Ферма - Дмитрий Резаев

Страха не было. Любопытство и чувство полной защищенности. И обида. Но обида не самаринская, а чья-то еще. Некоторое время он пытался понять разницу между словами «обида» и «укоризна». Буквы разные, а смысл похож. Размышления давались с трудом. Он в чем-то тонул, и тонул, как ему казалось, безвозвратно.

Мутность стала гуще, она обняла его за плечи и отпустила.

Туман? Пятно? Назад?

Он попытался сделать шаг назад. Вот оно – благоразумие, отвращающее нас от второй рюмки. Назад. Но не тут-то было. Самарин понял, что лежит, и все попытки сделать какие-то шаги – просто смешны. Нельзя же шагать лежа. Действительно, нельзя. Зато можно наблюдать. Тем более что спокойное наблюдение абсолютно безопасно. Если только тебя не поглотил какой-нибудь хитрый монстр, и ты не находишься у него внутри. А серый туман (мутность)– это испарения, поднимающиеся от стенок его желудка. Самарин инстинктивно поджал ногу, ожидая ожога желудочной кислотой. Ощущение, что его переваривают, нарастало, как гул приближающейся лавины. Господи! Молитвы бессмысленны, когда ты находишься в ином мире. В мире, где властвуют иные боги и действуют иные законы физики. Там дышат не кислородом и думают не мозгом. Там даже переваривают по-другому. Но переваривают!

Самарин лежал и ничего не мог поделать. Он не был в состоянии ни пошевелить рукой, ни повернуть голову, ни даже поежиться. Он мог только ждать.

Ждать пришлось недолго. Он услышал не голос, не телепатический импульс, не прикосновение. Кто-то или что-то коснулось его сознания (или сердца?). Прикосновение было потусторонним, неизведанным и чуждым. Снова возникло ощущение, что его переваривают (Господи!). Серый туман стал гуще и живее. Вскоре Самарин почувствовал, что сливается с ним, теряя собственную плоть и кровь (Господи!). Что-то пыталось обуздать прорывавшийся из подсознания страх. Господи, это что-то было совсем чужим. Оно было более чужим, чем Трэш, Харпер, Шур и Макс; чем индикары и электрические турели, стрелявшие титановыми пулями; более далеким, чем бластеры и клоны толланской ветви. Оно было совсем чужим! Как в том фильме, старом фильме, с чудовищным звуком (кажется, далби сэрраунд?) и изображением (из чего они делали кинопленки? Полиэтилен? Целлофан? Целлулоид?). Фильм был очень старым, но очень страшным (хочешь встряхнуться? – Кури динамит!). Чужак, чужое, чуждое, не наше, оттуда. Они поймали меня, – ворвалось в самаринский мозг и тут же растаяло, как снежинка на раскрасневшейся электроплитке.

И тут началось кино. Цветное, с отличным звуком, без титров и бесплатно. Правда, музыки не было (только гений снимет кинокартину без музыки). Он увидел планету. Свою, родную планету. Он увидел начало начал. Вздувшийся, бесформенный шар, вокруг которого вращалось газовое облако. Оно напоминало крем, взбиваемый неумелой хозяйкой. Пара неуверенных движений, и вот уже появились комки. Один из этих комков – его планета. Планета земля (храни ее, Господь!). Материки меняют очертания, что-то вихрится и мечется. Травинка. Выхлопные газы ложатся на нее, как толстый слой шоколада на дешевую конфету. Человек срывает ее и кладет в целлофановый пакет. Лаборатория (очень быстрый монтаж, нельзя ли сделать планы длиннее?), человек, сорвавший травинку, вынимает ее из пакета и кладет в какой-то прибор. Изображение нечеткое (сапожники!). Лицо ученого. Радиоуглеродный метод! Самарин радовался своей догадке, как ребенок, хотя понимал, что эта догадка не является результатом работы его интеллекта. Кто-то подсказал ему. Но как? И кто? Радиоуглеродный метод. О нем говорили еще в ХХ веке. Точность этого метода определения возраста того или иного предмета подвергалась сомнению. Трава, родившаяся весной, могла, по результатам радиоуглеродного анализа, иметь возраст в миллионы лет из-за того, что несла на себе осадок паров бензина, который добыли из нефти, пролежавшей под землей, Бог знает сколько лет. Странный сон. Если это, конечно, сон, а не конвульсии перевариваемой жертвы. Как там? За секунду до смерти перед ним пронеслась вся его жизнь… Как ракета… ракета? Это была не комета Рикса, это была ракета. Ракета с двигателем на антивеществе (инжекторы прочищены, карбюратор отрегулирован, какое масло для вашей марки антивещества?). Она исчезала и появлялась, странная комета-ракета. Она возникла внезапно, сразу у границ солнечной системы. Выскочила из подпространства? А как же иначе! Ардалионов почти догадался! Интересно, как поживает его мумия с дыркой в голове среди казахских степей? Американцы тоже подозревали, что это не комета. Интересно, подозревал ли об этом сам Рикс? Подозревал… Он же американец, работал в обсерватории НАСА. Он-то, скорее всего, и направил своих мускулистых коллег по этому опасному следу.

