Девушка с синими гортензиями - Валерия Вербинина

– К Еве Ларжильер? Хотите узнать, почему она даже не упомянула о том, что Лантельм при всех обозвала ее предательницей?

– Я не исключаю, что с Евой Ларжильер у нас и впрямь будет отдельный разговор, – усмехнулась Амалия. – Кстати, вам будет еще одно задание – проверить, что за наследства получил Эттингер и от кого. Где вы предпочитаете сойти?

– Я не буду сходить. Если, конечно, вы не возражаете.

Амалия поглядела в лицо спутнику и поняла: журналист вообразил, что сейчас она станет вторично допрашивать бывшую актрису, и желает присутствовать при разговоре. Остаток пути они проделали в молчании, если не считать перепалки с другим водителем, который едва не задел их автомобиль при подъеме к монастырю.

– Оставайтесь пока здесь, – распорядилась Амалия, вылезая из машины, и отправилась искать сестру Марту, чтобы та провела ее к Еве Ларжильер.

– О, вы как раз вовремя! – сообщила молодая монашка. – Сестра Мария сегодня уезжает. Ее поезд отходит через три часа.

– Я могу с ней поговорить? – спросила Амалия.

Ева Ларжильер сидела в своей келье, на узкой, аккуратно застеленной кровати. Она молилась, перебирая четки, и даже не повернула голову, когда открылась дверь. Сбоку от кровати стоял обшарпанный коричневый чемоданчик с ее вещами.

– Сестра Мария, – тихо окликнула молодая монашка.

Ева вздохнула и подняла голову. Глаза у нее в то мгновение были как у человека, который только что находился в каком-то ином, лучшем мире.

– Я вас оставлю, – обронила сестра Марта и бесшумно удалилась.

– Вы пришли, чтобы спросить у меня еще что-нибудь? – Ева даже не удивилась при виде Амалии.

– Нет. Я пришла просить у вас помощи.

– Чем же я могу вам помочь?

– Речь идет о Леопольде Эттингере, – сказала Амалия. – Он сейчас в Париже, и… художник умирает. У него чахотка, за ним некому смотреть. Дома только его старая служанка, бельгийка, но она едва говорит по-французски и совершенно бестолкова. Я боюсь, что она не подходит для того, чтобы быть его сиделкой, но Эттингер не хочет видеть возле себя никого чужого. Поэтому я подумала о вас.

– Я не могу, – тихо сказала Ева. – Вы забываете, что я себе не принадлежу. Я должна ехать обратно в Тунис.

– Вы говорили, – жестоко напомнила Амалия, – что он хороший, порядочный человек. Также упоминали при мне, что ухаживали за больными в туберкулезном санатории. А теперь отказываете в помощи человеку, который в ней нуждается. Не по-христиански, Ева!

– Сестра Мария, – поправила бывшая актриса. Она старалась говорить спокойно, но ее щеки вспыхнули от гнева.

– Все равно. У несчастного последняя стадия чахотки, и надолго вы в Париже не задержитесь. Но вы отказываетесь. Очень нехорошо! Между прочим, я не могу себе представить, чтобы ваша настоятельница или другие люди из вашего ордена стали бы осуждать вас за то, что вы остались помочь умирающему и облегчить его последние часы.

Ева подняла голову. Ее нижняя губа дрогнула.

– Это правда, то, что вы мне говорите? – спросила она. – Вы… вы не выдумываете?

– Нет, – заявила Амалия. – Я могу отвезти вас туда, где он живет, и вы сами все увидите.

И вновь баронесса очень убедительно возвела напраслину на служанку Эттингера, только на сей раз добавила, что та не способна даже отличить одно лекарство от другого.

Ева заколебалась:

– Но если я здесь задержусь, в Тунисе будут волноваться…

– Вы можете послать телеграмму, – успокоила ее Амалия. – С объяснениями, почему задерживаетесь.

– Хорошо, – кивнула сестра Мария, поднимаясь с места. – Вы… вы меня убедили. Я стану сиделкой Леопольда. Только скажите мне…

– Да?

– Вы говорили, что я готова была поступить не по-христиански. А вы? Вы помогаете Леопольду из христианских побуждений?

Амалия, не отвечая, шагнула к двери.

– Это значит «нет»? – сказала Ева ей вслед.

Баронесса остановилась и обернулась к своей собеседнице.

– У меня только одно побуждение – найти преступника. Вряд ли вы сочтете его христианским.

– Вы не верите, что преступник уже находится там, где его не достать земному правосудию?

– Его вину еще надо доказать, – спокойно сказала Амалия. – Как и то, что гибель Женевьевы Лантельм была следствием преступления. Вам помочь с вещами?

– Нет, – покачала головой Ева, – я сама.

Во дворе Пьер Видаль тщетно пытался раскурить сигарету, но у него ничего не получалось – спички все время гасли. Но вот из ворот показалась Амалия, за которой шла Ева Ларжильер.

