Дюна - Фрэнк Герберт

Прячась в тени, Юх пробрался к махолету и открыл боковую дверцу с другой стороны. Нащупал под передним сиденьем вещмешок, который он туда заранее спрятал, отстегнул клапан кармана и сунул туда герцогский перстень. Он услышал, как зашелестела пряная бумага — записка, написанная им для Поля, и упрятал перстень поглубже. Потом вынул руку и застегнул клапан.

Мягко прикрыв дверцу кабины, Юх тем же путем вернулся к углу дома и вышел на свет, прямо к пылающим деревьям.

Теперь все!

Он поплотнее закутался в плащ и стал смотреть на оранжевое пламя. Скоро я узнаю. Скоро я увижу барона и узнаю. А барон — ему предстоит встреча с маленьким зубом!

~ ~ ~

Существует легенда, что в ту минуту, когда умер герцог Лето Атрейдс, над его фамильным замком на Каладане вспыхнул, сгорая, метеор.

Барон Владимир Харконнен стоял у иллюминатора транспортной ракеты, в которой был организован командный пост. Оттуда он видел пылающую ночь над Аракином. Все его внимание было приковано к далекому Большому Щиту. Там делало свое дело его секретное оружие.

Обыкновенная артиллерия.

Пушки били по ущельям, куда герцог отвел свои основные войска. Размеренно вспыхивали разрывы, и в их свете было видно, как обрушивались вниз обломки скал, смешанные с песком, перекрывая выход герцогским солдатам и обрекая их на голодную смерть. Точно звери, пойманные в своих норах!

Сквозь обшивку ракеты до барона доносилась отдаленная канонада: бум… бум… бум. И снова: бум-бум-бум-бум!

Кому придет в голову, что в наш век силовых щитов у кого-нибудь сохранятся обычные пушки! Барон про себя ухмыльнулся. Но я предвидел, что герцог спрячет своих солдат в эти ущелья! Надеюсь, Император оценит мое благоразумие, предотвратившее ненужные потери в наших объединенных войсках.

Он подрегулировал один из маленьких поплавков, которые поддерживали его жирное тело, чтобы не дать ему рухнуть под действием силы тяжести. Его рот искривился улыбкой, и тройной подбородок обозначился еще четче.

Какая жалость, что приходится уничтожать таких прекрасных солдат! Какая расточительность! Он улыбнулся еще шире и расхохотался в душе. Какая жалость, что приходится быть жестоким! Барон кивнул своим мыслям. Терпеть поражение — расточительно по определению! Перед человеком, который умеет принимать правильные решения, распахнута вся Вселенная! А глупых, беспечных кроликов следует загонять в норы. Так и управлять ими легче, и породу можно вывести ту, какая требуется. Ему представилось, что его солдаты — это пчелы, жужжащие вокруг бестолковых кроликов. И он подумал: Как приятно слушать жужжание пчел, если знаешь, что они работают на тебя!

За спиной открылась дверь. Прежде чем обернуться, барон посмотрел, кто отразится в темном иллюминаторе.

В каюту вошел Питтер де Вриз, а следом за ним Умман Куду, начальник личной охраны барона. За их спинами мелькнули люди, оставшиеся за дверью. Какие же бараньи морды у моих телохранителей! Зато в моем присутствии все стараются выглядеть невинными ягнятами.

Барон обернулся.

Питтер вместо приветствия насмешливо прикоснулся двумя пальцами ко лбу.

— Хорошие новости, милорд. Сардукары привели нам герцога.

— Попробовали бы не привести, — пророкотал Харконнен.

Барон всматривался в маску рабской преданности на женственном лице Питтера. А эти глаза — прищуренные синие щелочки и никаких белков!

Скоро придется от него избавиться. Ментат слишком зажился: пользы от него уже почти никакой, зато он скоро станет для меня предельно опасный. Но сначала пусть заставит жителей Аракиса возненавидеть его. А потом они будут воспринимать моего дорогого Фейд-Роту как избавителя.

Он перевел взгляд на начальника охраны Уммана Куду — острые, словно вырезанные из жести скулы, подбородок, похожий на носок солдатского сапога. Таким человеком можно вертеть как угодно, если знаешь все его преступления.

— Прежде всего, где предатель, который выдал герцога? — спросил барон. — Я хочу воздать ему по заслугам.

Питтер повернулся на носках и дал знак оставшимся снаружи солдатам.

В темноте за дверью послышался шум, и сквозь ряды охранников прошел Юх. Он держался скованно и напряженно. Над лиловыми губами нависли длинные усы. Но старческие глаза горели огнем. Доктор сделал три шага и остановился, подчиняясь знаку Питтера. Взглядом он измерил расстояние между собой и бароном.

