Том 2. Карусель. Дым без огня. Неживой зверь - Надежда Тэффи

– Панэ! Панэ! Сольди!

Мы отдали ему всю мелочь, какая у нас была, и поехали на вокзал: мы отправлялись осматривать раскопки Помпеи.

Когда мы уже сидели в вагоне, к нашему окошку подошел какой-то старичок и грустно шептал что-то о «панэ» и «сольди».

– Послушайте! Да, ведь, это тот же самый старик! – сказала я. – Разве вы не узнаете его?

Моя спутница пожала плечами.

– Вот тоже фантазия! Как же он мог сюда попасть одновременно с нами?!

Это, действительно, было совершенно невероятно, но старик был так поразительно похож на нашего нищего, что жутко делалось. Даже дырки на платье приходились на том же самом месте.

Но моя спутница все живо сообразила:

– Чего же тут удивительного, что они похожи, раз это самый распространенный тип старика-нищего в Неаполе. Во всяком случае, он в этом сходстве не виноват, и нужно ему что-нибудь подать.

Мы дали нищему мелочи, и тот быстро заковылял куда-то.

Осмотрели Помпею основательно: удивлялись перед улицами, восхищались перед фресками, умилялись перед кувшинами из-под прованского масла.

Словом, все как следует.

Потом, в ожидании обратного поезда, сели завтракать. Ели макароны, смотрели на лазурное небо, говорили:

– Ах! Подумайте только! Может быть, Лукреций, выходя в атриум своей помпейской виллы, любовался на это самое облако! Ах!

– Ах! – раздался за нами тихий вздох. И вслед за ним тихий стон:

– Панэ! Сольди!

Боже мой, до чего этот нищий был похож на тех двух неаполитанских стариков!

– Положительно их здесь гримируют! Моей спутнице смех мой не понравился.

– Смеяться над стариком-нищим только оттого, что он типичен, очень неостроумно и бессердечно… Да-с!

Я сконфузилась, а она для того, чтобы окончательно сразить меня благородством своих чувств, дала старику две лиры.

На неаполитанском вокзал мы снова встретили вокзального старичка, у дверей отеля – отельного.

Признаться, мне они уже надоели, но сказать этого я не решалась, потому что жалела свою спутницу; при малейшем знаке моего неудовольствия чувство милосердия вспыхивало в ней с двойной энергией, так что отельный попрошайка получил четыре лиры.

На другое утро у дверей отеля ждал нас уже новый старичок. То есть, лицо у него было то же, что и у вчерашних, но одет он был чище и на голую шею повязал красный галстук. Держал он себя с большим достоинством и не всхлипывал, а говорил деловито:

– Панэ! Сольди!

Наградив его по заслугам, мы отправились на Везувий.

На платформе заковылял рядом с нами старый знакомый – вчерашний нищий. Он тоже принарядился, – на его голой грязной шее тоже красовался красный галстук.

– Послушайте, да это положительно тот же самый, которому мы только что подали. Смотрите – красный галстук. Я уже и не говорю про все остальное…

– Гм!..

Она удивилась, но сразу поняла, в чем дело.

– Голубчик! Ведь сегодня воскресенье, – вот бедняжки и принарядились, кто как мог. Право это трогательно! Вчера мы сунули им несколько грошей, – вот они сегодня и щеголяют. Ну, разве это не трогательно?

– Но почему же именно красные галстуки? – мучилась я.

Она рассердилась:

– Так про все можно спросить. Почему же им и не быть красными? Бедный простой человек натурально считает красный цвет самым нарядным.

На обратном пути наградила опять обоих – и вокзального, и отельного.

Надоел мне этот тип старика-нищего. Везде то же самое. Однообразно.

На следующее утро он уже ждал нас в новом костюме, с одной дыркой на самом законном месте – на колене. В петличке у него засунута была веточка мяты, и сказал он нам строго:

– Панэ! Сольди!

Мы торопливо сунули ему по монете. Но он говорил еще что-то. Слушали, слушали, справились в лексиконе, поняли: он спрашивал, куда мы едем? Мы удивились, но ответили: в Позилиппо.

Он сделал недовольную гримасу и стал объяснять, что ехать не стоит, потому что пыльно.

– Какой милый старичок, какой заботливый! Он к нам, как к родным! – умилялась моя спутница.

Но я не растрогалась.

– Какое ему дело? Едемте. Поехали.

Было, действительно, так пыльно, что чихали не только мы, извозчик и лошади, но два раза мне показалось, как будто сама коляска чихнула где-то внизу, около рессор.

Остановились у маленького ресторанчика, попросили выбежавшего гарсона подать нам пелегрино. Гарсон, веселый, бойкий, расшаркивался, бегал вокруг коляски.

