Девушка с синими гортензиями - Валерия Вербинина

– Может быть, просто решила не сердить мужа?

– Не знаю. Мне Жинетта сказала, что один из бриллиантов, которые окружали изумруд, шатался, и она попросила его закрепить. Тогда я не обратил на это внимания, но когда стало известно про фальшивые камни… Если бы я ее не знал, решил бы, что Жинетта тайком заменяла настоящие камни поддельными, когда ей были нужны деньги. Только это на нее не похоже.

– Тебе, случайно, неизвестно, где кольцо с изумрудом находится теперь?

– Я его выкупил на аукционе. – Александр нахмурился. – Не хотел, чтобы оно попало в чужие руки.

– Вот как… – протянула Амалия. – А я, признаться, сначала решила, что любовник Женевьевы, разносчик цветов, обирал ее и тайком подменял камни. Кстати, почему они считали тебя разносчиком цветов?

– А как еще я мог находиться рядом и не вызывать подозрений? – пожал плечами Александр. – На того, кто приносит цветы, никто никогда не обращает внимания.

Мать пристально посмотрела на него.

– Саша, как ты думаешь, что на самом деле произошло в ту ночь?

– Не знаю. Но Жинетта не могла покончить с собой. И она не была под действием наркотиков.

– А любила сидеть на окне? Многие мне говорили, что да.

– На подоконнике закрытого окна, – уточнил Александр. – Думаю, это была привычка, которая осталась от «веселого дома». Девушек же оттуда надолго не выпускают, поэтому они все время сидят у окна и смотрят на улицу, кто к ним идет. Да, сидя так, она могла заниматься своей прической. Но она бы не стала садиться у открытого окна, да еще над водой, которую терпеть не могла.

Говоря, Александр вспоминал…

– Жинетта, слезь с подоконника!

– Ни за что!

– Жинетта, перестань!

– А что такое? – Она сделала большие глаза. – Я же ничего не делаю. Просто сижу тут и расчесываю волосы. – Она повернула голову и прищурилась. – Ой, старик напротив сейчас вывалится в окно!

– Жинетта!

– Кажется, он потерял свою вставную челюсть… Уронил ее на улицу… Ой, челюсть сейчас унесет собака!

– Жинетта…

– О! А буржуа из бельэтажа тоже подглядывает! Как вам не стыдно, сударь, у вас наверняка примерная жена и полдюжины детей…

– Ты простудишься! Слезь!

– Как мне нравится, когда ты сердишься! У тебя становятся такие глаза…

И, как была без ничего, одетая только в свои распущенные волосы, она соскакивает с подоконника и звонко хохочет, проказница, держа в одной руке расческу и задорно поглядывая на него.

– Получается, это было убийство?

Александр повернул голову и посмотрел на мать.

– Что?

– Ее убили?

– Муж ее не убивал.

– Откуда ты знаешь?

– Я был на похоронах. – Александр откинулся на спинку дивана и негромко проговорил: – Вообще-то, я тогда думал то же, что и все: его рук дело. И пришел его убить. Да, да, у меня был с собой револьвер. Я зарядил его, положил в карман, купил самый дорогой венок и отправился на улицу Константины. От шофера я знал, когда ее будут хоронить.

Сын говорил совершенно ровным, будничным тоном, но по его отсутствующему взгляду Амалия поняла, что мысленно он сейчас там.

– Мы столкнулись на лестнице. Я с ним не пересекался, но знал его в лицо. Как и он меня, кажется… Левой рукой, – Александр шевельнул ею, – я держал венок и прикрывал им правую. А правой сжимал в кармане револьвер. Рейнольдс поднял голову и вяло посмотрел на меня… По-моему, он сразу же меня узнал. Возле него был старик с яхты…

– Анри Невер, – пробормотала Амалия.

– Слуги и несколько женщин стояли поодаль. Никто не смог бы помешать мне убить его. Но я посмотрел ему в глаза и понял: Рейнольдс не убийца. Передо мной был жалкий старик, сломленный горем. Он весь поседел и трясся, нижняя губа отвисла, тяжелые веки набрякли…

«А если бы Саша его застрелил? – в смятении подумала Амалия. – Боже, какие заголовки были бы в газетах… Счастье Видаля… или другого репортера, подобного ему…»

– Я убрал руку из кармана и как можно мог спокойнее сказал ему, что мне поручено доставить венок. Я был почти уверен, что меня выставят за дверь, – добавил Александр, усмехаясь. – Но Рейнольдс пробормотал: «Да, можете идти… Она – там…» И кивнул слуге, чтобы меня проводили, а сам побрел к выходу, тяжело опираясь на трость.

– Ты видел тело… (Александр, услышав это слово, дернулся.) И ты не заметил…

– Ничего не было, – с какой-то бесконечной грустью промолвил ее сын. – Ни следов удушения на шее, ни подозрительных синяков, ничего. Она словно заснула… навсегда заснула… и это было ужаснее всего. Казалось, Жинетта вот-вот откроет глаза, взмахнет ресницами и засмеется, мол, она так нас напугала. В ней всегда было столько жизни… и вот…

Он не выдержал и разрыдался. Собачка испуганно пискнула. Амалия быстро пересела на диван и, обняв сына, стала его успокаивать.

