Иван Грозный (Книга 3, Невская твердыня) - Валентин Костылев

Сказав это, Поссевин низко поклонился Ивану Васильевичу, сидевшему на троне в черном монашеском одеянии. Он внимательно прослушал речь Поссевина. А когда тот ее кончил, сказал:

- Мы теперь уже не в войне с ханом: посол наш, князь Василий Масальский, несколько лет прожил в Тавриде. Заключил выгодное перемирие с ханом. Магомет-Гирей имеет нужду в отдыхе. Его изнурила долгая война с Персией. Оная война берегла нас от опасных нашествий крымцев в течение пяти лет. Нужды воевать с ханом уже нет у нас. Спасибо королю за его добрые слова, которые нам приятно слушать.

После этого Антоний приступил к самому главному - стал просить царя побеседовать с ним наедине о вере.

Царь на это ответил:

- Мы с тобой говорить готовы, но не наедине. Зачем мне обижать своих ближних людей? Да и то порассуди: ты по наказу наивышнего папы и своею службою между нами и Стефаном-королем мирное постановление заключил. А если мы станем говорить о вере, каждый свою веру будет хвалить. Пойдет спор. Иначе не бывает.

Антоний Поссевин спокойно выслушал царя Ивана, а потом вкрадчивым голосом стал уверять, что если царь перейдет в латинскую веру, то получит не только Киев, но и царьградский стол.

Иоанн, усмехнувшись, покачал головою:

- Не надо нам этого, коли веру нужно менять. Можно ли ради выгоды менять веру?! Наша вера с глубокой древности была сама по себе, а Римская церковь - сама по себе. Мы в своей христианской вере родились и дошли с ней до совершенного возраста. Нам уже пятьдесят лет с годом, нам нечего уже менять веру. Ты мне говорил, что ваша римская вера с греческою одна: но мы держим веру истинно христианскую, русскую, а не греческую, свою, а не чужую.

Следующая встреча царя с Поссевином произошла в торжественной обстановке, в Тронной палате. Присутствовать при беседе царя с послом римского папы разрешено было лишь особо знатным боярам, князьям и дворянам.

Поссевин явился в сопровождении трех иезуитов.

Он принялся горячо убеждать царя продолжить беседу о вере.

Царь Иван ответил:

- Сказывал нам наш человек, который был послан в Рим, что папу Григория носят на престоле и на ноге у папы крест. В нашей вере крест - на врагов победа... С ним ходим в бой. Как же мы будем носить крест ниже пояса? Он - защита наша.

Поссевин возразил:

- Папу достойно величать: он - глава христиан, учитель всех государей, сопрестольник апостола Петра, христова сопрестольника. Вот и ты - государь великий, и прародитель твой был на Киеве великий князь Владимир: и вас, государей, как нам не величать, и не славить, и в ноги не припадать?

Иезуиты поклонились царю в ноги.

Нахмурился Иван Васильевич, оглядывая их; тяжело вздохнув, сказал:

- Зачем говоришь про папу Григория слова хвастливые?! Зачем называешь его сопрестольником Христу и Петру?! Говоришь это ты, - мудрствуя лукаво, не по заповедям господним. Нас пригоже почитать по царскому нашему величию. Мы - цари. А святителям всем, ученикам апостольским, должно смирение показывать, а не возноситься превыше царей. Папе Григорию не следует Христу уподобляться и сопрестольником ему называться. Папа не по христову учению и не по апостольскому преданию живет, коли себя с Христом равняет.

- Оставим это! - проговорил царь Иван Васильевич. - Живете вы по-своему, а мы - по-своему. На том свете разберутся: кто праведник, и кто грешник.

Однако римский посол не унимался. Он не мог на этом закончить свою беседу с царем.

Он стал просить царя отпустить несколько человек русских в Рим изучать латинский язык. Говорил, что это очень полезно будет для Москвы.

- К чему они тебе? - спросил царь ласково. - И что тебе заботиться о Москве?

- Нам хочется, чтоб не думали о нас плохо твои подданные.

Царь Иван сказал:

- Теперь в скорости таких людей собрать нельзя, которые бы к этому делу были пригодны. А что ты нам говорил о венецианах, то им вольно приезжать в наше государство и попам их с ними. Только бы они учения своего между русскими людьми не плодили и костелов не ставили; пусть каждый останется в своей вере. В нашем государстве много всяких вер. Мы ни у кого воли не отнимаем, живут все по своей вере, как кто хочет, а церквей иноверных до сих пор у нас не ставливали еще.

На этом переговоры царя с Поссевином о вере и закончились.

