Жила-была девочка, и звали ее Алёшка (СИ) - Танич Таня

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Яр! — в притворном ужасе взмахнула рукой я. — Ну, что ты такое говоришь? На словах все очень красиво звучит, но на практике — это не просто халатная беспечность, это уже опасная позиция на грани… на грани безумия!

— А если и так — то что? — чрезвычайно довольный произведенным впечатлением и тем, что я, не соглашаясь, все же не могла найти достойных контраргументов, азартно парировал он. — А хоть бы и безумие! Все великие люди, Лекс, все они были безумцами! Тот, кто осторожно сидел дома и выращивал капусту, в учебники истории не попал. А вот великие открытия, изобретения, победы совершались безумцами, которые знать не знали правил и делали свое дело, несмотря на насмешки! Колумб боялся потерять дом или какие-то там мифические сбережения? Леонардо да Винчи пытался соблюдать правила? Джордано Бруно, которого сожгли на костре, отказался от своих взглядов? Никола Тесла обращал внимание на дикие взгляды окружающих? Братья Люмьер, верившие, что картинка оживет и будет двигаться, прислушивались к словам "Это все пустые выдумки"? А, Лекс? Что скажешь? Сначала мы смеемся над такими людьми, потом восхищаемся, а потом принимаем все эти фантастические штуки как обычные вещи, продолжая не верить в чудеса и брюзжать: "Ох уж эти глупые фантазии!" А оглянись вокруг — почти все, что ты видишь, придумали и внедрили безумцы! Так что нечего мне тут говорить о невозможном, о каких-то там препятствиях и о том, что тебе кто-то мешает! Если ты трусиха, то так и скажи!

— Кто — я?! Это я-то — трусиха? Ну, знаешь, Ярослав, а вот такой позорной и грубой манипуляции я от тебя не ожидала! Ты меня на слабо берешь, что ли?

— Да, беру! — с веселой готовностью согласился он. — Беру и еще как беру! Вот только ты не ведешься, потому что твой страх сильнее! Ты его заложница! Ты не звонишь даже с учетом того, что тебе нечего терять, понимаешь, нечего! И все твои обожаемые риски, о которых ты с таким придыханием говоришь, тут не работают — но ты не звонишь все равно. Ну что они могут сделать, твои Казарины? Выгнать? Да они и так тебя выгнали! Послать? Ну и что — пошлешь их в ответ! А если захочешь — не пошлешь а просто молча плюнешь в трубку! — Яр громко засмеялся, очевидно, вообразив эту картину. — А может, чем черт не шутит, может, так сойдутся звезды, что ты получишь телефон Марка, его адрес, да еще и небольшое отческое благословение на вашу дальнейшую счастливую жизнь? Нет, с благословением я загнул, конечно, — одернул себя Ярослав, понимая, что такой вариант развития событий слишком фантастичен даже для его бурного воображения, — Но, Лекс, послушай меня, я серьезно. Иногда… я бы даже сказал, очень часто выстреливает совершенно неожиданный вариант, в то время как проверенное и надежное средство может дать сбой. Так что думай. Я от тебя все равно не отстану.

И, тем не менее, как я ни противостояла подобному безрассудному подходу, чем дальше, тем больше я понимала — Ярослав прав. Я действительно ужасно боялась сделать первый шаг и всколыхнуть этот обманчиво-тихий водоем, в который превратилась моя жизнь. Последствия моей недавней откровенности с Яром и так начали слишком сильно сказываться в настоящем. Как алкоголик в завязке, самонадеянно пригубивший рюмочку и напрочь потерявший контроль, я тоже не могла остановиться, сорвавшись в фантазии о том, какой замечательной могла быть жизнь с Марком, согласись он с моим выбором.

