Подкова на счастье - Александр Мартынов

— Ларёк пойдём ломать, — серъёзно ответил Найдён. Тимка пожал плечами:

— Пошли.

— О как, — Найдён поднял бровь, подцепил с куста свою майку. — Пошли одеваться…

… Адрес запомни, — повторил Найдён ещё раз. — Это за пустырём, там не ошибёшься. Приходите вечером туда, не бойтесь, вас там не тронут, а переночуете поудобней.

— Спасибо, мы придём, — кивнул Катя, протягивая Найдёну его куртку. Но смотрела она при этом на Тимку, который влезал в свою. Толик дёрнул сестру за штанину, что-то прошептал. Она засмеялась: — Он спрашивает, вы нас не бросите?

— Конечно, нет! — вырвалось у Тимки, и Найдён отвесил ему подзатыльник — сильный и резкий. А сам сказал:

— Приходите по этому адресу. Пошли, ну?

— Могли бы денег им дать, — буркнул Тимка снаружи.

— Мы не Армия Спасения, — отрезал Найдён…

…Дневной город был не очень похож на вечерний и ночной. Людей было больше, но казалось, что меньше. Они почти так же спешили, но на их лицах не было азарта — только скука, и Тим понял: они не хотят идти на работу, потому что не любят её, а просто зарабатывают на ней деньги ради вечера пятницы и вечера субботы. И от понимания этого становилось почти так же скучно, как им, этим людям. Хотя солнце светило, и было тепло, и зеленели деревья — всё равно становилось скучно.

Найдён широко шагал чуть впереди, и Тимка не спрашивал, куда они идут. Не потому, что было не интересно, а просто потому, что понял: тут не надо спрашивать. Придём — и он всё объяснит. Или покажет.

Нырнув в какой-то переулочек, мальчишки вышли к большой — в смысле, высокой и длинной — серой стене без окон. Вдоль неё шла асфальтированная тропинка, а впереди слышался шум.

— Это университет, — коротко сказал Найдён. И через несколько шагов добавил: — Подыгрывай, но молчи.

Тимка кивнул и подумал об Ирке и Толике. Как они сейчас крутятся возле какогонибудь магазинчика. Но больше об этом думать он не стал, потому что тропинка свернула на большую площадь с фонтаном в центре. Возле стеклянных дверей с табличками над входом стояли, переходили от кучки к кучке, переговаривались не меньше сотни парней и девчонок в возрасте 15–20 лет. Тут и там виднелись свёрнутые знамёна, транспаранты, качались плакаты. Было шумно и царила атмосфера ожидания. Разговоры шли о музыке, о девчонках, изредка — об учёбе.

Найдён походкой никуда не спешащего, но заинтересованного человека — как будто не он минуту назад спешил, как на пожар! — прошёлся туда-сюда и причалил к группе человек из двадцати, стоявшей и сидевшей рядом с фонтаном. Поболтал в воде рукой, сощурился на солнце, и Тим поразился тому, как изменилось его лицо. Беспризорник! Ни вчера. Ни завтра. А в сейчас есть только тёплый денёк и лёгкое любопытство…

— Э, — кивнул Найдён, — чего тут у вас?

Он ни к кому не обращался специально и даже не слишком настаивал на ответе — чувствовалось по тону. Но кто-то бросил:

— На митинг идём.

По двум беспризорным мальчишкам скользнули взглядами сразу несколько человек и отвернулись, только кто-то перевесил пейджер вперёд от заднего кармана джинсов. Найдён хмыкнул:

— Хомячков защищать?

— Антифашистский, — снова снизошли до ответа.

Найдён преобразился. Вытаращил глаза, толкнул Тимку локтем:

— Антифашистский! Слыхал?! — и подошёл вплотную к тем, кто держал плакаты: — Э, пацаны! Мы с вами! Мы тоже фашистов ненавидим!

— Во ещё, — пробормотал кто-то, — делиться… — но его оборвали:

— Да ладно, пусть идут, чего…

— Да конечно пойдём! — возбуждённо говорил Найдён. — Антифашистский — это вещь… А чего это написано? — он остановился возле прислоненного к бортику бассейна плаката с яркой надписью. — За… про… прошедший… год… — с трудом прочитал он. — Это, — он толкнул Тимку. — Давай, чего тут, может, возьмём…

— Это мой, — сказал кто-то, но Найдён отмахнулся:

— Да лааана… Чего там, э?

— За прошедший год фашистами в России убито 38 иностранных студентов из… — и Тим довольно бойко, но тоже сбиваясь, зачитал список из названий десятка стран.