Боярам и князьям царь на другой день сказал, что Поссевин свое дело благое для Москвы совершил. Он помог перемирию с королем Стефаном, и спасибо ему за это, а посему - иезуиту надобно оказывать гостеприимство везде, где он бывает. После этого по наказу царя его окружали повсюду знаки государевой к нему милости. Царь велел уважить его просьбу об освобождении из плена восемнадцати испанцев. Еще иезуиту удалось исходатайствовать у царя облегчение участи литовским и немецким пленникам, впредь до размены: их выпустили из темниц и отдали в избы к горожанам, которых обязали их кормить и обращаться с ними дружелюбно.

В день отъезда Поссевина с иезуитами из Москвы царь Иван торжественно благодарил его за посредничество в переговорах с королем Стефаном о мире, уверил его в своем личном к нему уважении.

Царская палата была полна знатных вельмож.

Проводы римского посла были обставлены особою пышностью.

Иван Васильевич, стоя, просил Поссевина передать поклон папе и королю Стефану. Дозволил Антонию подойти к своей царской руке.

Несколько богато одетых дворян принесли десяток драгоценных шкурок черных соболей: для папы и самого Антония.

- Неудобно мне, - стал отказываться от подарков Поссевин, - бедному ученику христову красоваться драгоценными нарядами... я инок, монах, божий слуга...

Однако после ласковых слов царя, соболей он все же взял и увез к себе в хоромы.

Вместе с послом царь отправил гонца-дворянина Якова Мольянинова. С ним он отсылал папе ответ на его грамоту. В своем письме уверял папу, что с большою охотою готов участвовать в христианском союзе против турок.

Якову Мольянинову и его спутникам был дан наказ:

- Если папа или его советники начнут говорить: государь ваш папу ругал, - отвечать, что им "слышать этого не случалось".

Поссевин уехал, сопровождаемый благими пожеланиями московских вельмож, но совершенно неудовлетворенный своими беседами с царем. Основная задача, которую на него возложил Григорий XIII, выполнена не была.

Ч А С Т Ь  Т Р Е Т Ь Я

______________________________

I

Набухли, увлажнились почки на деревьях. Сады и рощи по берегам Москвы-реки в нежной зеленой дымке. Но робкая, юная поросль еще не в силах прикрыть собою черные сучья дубов и лип. Тонкою зеленою каймой обволакивает она распростертые в воздухе лапы древних дубов-великанов.

Талая вода все еще держится на луговой стороне: многие поселки и церковушки, что на буграх, крохотными островками пестрят среди воды. Еле заметные плоскодонки медленно ходят от бугра к бугру.

С кремлевской стены, на которой стоит царь Иван Васильевич, видно, как выбиваются из сил, борясь с течением, гребцы. Царь, сощурив глаза, с любопытством следит за ними.

Внизу, под самой стеной, чернички из Вознесенского девичьего монастыря полоскают белье. Солнце золотит юные лица.

Иван Васильевич вздохнул, отгоняя от себя мучившие его все эти дни мысли об утраченных берегах Балтики. Все другие печали - о неустройствах в областях, разоренных поборами наместников и войнами, даже о потере сына, достойного занять царский престол, - всё это поглотила одна неотступная, острая, колющая сердце мысль о море, об отвоевании его обратно у шведов и поляков.

Старость! Рано пришла она. Не вовремя! Впереди много дел, ой как много - голова кружится, когда подумаешь! Сотни Стефанов Баториев не так страшны ему, царю, как ты, неодолимая, коварная старость!

Царица и та, при всей своей кротости и супружеском смирении, все чаще теперь говорит ему: "Отдохни, государь". И ничто его так не обижает, как соболезнование. Но права ли царица?! Она, быть может, сама виновата, что не умеет разбудить в нем дух бодрости, силу и радость жизни.

На дворе весна! Жить хочется! Хочется на весь мир крикнуть: "Прочь, долой старость! Долой печали и сомнения!"

Разве для него, царя Ивана, не светит солнце?! Разве для него нет весны?! Разве он не волнуется, забыв о своем сане, о всем на свете, глядя на плещущихся в воде юных черничек, и не наполняет ли его сердце внезапная радость, простая, ясная, как в юности, когда он видит их, слышит их звонкие голоса?! Молодость - ярче, теплее самого солнца.

Иван Васильевич склонился через перила стены, стал пристально вглядываться в толпу девушек.

Александра! Это та самая черничка, которая приносила государю, как дар Вознесенского монастыря, расшитое руками монахинь покрывало на государеву постель. Это ее имя записал царь у себя в тетрадь, чтобы одарить ее. Но потом он забыл об этом, забыл...

Странно! Чего ради такая красавица ушла в монастырь?

Думая о черничке, царь всей грудью вдыхал бодрый, пахнущий цветением воздух.