Приступы меланхоличной рассеянности теперь накатывали на меня постоянно, отвлекая от учебы и не оставляя возможности сосредоточиться даже на выполнении простейших заданий. На лекциях, спрятавшись за спинами сокурсников, я сбивалась с мысли и не успевала записывать за преподавателями, представляя, как в это самое время Марк тоже пишет свои конспекты, как обычно, слегка нахмурившись и упрямо сжав губы. По дороге в общежитие, вдыхая свежий морозный воздух и изредка сталкиваясь с прохожими, я смотрела сквозь них и видела только Марка, идущего домой, в неизвестное мне чужое место, к неизвестным мне чужим людям — точно так же, как и я сейчас. По ночам, прикасаясь к камню-талисману, неизменно лежащему под подушкой, я как в омут проваливалась в сны-воспоминания, сны-фантазии, в которых он был рядом, спал на этой же кровати, согревая теплым дыханием мой затылок, привычно запустив одну руку мне в волосы, а другой — крепко прижимая к себе.

Просыпаться после этого было вдвойне мучительно, потому что требовалось некоторое время, чтобы понять призрачность ночных видений. Несмотря на полную абсурдность ситуации, мне казалось, что Марк на самом деле здесь, просто вышел из комнаты и скоро вернется — вот ведь и на подушке остался совершенно реальный след от его головы.

В таком странно иллюзорном тумане я просуществовала до конца года. Окончательно порвать связь с миром мне не давали с одной стороны насмешки и дразнилки Ярослава, а с другой стороны — необходимость подводить первые итоги в университете. Оценки и результаты оказались не очень высокими, скорее терпимо средними, что было вопиющим позором для студентки, выигравшей такой престижный конкурс и льготное поступление. Но для меня, далекой от амбиций, и этого было более чем достаточно. Не хотелось думать ни о каких сложных вещах или ломать голову над проблемами.

В двадцатых числах декабря народ охватило предпраздничное волнение, воздух на улицах звенел от радостных предчувствий и надежд, переливаясь сиянием витрин и елочных гирлянд. И на волне этого искрящегося и игривого веселья, я, наконец, приняла решение последовать свету Ярослава — переступить через свой страх и позвонить Виктору Игоревичу, поздравить с наступающим праздником, а заодно и попросить телефон и адрес Марка, какой бы неимоверной наглостью ни показался этот шаг. В конце концов, моя репутация и так была безнадежно испорчена, стоило ли переживать о том, что эта просьба добьет мой светлый образ окончательно.

Несмотря на то, что само по себе это решение далось мне нелегко, его претворение в жизнь оказалось еще более сложным.

Я сразу же доложила Ярославу, что сдалась и последую его безрассудному совету. Он искренне поздравил меня, пожелав в новом году побольше смелости во всех поступках. Мы даже несколько раз обсудили, какой чудесной станет наша новая жизнь, как все будут счастливы. Я вполне серьезно заявила Яру, что Марк ему понравится, несмотря на то, что после моих рассказов он называл его исключительно "сатрапом" и "деспотом". Яр презрительно зафыркал, заявив, что такие консерваторы никогда не понимали истинно творческую интеллигенцию, а я убеждала его, что Марк на самом деле — человек широких взглядов, я сумею на него повлиять и он поймет, что все наши богемно-студенческие тусовки — это не пустой выпендреж, а жажда самовыражения.

В таких веселых разговорах мы дожили до нового, 1998 года, но по факту в моей жизни не изменилось ничего. Того самого важного звонка Казариным я так и не совершила. Я оправдывала свое бездействие чем-угодно: необходимостью учить экзаменационные билеты, тем, что сейчас напряженное время (вот сдам все — тогда сразу позвоню) плохой погодой (вон какая метель за окном), не очень хорошим самочувствием (я так устала после третьего экзамена) неподходящим моментом (Казарины точно куда-то уехали, ведь они всегда отдыхали в январе и в августе) и еще множеством самых разных предлогов.

На самом деле, ноги не несли меня к пункту телефонных переговоров, а слова неискреннего приветствия отказывались слетать с языка. Все же, наша последняя встреча была слишком честной, слишком без прикрас, чтобы осквернять ее пустыми разговорами ни о чем. Поэтому я предпочитала отвлекаться на что угодно, на любое занятие, лишь бы не оставаться наедине с необходимостью воплотить в жизнь собственное решение.

Сложнее стало к концу января, когда долгожданная свобода свалилась, наконец, на наши студенческие головы. Теперь я действительно не могла придумать ни одной зацепки, мешающей исполнению моего плана. Впереди были две недели полной свободы, и вот тут-то я почувствовала, как все это меня тяготит.