Найдён слушал младшего товарища, приоткрыв рот. Почесал висок и, осторожно оглядевшись, понизил голос, обращаясь к ребятам, заинтересовавшимся происходящим:

— Э… Ну это, пацаны… А вы чего… Эти? Колумбийцы? Или негры?

Вокруг захохотали. Вопрос Найдёна мог бы показаться издевательством, если бы не простодушный вид беспризорного и его щироко распахнутые глаза. Ощущая своё полное превосходство, студенты были настроены добродушно.

— Да не, при чём тут это? — сказал кто-то из них. — Русские мы…

— Во! — Найдён опять приоткрыл рот. — А чего ж вы за них типа вписываетесь? — он нагнулся к плакату и прочёл: — Мь… янма… О, блин, имечко… Тоже негр?

Хохот усилился. Рыжеволосый парень с «хвостиком» сказал:

— Не, это не имя. Страна такая… Как чего вписываемся? Хотим сказать «нет» фашизму. Смотри, сколько они людей убили, прикинь? В Германии тоже с этого начиналось.

— Да, тридцать восемь это офигеть… — покивал Найдён. — Прямо так убили?

— Ну. Скинхеды там разные, нацболы… Всякие такие.

— Это надо же, тридцать восемь за год… — Найдён вздохнул. — И чего?

Это… много фашистов у вас в универе? Типа, махач будет, наверное? Арматурой надо запастись…

Снова хохот. Настроение у всех было хорошее. Рыжий объяснил:

— Да у нас их и нет никого, ты чего? Вопервых, они в основном в центральной России — Москва там, Питер, ну — Воронеж… А вовторых, они же почти все из таких семей, знаешь, ну — предки там безработные, неполные семьи… Так, пройдём до мэрии, постоим и разойдёмся часа через два.

— Во, — найдён заморгал. — А чего тогда протестовать, если их у вас нету?

— Ну как же… — начал рыжий, но замолчал. И все вокруг слегка растерянно молчали, а собралось уже не меньше полусотни человек. Найдён пожал плечами:

— Чё-то я не того… Пурга какая-то… Фашистов нету, а вы протестуете… Фуфлень… Скажи? — он толкнул Тимку.

— Ну, — хрюкнул тот, искренне наслаждаясь происходящим. А Найдён продолжал с тупой основательностью развивать свою мысль:

— Я типа как понимаю это дело? Фашисты — они те, кто для своего народа в первую башку опасный, по телику на вокзале так базарили… Ну там они всякое такое… Я думал, счас тут такая толпень вывалит нам навстречу, все тоже, как по телику, бритые, с цепаками — и пошла махаловка… А их и нету в городе совсем? Чё тогда протестовать-то? — Найдён хмыкнул. — Да и это… — он указал на плакат небрежным движением через плечо. — Тридцать восемь чурок каких-то… Я вот слышал такое, что они, эти Мьянмы, через одного наркотой приторговывают… У вас как в универе? — по толпе прошло какое-то смущённое движение. — Ну, врут может, я не в курсах… Но это. Вот вы говорите — мы русские, в натуре. А чего чужих защищаете? Это не по-пацански. Вписываться надо за своих… Не, ну я понимаю, когда всё нормалёк — тогда чего кипеш подымать… Вон, — Найдён ткнул пальцем через площадь, — во, видали, игрушки стоят? Мне один умный мужик говорил — за прошлый год в России человек двести, что ли, с собой покончили. Ну это — проигрались и того, капец… И это. Опять же, наркота… Сколько от неё поумирали? Тыщи, наверное… Я думал чего — вы против тех фашистов, которые всё это делают. Или которые законы фуфловые принимают… Точно же всё — они и есть фашисты, от них и вред главный народу… Разные там депутаты, ментозавры, чмошники всякие, которые за деньги чё угодно сделают… Во, плакаты у вас, — Найдён щёлкнул ногтем по краю плаката, на котором зверского вида амбал с бритым черепом избивал дубинкой субтильного юношу негритянского вида. — В цвете… За один такой плакат нам вот с ним, — кивок на Тимку, — можно это — трёхразовое ресторанное питание на сутки обеспечить. А вы помашете — и в мусор… Бороться с чем надо? Во, написать бы на плакате — даёшь деньги на детские дома! — и в богатый квартал. Во было бы дело, я б точно пошёл, пусть эти крысы за заборами почешутся! У меня чё — из-за скинхедов, что ли, дома нету? Или вон его семью, — снова движение головой в сторону Тимки, — нацболы ограбили, когда эти — вычучеры, ну…