Иван Грозный (Книга 3, Невская твердыня) - Валентин Костылев

_______________

* Ч е р н а я - западная, Ж е л т а я - восточная Монголия.

** О з е р о  Б о л ь ш о е - Байкал.

Иван Кольцо ответил царю громко и отчетливо:

- Бью челом тебе, батюшка, государь наш Иван Васильевич, послужу мечом и своею казацкою душой. Постою за матушку-Русь, как бог велит. Наскучила мне татьба неуемная. Соберу я своих казаков, да вместе со Строгановыми людьми за Каменный Пояс пойду воевать тех басурман окаянных.

Царь велел Ивану Кольцо помыться в бане да в Чудов монастырь сходить, богу помолиться, да послушать дьяка Щелкалова, что он о тех двух храбрых казаках расскажет, - об Иване Петрове и Бурнаше Ялычеве.

В точности исполнил наказ государя Иван Кольцо. Сходил в баню. Помолился в Чудовом монастыре и к дьяку Щелкалову пришел.

Здесь он услышал чудесную повесть о путешествии двух смельчаков-казаков через Монголию в царство Китайское. Государь, зная красноречие Щелкалова, велел ему как можно ярче описать подвиги казаков и всё то, что они там видели.

- Царство там, - говорил дьяк, закатывая глаза от восхищения, городом Кашгар прозывается. И царь в нем живет Темир Железный, и от того царства, от Железного царя идет Китайское царство. А рубежная стена в Китае кирпичная, а башням и числа нет... Царство то велико и богато. И попали те казаки в город Большой Китай*, где сам царь Тайбун живет. Город велик, бел, что снег, на четыре угла, а по углам казаки увидели великие башни, расписанные разными красками, а царские палаты золотом крыты. И вина в городе том целые озера всякого...

_______________

* Пекин.

Слушая это, Иван Кольцо вздохнул, почесал своей громадной рукой затылок.

Щелкалов, видя, что его рассказ тронул Ивана, сказал с особым ударением:

- А та земля, что повыше Китая, много богаче, и государю любо будет, коли вы ее покорите, и вам доходнее, прибыльнее будет, нежели татьбой грешить.

С добродушной улыбкой слушал рассказы Щелкалова Иван Кольцо и вышел от него взволнованный, веселый, - хоть сейчас в поход за Каменный Пояс!

Вернувшись в Сокольничью рощу к своим ватажникам, Иван Кольцо рассказал им о беседе с царем и Щелкаловым. Он хорошо знал своих товарищей и умел своим красноречием поднимать их на любое дело. А тут было столько заманчивого, что ему нетрудно было овладеть их вниманием. Ватажники весело встрепенулись, загорелись желанием идти войною на того басурманского царя. Уж наскучило им бездомное воровское бродяжничество по лесным урочищам, захотелось отвадить алчного басурманского царя от нападений на Русь.

- Коли так... - сказал, погрозив кулаком, Иван Кольцо, - испечем мы басурману пирог во весь бок. Надаем ему под микитки, как полагается. Так ли я говорю?!

- Так!.. Добро! Истинно! Куда ты - туда и мы, за тобой! - раздались голоса со всех сторон.

II

В Ковельском средневековом замке тоскует исхудавший, мрачный князь Андрей Курбский. Голова его уж совсем поседела. Лицо избороздили морщины. Дрожащей жилистой рукой он пишет письмо в Москву к своим друзьям, которых осталось в живых не больше десятка:

"Объят ныне жалостью я, и стесняем отовсюду унынием, ожидая нестерпимые, предреченные беды. И те мысли точат, яко моль, сердце мое. Я обращаюсь в скорбех ко господу моему со вздыханием тяжким и со слезами, прося помощи и заступления, да отвратить гнев свой!"

Чем старше становится князь, тем сильнее обуревает его тоска по родине и тем чувствительнее муки непреоборимого раскаянья. Бывает, что самое разногласие с царем вдруг начинает казаться ошибочным, ненужным, мальчишеским... Русь, могучая, сильная, живет, Русь твердо стоит на своих ногах, и все вражеские нападения на нее разбиваются вдребезги о могучую грудь русских богатырей... Вот и Стефан Баторий! Была надежда на него, что он посрамит Иванову гордыню, но и он принужден мириться с царем Иваном и уйти от границ Московского государства. Захват Москвы остался праздной мечтой.

В последнее время всеми забытый, никем не почитаемый, он, Курбский, принужден уйти как можно дальше от политики и заняться науками, укрыться в древних книгах. Сам не отдавая себе ясного отчета - зачем, он принялся усердно изучать Цицерона; погрузился в философские труды древних мудрецов, чередуя это с чтением книг священного писания. Когда все это заполняло досуг, - незаметнее протекало время.

Но и тут ему мешали его недруги, а в первую очередь его прежняя жена, литвинка Марья Юрьевна, с которой он развелся, а затем женился на дочери старосты Кременицкого - Александре.

