Урал атакует - Владимир Перемолотов

Так нет же. Нам куда интересней было пялиться в экраны на всяких там Ксюш Собчак и Максимов Галкиных, этих леденцовых идолов для подражания и зависти. А они теперь благополучно обжились за границей и жрут ананасы с рябчиками. Успели улизнуть еще до ядерной бойни. Так нет же. Нас больше волновало, как бы срубить бабок по–легкому, да не пропустить важный футбольный матч. Нам больше хотелось погулять по гребаным гипермаркетам, да и поискать мяса подешевле, нахапать куриц бройлерных, да журнальчиков автомобильных.

— Эк тебя занесло, — осадил Костя, воспользовавшись паузой. — Давай‑ка лучше выпьем еще по маленькой.

Он разлил сам и поднял рюмку. На неказистом лице Севы застыло странное, непонятное Косте выражение. Родственники выпили, уже не закусывая. Впрочем, Муконин и без того чувствовал себя довольно пьяным. Теплая кровь нежными мурашками бегала по телу, в голове отмечались необычайная чистота и полет мыслей. Вся эта усталость после долгой и опасной дороги сюда, закончившейся столь уютной кухонькой, после попеременного нытья рук, спины и ног, попытки удержать приключений и потери приятеля, после периодической боязни за свою жизнь, после жалости за тающие деньги, после увиденного повсеместного разорения и бардака — все это, разом навалившееся к наступившему вечеру, разом и снялось спиртовыми вливаниями. И стало удивительно легко и хорошо, даже невесомо, как бывает приятно облегчение после снятой уколом боли.

— Хотя у вас там, я чувствую, — снова заговорил Сева, — на Урале люди сильнее оказались. Закаленные сибиряки. После того как грянул пипец, ваши как‑то быстро скооперировались, в республику собрались, короче, успели воздвигнуть стену, в отличие от наших самарских рохлей. Я по телику местный канал иногда смотрю. Там миротворцы пропаганду вдалбливают, что на Урале собрались отбросы, бывшие зэки, олигархи и менты. Чтоб мы их ненавидели и ратовали за их уничтожение. Поэтому я давно понял, что там у вас все пучком.

— Да как сказать, — протянул Костя. — Если сравнивать с тем, что здесь, то конечно. У нас после пипеца, как ты говоришь, в три дня все организовалось. Полпред сразу весь Урал и Тюмень к рукам прибрал. Первые дни беспорядки, конечно, были: мародерство, изнасилования, ментов всех перелупили. Но власти быстро создали народную дружину и начали патрулировать, а Чрезвычайное Правительство по телику и на улицах жестко стало внушать новые порядки.

— Н–да, молодцы. Примерно так я и представлял. А у нас, бля, в первый же день начали магазины разграблять. Тут в городе такое творилось! Женщины, старики и дети боялись на улицы соваться. Ментов тоже всех перегасили, воинские части расформировались, начали крушить дома, кирпичные подрывать, деревянные сжигать. Торговые центры позакрывались, «Космопорт» вон вообще мародеры обчистили, в самые первые горячие деньки предприятия все встали, кроме хлебомакаронных да водочных. Потом пришли миротворцы и навели порядок. Они и наш завод заняли и наладили производство запчастей к военным самолетам. Но я‑то туда уже не вернулся.

— И чем ты сейчас на жизнь зарабатываешь, если не секрет, конечно? — осведомился Костя.

— Как вы вообще тут зарабатываете?

— Лично я соседкин самогон продаю. Я у нее посредник. А что, надо же как‑то выживать. — Сева округлил хмельные глаза. — А насчет других не знаю. Кто где подвязался. Иные америкосам продались, кто на заводе остался, кто на их стройки подался чернорабочим. Другие приторговывают потихоньку, кто чем может. В ходу у нас в основном «зелененькие», но можно и юанями рассчитываться, натовцы не брезгуют. У тебя, кстати, бабки‑то хоть есть с собой?

— Да осталось немного, — уклончиво ответил Костя. — Два дня пожить хватит. Сделаю тут свои дела и отчалю.

— А что за дела, если не секрет? — решился спросить, наконец, Сева под пьяную дудку.

— Скоро сам узнаешь. Скоро все изменится, — загадочно сказал Костя. — А о большем не спрашивай.

— Ну–ну… Давай еще накатим!

Глава девятнадцатая

Прошло минут пятнадцать после открытия. В зале с двумя посетителями, торопливо проглатывающими завтрак, ощущалась какая‑то трагическая пустота. Костя занял удобную позицию — столик около углового окна, откуда парковку можно было наблюдать как на ладони.

