Убить генерала - Михаил Нестеров

Я снова сказала ему о его болезни. Я привела пример, не совсем удачный, может быть, но тот, что был «под рукой». Два человека, один здоровый, второй болеет гриппом. Первый сторонится, закрывается, надевает марлевую повязку, принимает профилактические меры, лекарства, но все равно заражается. От него вирус переходит к другому, который также старался избежать инфекции. СТАРАЛСЯ. Но у него тоже ничего не вышло. И поняла, что тоже заразилась. Припомнила фразу из какого-то кинофильма с Беном Аффлеком: «Мы боремся с чумой, собираем в одно место всех зараженных, и начинается эпидемия». Эпидемия. Один больной мог заразить всех. Вирус, и неважно, какого он качества. Вирусы, поняла я, бывают разные. Так вершатся все революции. Так начинаются все войны. Ко времени или нет? Но нет той войны, которая бы началась в срок.

Глава 17

Обеспечить присутствие

17 — 18 июля

Цыганок выруливал с Бурденко на Плющиху. Он намеренно долго пропускал транспорт, двигающийся по Плющихе в двух направлениях. Это был второй заход — первый оказался холостым: Корсаков точно выгуливал собаку, но на «Субару» не отреагировал даже его кобель-доберман, которому нравилось жить в доме с видом на Москву-реку и брехать на посетителей магазина сети «Деликатес». Цыганок был вынужден сделать круг и вернуться по Староконюшенному переулку. Наконец полковник обернулся на эксклюзивную машину. Как раз в тот момент, когда Цыганок подал Марии знак, и она сделала водителю недвусмысленный жест: «Останови сразу за углом». Вообще-то сигнал понятен... таксистам. Личным водителям не отдают таких театральных жестов, понятных даже галерке. Однако в данном случае киношный вариант — с естественной мимикой актеров — не работал. Корсакова было необходимо не только привлечь, но и показать дальнейшие намерения.

— Криво работаем, — морщился охранник и качал головой. Он предлагал Марии другой вариант — просто нарисоваться. И ждать телефонного звонка от Корсакова, у которого живо пробудится давний интерес к столичному модельеру.

А до этого он, не видя другого выхода из создавшегося положения, все же пытался отговорить Марию от безумного шага. Он дословно повторил формулировку, которая при определенных обстоятельствах могла стать смертным приговором. И в первую очередь ему, бывшему офицеру Службы. Но этого он не сказал. Он не мог забыть ее слов: «Я втянулась. Мне интересно. Захватывающе. Нервы в клубок. Настоящая жизнь, не фальшивка. Жить хочется». Как он мог отговорить ее от настоящей жизни? И что бы он услышал в ответ?

Он готов был все отдать за то, чтобы снова увидеть Машу под снежным водопадом в лесу, услышать ее голос, прорывающийся сквозь морозный треск: «Иди ко мне!» Тогда он понимал, что сделал ей пусть запоздалый, но все же подарок — к Рождеству. Он будто услышал ее пожелание: «Дай встать на цыпочки в твоем лесу...»

«У тебя ореол над головой». Да за эти слова можно отдать все. И даже согласиться на то, чтобы из памяти стерли ее податливые губы: «Я устала...» Но чтобы оставили другое, самое последнее: «Я сама вспомню о тебе — когда мне будет хорошо, а не паршиво».

Юрий остановился в двадцати метрах от поворота, напротив «Деликатеса». Заглушив двигатель, телохранитель сопровождал Марию. Зеркальные двери поглотили их, когда первым из-за угла дома появился кобель. За ним — его хозяин. Цыганок бросил взгляд в окно поверх витрины и мог видеть их торопливую поступь. Еще несколько секунд, и Корсаков привязал собаку к металлическому ограждению. В полуметре от машины Марии. Доберман тут же поднял ногу и пометил «Субару». Цыганок ругнулся. Бросил недовольный взгляд на хозяйку, на широкий бархатный «ошейник» с речным жемчугом, плотно облегающий ее шею. Уши девушки украшали массивные перламутровые клипсы, одета в тряпки своей марки. Ничего особенного: легкие брюки клеш, розоватая блузка.

Цыганок пресек попытку Корсакова сблизиться с охраняемым объектом. Казалось, он был слепым или имел панорамное зрение: смотрел в одну сторону, тогда как «пресекал» с противоположной. Он не отдернул руку, которой преградил бывшему шефу дорогу, а ровно опустил ее, «узнав» Корсакова.

— Извините, Дмитрий Николаевич, — прогудел Цыганок.

— Хорошая работа, — отозвался полковник, имея в виду то ли бдительного охранника, то ли колье на его хозяйке, то ли ее родителей, зачавших чадо, наверное, в День благодарения.

— Дмитрий Николаевич, — нараспев произнесла девушка и первой подала ему руку. — Какими судьбами?

— Так я живу здесь. А вон моя собака.

— Боже мой! — Мария глянула в окно и больше не отрывала от Корсакова своих голубых глаз. — Настоящее чудовище! Кобель, я вижу. Он не порвет резину? Кажется, вы привязали собаку к колесу моей машины. К подруге еду на Ростовскую набережную, — без перехода продолжила Мария. — Решила прикупить чего-нибудь вкусненького, чтобы не с пустыми руками.

