Кот и крысы - Далия Трускиновская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Как это ты понял, что он карету ищет? - спросил Левушка.
– Он пятиалтынный извозчику дал - и от того в ужас пришел, стало быть, давно на извозчиках не ездил. И далековато живет. Сболтнул, что воры во дворе похозяйничали. Кабы в доме - не так бы вопил. И влетел с таким задором, как ежели бы у него со двора арабского жеребца свели. Да - и еще с гордостью вопил. Не у каждого карету крадут, теперь двадцать лет будет о чем вспоминать.
– А я думал - опять на роже написано… - расстроился Левушка. - Матвей не объявлялся?
– А что? Полагаешь, и это тело нужно осматривать?
– Да нет, я про накладные зубы вспомнил.
– Этого Матвея стоит о чем попросить - так тут же у него душа горит, заливать надобно, - буркнул Архаров. - Напрасно я его в Москву перетащил. В столице у него больше знакомств было, больше визитов, а тут он от безделья не знает, к чему себя применить.
– А что, Николаша, неужто полиции свой доктор не требуется? Тело осмотреть, или когда кто из наших пострадает?
Архаров задумался.
– Требуется, поди… Без работы он тут не останется.
– И отдать его под начало к Шварцу!
Немец пьянства не любил, считая его нарушением порядка. Хотя крепкие напитки признавал - скажем, по субботам или по воскресеньям, в определенное время и в постоянной компании можно пить жженку, получая от этого изрядное, но не чрезмерное удовольствие. Прелести многодневного запоя Шварц не понимал и, будь его воля, вылечил бы Матвея скоро и решительно - батогами.
Посетитель пропавшую карету опознал и проболтался: держит ее обыкновенно не в каретном сарае, а прямо у крыльца, сарай от ветхости стал опасен, а разобрать и поставить новый руки все не доходят. Так что вывести ее со двора на пару часов ночного времени, дав гривенник сторожу, чтобы привязал на задворках собаку, несложно. А вот с лошадьми недоразумение - в карету впряжены какие-то совсем посторонние лошади.
Макарка, исполнив роль кучера, вернулся на одной из этих, тоже явно где-то украденных, кобыл, вторую ведя в поводу. И доложил - посетитель, оказавшийся чиновником таможенной службы Прохоровым, проживает на Зацепе, у храма Пресвятой Богородицы. То бишь, опять же - Замоскворечье.
– Не так уж далеко от места, где господин Тучков с Клаварошем ночью воевали, - сказал случившийся при Макаркином докладе коренной москвич Демка. - Стоило эту шавозку взад-вперед таскать…
– А почему Зацепа? - спросил Архаров, знавший далеко не все московские улицы и всякий раз любопытствовавший, откуда берутся их причудливые названия.
– А там в прежние времена таможенную цепь натягивали, - объяснил Демка. - За ней ждали, пока ищут на возах непоказанное вино. Улица, выходит, была за цепью.
– А господин Прохоров - потомственный таможенный служитель… Костемаров, ты рисовать можешь? - вдруг спросил Архаров.
– Смотря на чем! - обрадовался Демка. - Коли углем кляп на заборе…
– Дурак. Я тебе дело говорю. Надобно нарисовать всю эту замоскворецкую местность - где храм Богородицы, где Успенский, где тот дедка живет, что платье принес.
– Ага-а… - протянул Демка и поглядел на Архарова уважительно.
– Сыщи Федьку. Он там целыми днями околачивается и тоже наверняка что-то занятное приметил.
– Да уж не более моего! - обиделся Демка.
Архаров поглядел на него внимательно.
Демка Костемаров, хотя и сделался архаровцем, еще точно не определился - хочет ли он честно служить в московской полиции, или же пережидает, пока его былые подвиги несколько забудутся. В свое время, осенью семьдесят первого, Орлов, единым махом определив на службу в полицию чуть ли не три десятка вчерашних воров, грабителей и убийц, спас их от наказания - хотя и смягченного за службу в мортусах, однако наказания. И Демка некоторое время вел себя очень тихо. В последние же месяцы осмелел. И началось у него некоторое своеобразное раздвоение личности.
Ее воровская часть тосковала о свободе, это Архаров понимал, о внезапных больших деньгах и разгуле, об азарте и дорогих девках - награде удачливому шуру.
Ее полицейская же часть, независимо от воровской, стремилась подниматься со ступеньки на ступеньку и делать карьеру. Причем своим соперником Демка не без оснований считал Федьку Савина. Он видел, что Федька находится под особым покровительством Архарова, и его это раздражало - он не понимал причины покровительства. Они почти ровесники, но Федька - не московский, города не знает и никогда так не будет знать, как Демка, - это раз. Связей в мире шуров у него никогда не было и содействовать в выкупе, скажем, украденного столового серебра, или же узнать подробности какого-то безобразия он не может - это два. А тем не менее Архаров более благоволит Федьке… Обидно, право!
