Дневник. 1914–1920 - Прасковья Мельгунова-Степанова

Вчера вскрывали сейф. Потратили мы времени два часа, причем народу мало, впускают по очереди, по два-три человека. Там все мальчишки (вооруженных нет), наверное, бывшие раньше на побегушках; пишут плохо, но держатся корректно. Предоставляется самим открывать сейф и перебирать вещи (скрыть бумаги и бумажные деньги было бы легко), золото отбирают. Золотые вещи описывают для позднейшей конфискации, как нам сказали, а бриллианты – для налога. «Товарищ-счетчик» не умеет считать, а «товарищ-ювелир» имел при нас неприятный разговор: он оценивал вещи какого-то приказчика, у которого все достояние в вещах. Приказчик обратился к нему с речью, что им должно быть стыдно так грабить (кольцо за 700 р. было оценено в 2400 р.) людей, у которых все в этом «и у вас могло бы быть». – «У меня нет». – «Сколько вам лет?» – «Что?» – Повторил вопрос. «Тридцать восемь». – «А мне шестьдесят четыре; когда вам будет столько, у вас, может быть, будет больше», но товарища-ювелира спасли товарищи, позвав его.

Производится опись квартир – на человека одна комната, чтобы вселить петербуржцев и других. Извозчики мечтают об участках и порядке. Родители школьников у Семеновской заставы чуть не разорвали красногвардейцев, явившихся их разгонять, те не решились стрелять. Группа вооруженных отобрала вчера у Городского союза полученные из банка для жалованья (служащим) деньги, когда автомобиль, на котором их везли, подъехал к союзу. На польское кафе на Лубянке напала группа вооруженных, всех обыскала и отбирала у тех, у кого больше 500 руб.; троих арестовала и повела, на них налетел другой автомобиль с вооруженными, и между двумя группами началась перестрелка. Через полчаса в кафе играла музыка и все весело болтали.

Межфракционное совещание Учредительного собрания идет (т. е. эсеры) на уступки: по земельному вопросу – отказались от социализации и вопрос выкупа земли оставили открытым, предложение переизбрать президиум, чтобы свергнуть Чернова, и согласились пригласить к.-д., которые окончательно высказались за республику.

Наше заседание Центрального комитета (н. с.) высказалось вчера определенно против вступления союзных войск в Россию без согласия России, считая это вступление (японцев) оккупацией. Там с ними Львов, очевидно, брат Варвары (Николаевны Бобринской) и Путилов, объявившие себя правительством. Только Чайковский у нас настаивал на опоре для Учредительного собрания на японцев (тыл у них), но все против.

Самые нелепые слухи: якобы анархисты пытались ночью занять Кремль, и там было сражение, но мы ничего не слышали. Странности некоторые есть: Волк-(Карачевский) встретил на Арбатской площади человека, державшего в руках солдатскую форму и по-немецки спрашивавшего у окружавших, как пройти в Манеж, но никто не понимал. Волк заговорил (с ним) по-немецки и предложил пойти вместе, так как он туда же (идет), дорогой разговорились, и тот, очевидно, из благодарности, сказал: «Да вы не беспокойтесь, нас много, и мы семнадцатого все устроим – будет порядок, мы тут стоим в Манеже». – И указал верно адрес своего штаба на Поварской. Другой случай: какая-то организация была предупреждена, что в Денежном переулке облава, – никто, кроме одного члена, не пошел, а он (офицер) рискнул пройти и посмотреть; его арестовали солдаты и повели, но он вдруг услышал, что группа солдат разговаривает по-немецки, тогда он обратился к ним по-немецки, они все вытянулись, отдавая честь: «Entschuldigen sie, herr leutenant[226]» (и отпустили). Говорят, что немцы предлагали Будбергу, бывшему полицмейстеру Москвы, занять высокое место, но он отказался.

Сегодня пришло известие, что Харьков и Ростов-на-Дону взяты немецкими пленными изнутри. Оказывается, что Сиверс, ведший войска на Ростов, вовсе не генерал Сиверс, а немецкий офицер. Кроме того, точно установлено, что масса их агентов среди большевиков и анархистов. Ал. Ге – глава анархистов, оказывается, не Ге, а Гольдберг, еврей, которого в Швейцарии судили за предательство. У Сергея есть документы, компрометирующие и Бармаша – он выдал товарищей в 1905 году. По данным контрразведки Осколкова, в Москве тридцать тысяч немецких пленных и всего 6800 большевиков, считая и Красную армию и Красную гвардию, так что взять ее изнутри ничего не стоит, тем более что они вооружены. Кроме того, латышские стрелки наполовину состоят из немцев. Взятие Одессы, где свирепствовал Муравьев, Ростова-на-Дону, Харькова наводит на мысль, что все это подстроено, что большевики подготовляют почву для немцев, свозят пленных, потом сдают (им); говорят, что Ленин непрочен; 12 народных комиссаров ушли, а под него подкапывается Свердлов (Мовша), который практичнее его, Филат(ов) говорил, что Свердлов так выгнал Крыленко: когда немцы начали наступать на Минск, главнокомандующий западного фронта Мясников бежал, захватив 13 миллионов, в Смоленск, а главком северного фронта – в Лугу. Тогда в Совете выступил Крыленко с обычной речью против буржуев, Свердлов оборвал его: «Довольно говорить глупости, мы вас держим, пока нужно, но вы никуда не годитесь, завтра же подавайте в отставку, а пока вы еще можете подписывать, подпишите указ об изгнании этой дряни – Мясникова и других». Крыленко подал в отставку. Теперь они обратились к старым генералам во главе с генералом Потаповым и составили из них Совет обороны, так как к июню хотят создать армию без комитетов и с железной дисциплиной до расстрелов (включительно).

Но к этому Военному совету они приставят своих сыщиков, и генерал довольно откровенно сказал одному присяжному поверенному, С. знакомому: «Кто из нас возьмет верх, тот и будет», а пока берут с большевиков жалованье. Немцы, по сведениям Филатова (Нольде – завтрак 80 р.) готовятся к следующему: в Петербурге они будут организовывать власть: Вандерзе, сын фельдмаршала, будет во главе, бывший личным атташе при Николае II – фон дер[227] будет военным губернатором округа, фон Коттен – охранником, каким был в Москве и, наконец, русский градоначальник. На престол они (на) мечают Константина греческого, как православного (и) внука Александра II и мужа сестры Вильгельма, ибо Романовы и Гессенские очень скомпрометированы. Бьюкенен очень не в фаворе в Англии – ему советовали устроить только карачун Николаю II, а он способствовал революции. В ноябре 1916 г. Николай II получил от Вильгельма нежное письмо с предложением сепаратного мира.[228] Николай II отверг резко: «Пусть судьба нас рассудит». Бьюкенен тогда явился к Николаю II и от короля и лордов просил прочесть эти письма. Николай II дал, потом сжег и предложил ему поехать в Англию, тот взял отпуск. Филатов был у Бонча (Бонч и Ленин в отеле «Националь»), Бонч верит, что они окрепли, и ничего не понимает. Он устраивает с Черепом-Спиридовичем какие-то дела с антрацитом, когда Филатов пришел.