– Пьер, помогите сестре Марии положить вещи в багажник. Мы возвращаемся к Эттингеру.

Журналист бросил нераскуренную сигарету и подчинился, решив оставить все расспросы до другого раза. Все трое забрались в машину и поехали. Ева, оказавшаяся на заднем сиденье, всю дорогу молчала. Только когда подъехали к дому, она словно очнулась и посмотрела в окно.

– Чья это машина? – спросила она, глазами указывая на большой сверкающий автомобиль, который только что отъехал.

– Наверное, Жюли, – отозвался журналист. – Да, точно, она сидит за рулем.

– Пьер, – распорядилась Амалия, – не забудьте чемодан сестры Марии.

Все та же служанка открыла дверь и подтвердила, что графиня де Сертан только что уехала, а хозяин, кажется, задремал. Однако, когда гости вошли к нему, он лежал в постели с книгой в руках, но глаза его были устремлены куда-то далеко.

– Вы хотите спросить у меня что-то еще? – Художник узнал в одной из посетительниц баронессу. Затем он перевел взгляд на фигуру в монашеской одежде. – Кто тут с вами?

Ева шагнула вперед, тихо обронив:

– Это я…

– Мы – я и мой помощник – привезли вам сиделку, – вмешалась Амалия. – Не спорьте, потому что одной служанке слишком тяжело, ей же еще в магазин ходить и убираться в доме… Так что лишняя помощь не повредит. Идем, Пьер, не будем утомлять больного. – Она повернулась к Еве: – Вот моя карточка с адресом и номером телефона. Если что-нибудь понадобится, звоните в любое время дня и ночи.

И, не дав изумленному Эттингеру даже вставить слово, баронесса удалилась в сопровождении журналиста.

– Честное слово, я снимаю перед вами шляпу! – объявил Видаль восхищенно, когда они вышли из дома. – Вы это нарочно придумали, чтобы не дать ей уехать? – Он прищурился. – Кому вообще вы не доверяете – ей или ему?

– Уже поздно, – вместо ответа сказала Амалия. – Едем домой.

Однако от Видаля было не так-то просто отделаться.

– Вы думаете, кто-то из них может что-то знать о «номере восемнадцатом»? – допытывался он.

– Я думаю, что пока у меня очень много вопросов, – ответила Амалия, забираясь на водительское сиденье. – Но мало-помалу картина начинает проясняться.

На следующее утро она навестила Луи Дюперрона. Извинившись, что не смогла приехать вчера, вкратце пересказала ему то, что ей с журналистом удалось узнать.

– Я нанял людей для круглосуточной охраны раненого Обри, – сообщил в свою очередь Дюперрон.

Амалия вскинула глаза: вообще-то, она сама хотела предложить ему выставить дополнительную охрану, и ее порадовало, что заказчик расследования догадался об этом без подсказки с ее стороны.

– Мне бы хотелось узнать, когда он сможет говорить, – заметила Амалия.

– Непременно. – Дюперрон вздохнул. – У меня для вас плохие вести, сударыня.

– В каком смысле? – насторожилась Амалия.

– Яхта «Любимая», – пояснил Дюперрон. – Ее купил какой-то бельгиец и дал ей новое название – «Аметист». Важно, впрочем, другое, то, что во время войны судно находилось в Бельгии, которая была зоной ожесточенных военных действий.

– Мне это известно, – кивнула Амалия. – Мой сын там сражался.

– Похоже, мы вряд ли найдем яхту, – промолвил Дюперрон, морщась. – Я посулил своим людям двойную премию, если они все-таки отыщут чертов «Аметист», но все сразу же сказали, что надежды мало.

– Боюсь, без места преступления будет трудно довести наше расследование до конца. – Баронесса немного подумала. – Послушайте, а вы сами не могли бы навести справки? «Любимую» строили в Амстердаме. Что, если по той же модели была построена не одна яхта, а несколько? Потому что, на худой конец, для расследования сгодится и яхта-близнец, если на ней такое же расположение кают и у нее те же размеры.

– Я уже думал об этом, – признался Дюперрон, и Амалия поняла, что они и в самом деле на многие вещи смотрят одинаково. – Нет, яхты-близнеца нет, зато один из моих людей заполучил чертежи «Любимой». В крайнем случае, если настоящую «Любимую» мы не сможем отыскать, я распоряжусь построить для вас по ним точную копию яхты.

Амалия думала, что уже давно отвыкла удивляться чему бы то ни было, однако оказалось, что заказчику все же удалось ее изумить. «Хм, построит яхту… И Дюперрон говорит так просто, словно это самое обычное дело! – Баронесса встряхнулась. – Ну что ж, будет точно такая же яхта, мы воссоздадим место преступления с помощью свидетелей».