— А-а, доктор Юх!

— Милорд Харконнен.

— Я слышал, вы выдали нам герцога?

— Я выполнил свое обещание, милорд.

Барон посмотрел на Питтера.

Питтер кивнул.

Барон снова перевел взгляд на Юха.

— Обещание, ах да, обещание… А я… — казалось, он не говорил, а плевался словами. — А что же я обещал взамен?

— Я полагаю, вы не забыли, милорд Харконнен.

Юх постарался сосредоточиться. В его мозгу неслышимый для остальных застучал метроном. Он заметил легкую фальшь в поведении барона. Сомнений быть не могло — Вана мертва, теперь им до нее не добраться. В противном случае Харконнены продолжали бы держать доктора железной хваткой. Но барон вел себя спокойно, значит, все было кончено.

— Вы полагаете?

— Вы обещали мне прекратить мучения Ваны. Барон кивнул.

— Ах, да. Припоминаю. Действительно обещал. Теперь я вспомнил, почему вы решились нарушить Императорскую Клятву. Вы не могли вынести, как ваша бен-джессеритка мучилась в усилителях боли Питтера. Что ж, барон Владимир Харконнен всегда держит свое слово. Я сказал, что избавлю ее от мучений и позволю вам соединиться. Пусть будет так.

С этими словами он махнул рукой Питтеру. Синие глаза ментата сверкнули. Он резко метнулся к Юху с кошачьей гибкостью. Нож, словно коготь, блеснул в его руке и вонзился в спину доктора.

Старик замер, не спуская глаз с барона.

— Отправляйся к своей ведьме, — выплюнул тот. Юх закачался, продолжая стоять. Его губы медленно, но отчетливо зашевелились, а голос со странной размеренностью произнес:

— Ты… думаешь… ты… меня… победил. Ты… думаешь… я не… знал… что… я… купил… для… моей… Ва… ны…

И он рухнул. Не обмяк, не согнулся — упал, как срубленное дерево.

— Отправляйся, — повторил барон, но его слова прозвучали лишь слабым отзвуком слов доктора.

Случившееся вызвало у него тоскливое ощущение. Он впился взглядом в Питтера, обтиравшего платком лезвие. Синие глаза ментата маслянисто блестели, в них светилось удовлетворение.

Значит, вот как он умеет убивать, подумал барон. Полезно посмотреть.

— Он в самом деле выдал нам герцога?

— Конечно, милорд, — ответил Питтер.

— Тогда давайте его сюда!

Питтер взглянул на начальника охраны, и тот бросился выполнять.

Харконнен снова посмотрел на Юха. Тот рухнул так, что могло показаться, будто тело его давно одеревенело.

— Все равно я не смог бы доверять предателю, — произнес барон. — Даже такому, которого создал собственными руками.

Он оглянулся на темный иллюминатор. Черным покрывалом на ночь была наброшена тишина. Он знал, что его артиллерия перестала громить ущелья Большого Щита — герцогские солдаты были надежно заперты там. Барону вдруг подумалось, что не бывает ничего прекраснее этого безмолвного черного цвета. Хотя нет, белое на черном — еще совершеннее. Большие белые круги на черной бархатной скатерти. Белый столовый фарфор.

Но сомнение по-прежнему не отпускало его.

Что имел в виду этот старый осел, доктор? Конечно, он мог бы и догадываться, что его ждет. Но что он лопотал о своей победе? «Вы думаете, что вы победили меня»?

Что он имел в виду?

В дверь вошел герцог Лето Атрейдс. Руки закованы в цепи, орлиное лицо измазано грязью. Нагрудный карман полуоторван — видно, кто-то с мясом вырвал эмблему. На талии мундир тоже разорван — силовой пояс срывали с него, не отстегивая. Глаза сверкают каким-то безумным огнем.

— Та-а-ак, — протянул барон, но тут же запнулся и сделал глубокий вдох. Он понял, что заговорил слишком громко. Момент, который он тысячи раз проигрывал в мечтах, получился скомканным.

Чертов доктор, будь ты проклят на веки вечные!

— Похоже, наш милый герцог накачан наркотиками, — сказал Питтер. — Именно поэтому доктору Юху и удалось его захватить.

Питтер повернулся к герцогу:

— Вы чувствуете действие наркотика, милейший герцог?

Голос доносился словно издалека. Лето ощущал боль в мышцах, цепи на руках, разбитые губы и пылающие щеки. Мучала жажда, словно в горле прошлись теркой. Звуки доносились глухо, будто через толстое одеяло, И сквозь это одеяло маячили смутные тени.