В другом углу типичный менеджер лет двадцати пяти, в сером костюме с красным галстуком, тыкал вилочкой в ломтики картошки фри. «Счастливчик, оставшийся в смутное время с работой», — заключил Костя. У противоположной стены опохмелялся мужичок неопределенной внешности, в потрепанном плаще. Он сразу же вызвал у Кости чувство зависти. В горле была засуха, в желудке крутило. Муконин поглядел на часы. До назначенного времени еще десять минут. Он прижал ноги к чемоданчику под стулом, чтобы ощущать его боковыми костяшками.

— Что будете заказывать? What do you want?

Девушка в панаме с буквой «М» игривыми от рождения глазами смотрела на Костю. Чуть пухлые губки улыбались, и на румяных щеках вырисовывались такие чудные ямочки. В этот пасмурный день своим появлением она могла бы заменить редкое солнышко.

— Один чай, please. — Костя улыбнулся в ответ, но скорее посмеиваясь над дурацким правилом задавать вопросы на двух языках.

— Это все? — Девочка ни капли не удивилась.

— Пожалуй, пока да.

Она записала в блокнот и так же быстро исчезла, как и появилась.

Менеджер равнодушно глянул в сторону Кости. Пьяница стеклянными глазами уставился в проход. Костя посмотрел в окно. Черный «Опель» пока отсутствовал. Ну да, разумеется. Зачем им приезжать раньше времени? Костя поймал себя на легком волнении и решил успокоиться.

Он поискал глазами предупреждающую надпись «No smoking», но не нашел. Достал сигарету и прикурил. Видимо заметив его манипуляции, официантка с чудными ямочками вернулась с пепельницей и уже готовой кружкой чая. Кружка была с большой наперсток. В ней плавал сморщенный пакетик.

Костя кивнул. Отпил горячий, хоть и некрепкий напиток. Чай бодрящим теплом омыл ноющий желудок.

Время заметно замедлилось. Восемь двадцать пять. Бесконечность. Восемь двадцать шесть. Еще одна бесконечность. Восемь двадцать семь. Не надо было приезжать заранее. Не стоило обрекать себя на муки ожидания.

Перед глазами всплыло сонное лицо Севы, еще более забавное в своей осоловелости, с утренними морщинами. Еле растолкав его за плечо, Костя известил, что уходит по делам. Сева не сказал ни слова. Встал, шагнул лунатиком. Проводил до двери, шаркая тапками по затхлой квартире, пожал руку и заперся. Нет, что‑то бросил на прощание. Кажется, пожелал удачи. А она сегодня ой как нужна! Спокойно передать суррогат и найти способ вернуться домой.

Муконин растягивал чай, как мог, хотя всю эту дозу легко выхлебнуть за один раз. Когда в кружке остался последний маленький глоток, натикало восемь тридцать. Черный «Опель», словно нехотя, высунул нос из края окна и замер. Черные окна машины таили загадку и надежду.

В груди сразу стало легче. Костя положил на стол замусоленную купюру, схватил чемоданчик и медленно, на нетвердых ногах, пошел к выходу.

На улице поддувал неприятный ветерок. У дверей Макдоналдса стоял небритый опухший тип в приличной синей куртке (ворованной?) и отсчитывал мелочь на грязной, шершавой ладони. Слева, со стороны перекрестка, двигалась к кафе молодая пара — парень и девушка с правильными лицами, так необычно счастливыми в этом безумном и жестоком мегаполисе, хотя и несколько трусливыми.

Костя пошел направо, к черной машине, перехватив чемоданчик в другую руку. Всего десять шагов. Ему показалось, что в непроницаемых окнах кто‑то зашевелился.

И вдруг заурчал мотор, но не со стороны «Опеля», а со стороны пустой в утренний субботний час дороги. И тут же вероломно захлопало, часто–часто, оглушая в ушах. И жестокая боль железным прутом вошла в бок и горячо растеклась, поднимаясь к сердцу. Вмиг обмякшие ноги подкосились, он упал. Только бы не выпустить из рук «Минипу».

И уже кто‑то подбежал под несмолкающие хлопки и склонился над ним. Свой или чужой? Но серое небо неумолимо опускалось прямо на глаза, веки тяжелели. И через мгновение мир исчез.

Черная глубокая яма, глухой провал и вдруг свет — забрезжил свет, мерцающий, неустойчивый. А вместе с этим светом врезалась боль, где‑то снизу и сбоку, изгрызающая, жаркая — как будто он сидит в луже раскаленной желтой лавы. Налитые грузом веки, наконец, разомкнулись, и он увидел слева покачивающееся окошко — вот откуда дрожащий свет! Но он понял, что это покачивается его голова, неприятно выстреливая в висок приступами мигрени. И горячий пот на лбу сильно захотелось вытереть. Но безвольная металлическая рука не поднималась.

Да, он понял, что сидит в легковой машине, на заднем диванчике, где‑то посередине, в мелких льдинках битого стекла. И его оглушают какой‑то всеобщий грохот и мощное стрекотание, смешанные с нудным воем нутра автомобиля.