– Я хочу, чтобы ты знала. – Александр поднял голову, и баронесса, едва увидев его беспощадный взгляд, сразу же догадалась, что он ей скажет. – Если… Когда… ты найдешь того, кто ее убил, я уничтожу этого человека, и пускай меня гильотинируют. У него не было права лишать ее жизни… да еще так…

– Ты не веришь, что ее убил муж. Но кто же тогда? С кем она ссорилась, кто против нее что-то имел? Подумай, Саша! Ты ведь наверняка многое слышал, пока прятался в шкафу…

– Да, слышал, но все какие-то пустяки, ничего не значащие мелочи, – раздраженно ответил сын. – Старик принес свою пьесу, которая ей не понравилась. Эттингер нарисовал плохие декорации, которые она отвергла. Буайе когда-то за ней ухаживал, но она дала ему от ворот поворот – правда, давным-давно. Жюли она при мне не раз довольно невежливо выгоняла из каюты, потому что та по женской привычке все время норовила поболтать о том о сем, а Жинетта хотела, чтобы нам никто не мешал. Еву она нарочно злила, делая вид, что хочет увести ее любовника, а сама при мне хохотала над ними обоими. Дворецкого она как-то поймала на мелкой краже – тот переклеил этикетку с бутылки дорогого вина на дешевую, а дорогое припрятал, чтобы продать. И что? Ты видишь где-нибудь повод для убийства? Убить ее мог только муж, но Рейнольдс невиновен, или я совсем ничего не понимаю в людях. Самоубийство исключено, в несчастный случай я не верю. Остается только политика, будь она неладна… Ты говоришь, что мне угрожает опасность. Но ведь в еще большей степени опасность угрожает тебе! Ведь именно ты пытаешься распутать этот клубок змей! Мы все время говорим о гостях и их прислуге. Почему мы уверены, что капитан и матросы – те, за кого они себя выдавали? Что, если кто-то из них выполнял чье-то задание – убить жену, чтобы таким образом замарать мужа? Потому что все остальные версии просто отпадают! Кстати, ты уже выяснила, что объединяет свидетелей, которых убили или пытались убить?

– Ничто не объединяет, кроме того, что все они были на «Любимой», – ответила Амалия.

– А еще они откуда-то получили деньги, – возразил Александр. – И Тенар, и Буайе, и Раймон Обри. На них свалились неожиданные наследства, которые позволили им жить припеваючи. Откуда?

Амалия хотела возразить, мол, слишком шаткое основание для выводов, но тут ее озарило. Положительно, кое в чем ее сын прав.

– Саша, – сказала она, – я тебе говорила, какой ты у меня умный?

И с этими словами баронесса поднялась с места.

– Ты мне не веришь? – обескураженно спросил сын.

– Почему же, верю. Ты молодец! – Амалия поглядела на часы. – Не забудь, что у нас сегодня ужин, хорошо?

Затем поцеловала сына и удалилась с загадочной улыбкой. Александр хорошо знал свою мать, и по блеску ее глаз сразу понял, что та ничего ему не расскажет, пока не сочтет нужным. Он проводил ее до двери и вернулся в комнату.

Собачка тихо посапывала во сне, в воздухе еще витал аромат духов матери, но, несмотря на это, Александр, как с ним нередко бывало по вечерам, остро ощутил прилив одиночества. Молодой человек сделал несколько шагов по комнате, потом подошел к столу и выдвинул верхний ящик. Внутри лежали коробочка с изумрудным кольцом, разные бумаги, ворох старых телеграмм и фотографическая открытка. Александр достал ее и медленно опустился в кресло. Надпись на открытке гласила: «Префект Парижа в сопровождении знаменитой актрисы м-ль Лантельм вручает награды спасателям, отличившимся во время наводнения 1910 года».

На снимке префект и Женевьева Лантельм стояли среди нескольких награжденных. Усатый чиновник с худым лицом улыбался официальной улыбкой, а одетая в роскошное платье и еще более роскошные украшения актриса непринужденно держала под руку верзилу с замкнутым лицом, в котором без труда угадывался Александр. Это была единственная фотография, на которой они были запечатлены вместе. Вода их свела, и вода же разлучила навеки…

Глава 2

Наводнение

В январский вечер 1910 года одинокий прохожий двигался от центра Парижа к своему дому, расположенному на улице Кардине. Путь его был довольно-таки извилист: по острову Ситэ и набережным он плыл на лодке, затем перебрался на деревянные мостки, наскоро сооруженные на улице примерно на полтора метра выше ее уровня. На саму улицу ступить было опасно – ее залила вода, и вода была повсюду. Французская столица переживала самое грандиозное наводнение в своей истории.