Что может сравниться с яростью обманутой и отвергнутой женщины, если даже она и не любит?!

Марья Юрьевна пыталась даже отравить князя Андрея, а ее родичи, разъезжая с толпой бесшабашных вооруженных молодцев в окрестностях Ковеля, делали засады с намерением убить князя Курбского. И князь, как затравленный зверь, сидел в своем каменном мешке, боясь показаться на воле, чувствуя себя убогим, беспомощным узником.

Потеряв надежду изловить Курбского, его враги прибегли к новым видам мщения. Начались тяжбы со стороны родных Марьи Юрьевны, посыпались жалобы королю Стефану. Король всегда старался подчеркнуть свое недоверие к Курбскому. От судебных тяжб ничего хорошего не приходилось ждать.

Поход вместе с польским войском подо Псков утомил, разорил и не принес никаких лавров Курбскому, не спас его и от преследования врагов.

Наступили черные дни. В пору было бежать обратно в Москву. Но разве это возможно?! Родина навсегда потеряна!

Глядя в Цицероновы писания, Курбский невольно погрузился в размышления о себе.

Кто-то постучал в дверь. Иван Колымет привел пленного русского, с которым вздумал побеседовать наедине князь Андрей.

- Как звать? - отрывисто спросил Курбский, с усмешливым любопытством, но и со скрытым восхищением рассматривая стройного, красивого русского юношу, стоявшего перед ним.

- Игнатий Хвостов, - сухо ответил пленник.

- Так это на тебя сбегаются любоваться польские паненки? - рассмеялся князь.

Хвостов молчал, бесстрастно слушая слова Курбского.

- Ну, как живется в плену?

- Так же, как и тебе, князь...

- Я - не пленник, я живу на воле.

- Не завидую, князь, я твоей воле. Горькая она.

- Вона ты какой... речистый! - удивленно вздернул бровями Курбский.

Хвостов молча смотрел на князя.

- Скучаешь ли ты о родине?

- Дикий зверь и то скучает о своей норе, как же русскому человеку не скучать о своей святой земле?! - ответил с волнением в голосе Игнатий.

Немного помолчав, он спросил тяжело вздохнувшего Курбского:

- Неужто, князь, ты не скучаешь о родной земле?

Курбский нахмурился. Ему показался дерзостью этот вопрос какого-то злосчастного пленника.

- Я скучаю о своей вотчине, которую воровски похитил у меня лютый царь.

- Нашему батюшке государю служат знатные и малые люди не за страх, а за совесть... У них сильна любовь к родине, она превыше всяких обид.

- Красно говоришь, детина. Трудненько тебе будет в неволе жить. Подумай об этом. Чей ты? Из какого рода?

Хвостов рассказал о себе, что знал, и когда помянул семью Колычевых, куда его поместили монахи, Курбский вдруг вскочил с места, схватившись рукою за голову.

- Теперь я знаю, кто ты! - Ты сын Никиты Борисовича Колычева! Его убил Васька Грязной по приказанию царя, а твою матушку - Агриппину сослали в монастырь... Игуменьей она была близ Устюжны Железнопольской... Царь покарал твоих родителей, а тебя сделал несчастным... Тот старец, о котором сказывал ты, твой дядя... Степан Колычев он был на миру. Затем укрылся в монастыре и там вырастил тебя. Несчастный! Ты раболепствуешь перед тираном, губителем твоих родителей.

Игнатий побледнел, слушая слова Курбского. То, что говорил князь, было похоже на правду. Нередко намекали ему, Игнатию, и в монастыре на его происхождение из рода Колычевых.

- Так вот, парень... Переходи к нам. Оставайся в Польше, служи королю и мсти тирану московскому за смерть твоего отца и за мать. Иначе тебе плохо будет. С пленными у нас сурово обходятся.

- Много претерпел я и так всего... - тихо ответил Игнатий. - Меня били батогами, пороли, иглами кололи, да не отрекся я от царя, от нашего государя Ивана Васильевича, не изменил я и родине, и не изменю никогда. Басурмане и те стоят на своей клятве, может ли христианин ее нарушить?!

Курбский нахмурился, встал с кресла, повернулся к Хвостову.

- Стало быть, не страшит тебя жизнь на Руси?

- Мне совестно, князь, слушать такие слова от тебя. Ты знаешь, что русскому воину смерть краше всякой измены. Коли смерть эта за родину - что иное может сравняться с таким счастьем?! Мы все брали пример с воеводы Шуйского. Полюбился он нам.

Князь Курбский вспыхнул:

- Сам ли так говоришь, иль тебя к тому учили? Не скрывай.

- Дозволь спросить тебя, князь, - правда ли, что и ты ходил войной на Псков? Правда ли, что и ты помогал супостатам бить нас?!

Курбский отвернулся, закричав: