не помышлял.

Второй, после жилья, по важности аспект жизни советского человека — работа. Нет, «трудовую» Илья записями не марал с тех пор, как вопрос о выплате пособий по безработице стал актуальнее вопросов борьбы с тунеядством. Одно время, правда, числился в неприметной жэковской слесарне. Но после того, как одного из его коллег-«подснежников» суд обязал возвратить зарплату за четыре года, забросил трудовую книжку совсем.

На городской толкучке Заславский и прежде пользовался известным уважением и влиянием. В соответствии с этим находились и доходы. На него работала небольшая, но крепкая группа мелких «спекулей». В цепочке, дальний конец которой упорно не давался в руки спецам из ОБХСС, звеньев хватало. Однако в глубине души Илья серьезно сомневался, что его возвращения ждут. И меньше всех — его верный соратник, помощник номер один.

Пять лет назад Заславский, подняв из мелкой фарцы, толкавшейся под мебельным магазином, невзрачного, с вечно липнущей к сальному бугристому лбу немытой челкой, Юрчика Люкина, спас его от неминуемой тюрьмы. Использовал его Заславский в качестве мальчика на побегушках в делах, требующих времени и бесконечной беготни при минимальном умственном напряжении. Бегал Юрчик быстро и не без пользы, так что вскоре стал раскатывать на отпущенной ему боссом вместе с ежемесячной выплатой первой модели «жигулей». Смешно подумать, Юрчик тогда не мог позволить себе купить моментально ржавеющую развалюху, стоившую в благословенные застойные времена смехотворные четыре тысячи — меньше его теперешнего ежемесячного дохода. Доход в цифровом выражении рос, правда, менее быстро, нежели таял удельный вес «деревянных». Круг знакомств Юрчика расширялся, уничижительная кличка «Лючок», прилипшая к нему на первых порах, забылась. Одни внезапно вспомнили о приличиях, другие поневоле прикусили язык. Да и Заславский величал помощника Лючком лишь с глазу на глаз, не желая подрывать его авторитет перед знакомыми из торговли, с которыми, собственно, через Юрчика и налаживались контакты. А перед отъездом отдал ему и «выходы» на товар.