— Помочь? — слегка опешил Корсаков. Он не смотрел на Цыганка, иначе увидел бы, как тот морщится: «Вот уж где кривизна!»

— Да не надо, я сама. — Мария подозвала продавщицу и спросила: — Носорожий рог, кровь змеи, печень белой собаки есть? Нет? А это не сало дейноцефала лежит на витрине? Заветрило маленько. Что, это обычное сало? Украинский шпик?! Боже мой... — Она бросила издеваться над продавщицей, рассмеялась над Корсаковым и по-приятельски спросила: — Как дела? Помаленьку? — Подмигнула, не дожидаясь ответа: — Значит, вы тут живете...

«Давай, валенок, — торопила она полковника. — Я вся твоя. Прикинь, черт лысый, куда я клоню: рог, кровь, печень, тигровый пенис».

Дождалась:

— Заглянули бы как-нибудь вечерком...

— Вечерком — это во сколько? Однажды я была на дне рождения, который начался в семнадцать ноль-ноль. И ничего так вроде бы повеселились.

Корсаков согнал с лица бледную улыбку и даже не предложил, не сказал, а поставил условие:

— Завтра. В это же время. Двадцать вторая квартира.

— Ну не знаю, не знаю... Я позвоню.

Ростовская набережная. «Субару» еле продвигался в плотном окружении машин. Пробки. Вечные пробки.

— Ну как? — спросила Мария, прикуривая сигарету и привычно игнорируя взгляды водителей, привлекающих внимание девушки сигналами.

— Плохо, по-моему, — хмуро отозвался Цыганок. — Лажа. Срежиссировано. Не знаю... Завтра увидим.

Выдержка из фонограммы:

Крапивин: — Надо достать оружие. У тебя есть связи?

Цыганок: — Оружие — это не та вещь, за которой сходил и купил. Надо заказывать. В один день такие дела не делаются.

— Закажи армейский пистолет.

— Слушай, почему бы тебе не заказать гаубицу? Это не мое дело, но я натурально шизею, когда ты распоряжаешься чужими деньгами. Поговорим откровенно, пока Марии нет. Ты похож на пиявку. Присосался и тянешь чужую кровь. Она — как слесарь: с работы домой, из дома на работу. У нее море знакомых, но она последнее время ни с кем, кроме тебя, не общается. Раньше здесь всегда были люди, а теперь только один человек. Знаешь, почему я тебе помогаю? Чтобы поскорее избавиться от тебя.

— Но ты помогаешь, верно?

— И в дальнейшем намерен помогать. Я постараюсь действовать максимально быстро. Мухой. И может быть, ты даже удивишься моей скорости. Твоим позывным был Прилипала?..

* * *

Цыганок протянул Марии две желтоватые таблетки. Они лежали на его грубой ладони почти по центру линии жизни, окончание которой билось мощным спортивным пульсом-секундомером. Ничто не помешает ему прожить ровную, пусть и скучную, жизнь, заметила девушка. Невольно посмотрела на свою руку. Ее линия жизни была намного изящней, красивей, она была словно выгравирована на выкованной мастерами ювелирного дела ладони. Казалось, у нее не было ни начала, ни конца, просто два золотистых истока, которые встретились посередине и остановились, словно любуясь друг другом...

— Будет подташнивать, слегка кружиться голова. Но это нормальный эффект. Предупреждаю еще раз: не больше одного бокала.

Телохранитель держал наготове стакан с водой и смотрел, как девушка кладет на язык таблетки, как морщится от резкой горечи, разливающейся во рту.

— Запей, запей.

— Хина, — еще больше скривилась Мария. Она произнесла это слово с полуоткрытым ртом, не касаясь онемевшим языком зубов, сильно напрягая его. Получилось «хиа». — Аиоиай.

«Антиполицай», — перевел Цыганок и улыбнулся. Он достал свой носовой платок, сказал — «чистый» и промокнул слюну, сбежавшую из уголка рта девушки.

— Все нормально. Выпей еще воды.

Мария вернула ему стакан и более внятно спросила:

— А Корсаков не подохнет?

— Нет.

— Господи, я не верю, что сделаю это! Меня лихорадит. — И могла добавить — каждый день. Вчера, закрывшись в ванной, она горячо шептала Виктору на ухо: «Нервы, нервы! Меня всю трясет. Каждую секунду жду конца. Боюсь Терехина, боюсь, что он раскусит нас. Боюсь, что он слышит нас даже здесь, в ванной. Отступать поздно, а вперед идти страшно... Лихорадит... Я вижу, ты хочешь меня поблагодарить — не надо. Порой люди не хотят слышать слов благодарности, и правильно делают. Людей, у которых в кабинете висит портрет вождя, надо лечить. Плохой пример, я знаю, только мне кажется, в нем есть что-то общее со словами благодарности. Когда она в глазах — это я понимаю... Ладно. Я пойду. Выключи воду и приходи. Хочу напиться. Устала». — Может, и Корсакову дать пилюлю? — спросила Мария, глядя на Цыганка. — Хотя бы одну? Сказать, что это ношпа. — Девушка нервно засмеялась.