Возможно, именно соперничество и удерживало Демку в полиции.
И вот теперь Архарову любопытно было по живой Демкиной физиономии читать, которая часть натуры берет перевес.
Неизвестно, до чего бы он дочитался, кабы эти научные штудии не были прерваны скрипом двери.
– К вашей милости от княжны Шестуновой, - доложил Тимофей.
Он впустил лакея с потертой ливрее, а уж лакей положил на стол письмо. Архаров завертелся в поисках Левушки. Его взгляд остановился на Демке.
– Костемаров, читай.
Демка вскрыл конверт.
– Милостивый государь Николай Петрович, не извольте более беспокоиться, - прочитал он вслух. - Воспитанница моя Варвара Пухова сыскалась и находится ныне в Санкт-Петербурге у родни… Мы получили о том верное известие…
– Тучков! - на всю Лубянку закричал Архаров.
Левушка был неподалеку - скоро прибежал.
– Тучков, глянь-ка.
Левушка взял у Демки письмо, пробежал, хмыкнул.
– Ну-ка, скачи на Воздвиженку, вызнай подробности. Тут же ни черта нет - какая родня, от кого известие.
– Николаша, я ночь не спал!
– Ничего, разберешься со старой дурой - поедешь ко мне отсыпаться. Больше-то послать некого - с моими орлами она и разговаривать не станет.
Левушка недовольно посопел, забрал письмо и вышел из кабинета.
– А ты побудь-ка тут! - велел Архаров шестуновскому лакею. Он не хотел, чтобы старую княжну предупредили о явлении Левушки. Четверть часа спустя он велел лакею убираться.
К середине дня, так уж вышло, в архаровский кабинет набилось довольно много народу. Абросимов ждал, пока Архаров просмотрит фонарные счета, одновременно Устин вслух читал присланные Шварцем снизу бумаги, и тут же обретался в углу Демка, занятый рисованием. Ему помогал еще один архаровец, Сергей Ушаков, тоже москвич, Макарка стоял у дверей в ожидании приказаний, а Клаварош торчал у окна просто так.
Распахнулась дверь, влетел взволнованный Левушка.
– Дело неладно! - выкрикнул он. - Я ей письмо, а она - шмяк! Я думал, Богу душу отдаст! Насилу отходили!
– То же самое, Тучков, только вразумительно, - попросил Архаров, даже очень миролюбиво попросил, подчиненные за таковой доклад могли сподобиться затрещины.
– Приезжаю, велю о себе доложить, - сказал Левушка, понемногу приходя в себя. - Она, сказывают, никого не принимает. Тут уж я… в общем, прошел к ней.
– Ага, - одобрительно молвил Архаров. - Гляжу, становишься архаровцем.
– Бабы эти в меня вцепились, еле вывернулся. Подхожу, письмо показываю. Сударыня, говорю, нужны подробности. Какая такая родня, кто привез известие, и было ли письмо от самой госпожи Пуховой, или же просто кому-то показалось, будто он ее на Невском в проезжающей мимо карете видел. Она смотрит на меня, краснеет, бледнеет и падать начинает. Я ее подхватил. Сударыня говорю, оставьте дурачества, говорите дело! Она - ни слова. Тут приживалки вой подняли, моськи залаяли. Гляжу - а ведь доподлинно всех чувств лишилась! Сколько живу - впервые такое вижу!
Из чего человек светский мог бы сделать вывод, что нередко прелестницы потчевали любезного поручика Тучкова мнимыми обмороками, дабы сподвигнуть его на амурную отвагу.
– Дальше что предпринял?
– А что тут предпримешь? Сбежал… Жаль, тебя не было - ты бы и по бесчувственному лицу правду прочитал!
– Мне для того там быть не обязательно, - возразил Архаров. - И так видно, что девка в беду попала. Может, и на свете ее больше нет, а старая дура изворачивается. А как поймали на вранье - так и перепугалась до полусмерти.
– К вашей милости дама, - сказал, заглянув, Тимофей.
– Пусть ее Абросимов примет, - отвечал Архаров. - Как я его отпущу.
Дамы хотя и не часто, однако бывали на Лубянке. Главным образом с жалобами: у которой дворовая девка проворовалась, у которой драгоценности непонятно кто унес. Им помогали назвать действительно относящиеся к делу подробности, писали «явочную» и отпускали их с миром.
Абросимов, из тех полицейских служащих, кто пережил в Москве чуму и за кого поручился Шварц, был немолод и наловчился составлять такие «явочные» весьма толково и связно. Тимофей вышел, и стоило Архарову сказать еще два слова Левушке о его вторжении в шестуновский дом, дабы вернуть его на грешную землю, появился опять.