– А что прикажете подать вашему другу!

– Это он про кучера. Дайте ему стаканчик вина.

– Si signora. Кучеру вина, а вашему другу?

– Какому другу?

– А вот этому старому синьору…

Куда он смотрит, этот бойкий гарсон? Куда-то под колеса?

Мы выпрыгнули из экипажа: на запятках, подобрав ноги, сидел тип старика-нищего, тряс красным галстуком и сердито моргал на нас пыльными веками.

Кучер посмотрел тоже и рассердился.

– Лошадям и так тяжело тащить на гору, а ты еще уцепился.

Старик обиделся.

– Я? Уцепился? Я с этими синьорами третий день осматриваю окрестности. Хотел бы я видеть, как бы они без меня обошлись! «Уцепился»!! Какова дерзость! Человек работает, человек зарабатывает свой сольди на свой кусок хлеба, а он кричит «уцепился»!

Извозчик не позволил ему сидеть на запятках. Тогда он попрекнул нас, что из-за нас должен был тащиться по такой пыли, и что у него даром день пропал.

– Не бросать же его здесь. Пусть садится на переднюю скамейку, – решила моя спутница.

– Ну, конечно, – согласилась я. – Три дня ездили вместе, теперь уж как-то неловко отказывать.

Поехали вместе.

Вблизи у него была препротивная рожа. И он так явно показывал, что недоволен нами.

Эскалоп

Если вы хотите, путешествуя, получать какие-нибудь новые впечатления, – никогда не ездите с так называемым «комфортом», потому что вы ничего не услышите и ничего не узнаете.

Все хорошие отели всего мира похожи друг на друга, как две капли стерилизованной воды. Пойдете ли вы в Лондон, на остров Таити, на реку Миссисипи, в Париж или в центральную Африку, – у вас везде будет номер в два окна, с балкончиком, кровать и кушетка из белого дерева стиля модерн. Горничная, везде одинаково состоящая из крахмального передника, крахмального чепчика и рыжих веснушек, одинаково извинится в чем-то на одинаково скверном немецком языке.

Метрдотель, это чудо неизменности, иногда бывает чуть-чуть выше или чуть-чуть толще, но его пробор и его нагло-почтительная улыбка всегда одинаковы. Вы видели ее в Ментоне, видели на Лидо и увидите на Мадагаскаре.

Может быть, и вы для него та, которую он встречал много раз на белом свете:

– Я, кажется, уже имел честь служить мадам в Брейтоне?

– Нет, я не была в Брейтоне.

– Два года назад. Или это, может быть, было в Нагасаки в девятьсот восьмом году? В таком случае, я не ошибусь, если скажу, что это было в Марселе. Мадам потеряла свой чемодан… Нет? Неужели же в Шанхае?..

Он нагло почтительно склонит свой прямой пробор над меню и предложит жареную соль и «эскалоп де-во».

В какой бы стране земного шара вы ни находились, порядочный метрдотель ничего иного предложить вам себе не позволит.

Где-нибудь в Китае, где все кругом вас будут обедать какими-нибудь ласточкиными гнездами, павлиньими седлами и акульими плавниками, метрдотель склонит пробор и предложит вам эскалоп, как там – в Брейтоне, в Ницце, в Калифорнии…

Дирекция хорошего отеля позаботится обо всем.

Вы приехали на морские купанья? Но неужели же вы пойдете в то самое море, где одновременно с вами будут купаться какие-нибудь необразованные люди? Здесь, в отеле, вы можете получить роскошную ванну какой угодно температуры, в какое угодно время.

Вы понимаете сами, как уроните себя в глазах «эскалопа», если пойдете в общее море. О, нет, конечно, вы предпочитаете ванну.

– Сегодня, кажется, какой-то праздник? Я вижу пестрые фонарики, цветы, разряженную толпу…

– Ах, это местный праздник, это веселится простой народ. Но мы уже приняли меры, чтобы шум, музыка и блеск огней не обеспокоил мадам. Мы закрыли ставни и опустили жалюзи, и мадам будет спать спокойно, как в Брейтоне, как в Индии во время знаменитой процессии Кали, как в Средней Африке во время праздника огня. Мадам ничто не потревожит, ей будет казаться, что она у себя в Москве, на Сивцевом Вражке.

– Скажите, в Адриатическом море, вероятно, совсем нет рыбы, что у вас всегда подают только жареную соль?

– Ах, мадам в Адриатическом море, конечно, есть рыба, но, ведь это местная рыба простая, необразованная. Мадам ее не станет есть. У нас есть чудесная соль свежего привоза девятьсот десятого года.

– А лангусты, омары у вас есть?