Ночь упала откуда-то сверху стремительным соколом, разбив суетливые мысли. Ночь без сна. В глаза никто не сыплет песок. Белые звезды. Близко и ярко, как мушки перед глазами. Огненная черта под углом в сорок пять градусов к поверхности. Огненный мяч. Или цилиндр? Это дракон. Великий Тенгри сделал первый шаг по смертному миру. Что для богов планета? Соринка в глазу. Можно нетерпеливо тереть рукавом, а можно вынуть осторожно пинцетом и отбросить прочь. Звезд на небе сколько хочешь, зачерпни рукой… Звезды горели и трепыхались. Они плясали перед зрачками Самарина, не давая досмотреть этот странный сон, где его переваривал серый туман. Не переваривал – разговаривал! Но что он хотел сказать? Что его планета не так стара, как это считалось до сих пор (точнее, тысячу лет назад, если верить теории относительности)? Что комета Рикса – инопланетный корабль? Об этом он вполне мог догадаться и сам. Вернее, сам и догадался.

Все очень просто. Он попал в небольшую ложбину, где скопились ядовитые испарения. Он надышался какими-то газами, как заурядный токсикоман, и некоторое время пребывал в отрубе. Сейчас все в порядке, он не спит и видит звездное небо.

– Самарин! Ты что, очумел, мордой в костер ложиться?!

И тут же мгновенная, ослепляющая боль, будто динозавр, в припадке нежности, лизнул твою щеку огромным шершавым языком. Самарин инстинктивно мотнул головой. Пламя бросалось в лицо, как пытающийся сорваться с цепи сторожевой пес. Звездное небо оказалось всего лишь искрами костра…

Костра?! Они же были в джунглях. Они пошли искать это… как его?… Пятно!

– Похоже, я отрубился, – Самарин потряс головой, которая удивительным образом не болела, – там была какая-то серая дрянь, газ или что-то в этом роде… Да, скорее всего болотный газ. Я, кажется, здорово его наглотался. Спасибо, что притащили меня.

Самарин слабо улыбнулся.

– Дело в том, что, похоже, мы все отрубились, – зловеще произнес Шур.

– Пятно, – хмыкнул Сигизмунд Трэш, – это – оно самое Пятно и есть.

– Самарин прав, – возразил Макс, – мы просто начуфанились этой серой дряни. Это метан или еще какая-нибудь гадость.

– Если мы все отрубились, то кто вернул нас к костру? – спросил его Трэш.

– Сами дошли, – спокойно ответил Макс, – ты что, обдолбанным никогда не ходил?

– Ладно, – не сдавался Трэш, – а видения?

– Видения!? – изумился Самарин,– у тебя тоже были видения?

– Я думаю, они были у всех, – подозрительно взглянул на присутствующих Сигизмунд Трэш. Опущенные вниз глаза служили подтверждением его догадки.

– Да-да-да, – сбивчиво заговорил Харпер, – видения…

– Правильно, – перебил его Макс, – если как следует эфира нюхнуть, еще и не такое привидится. Вот мы однажды в Карфагене забрели на аптечный склад. Там эфира было, как лиан в этих чертовых джунглях. Мы три дня в отвале провалялись. И на третий день мне стало мерещиться, что на самом деле Карфаген это – Система, а Система – это Карфаген, просто он так разросся от ссылаемых клонов и преступников, что… – Макс осекся под немигающим взглядом Трэша.

В наступившей тишине, нарушаемой только хлопотливым костром, Трэш снова окинул всех зловещим взглядом.

– Итак, – официально начал он, – каждый из вас, я повторяю, каждый из вас должен сейчас рассказать нам о своих видениях.

– Ты думаешь, что если у всех они – одни и те же, – перебил его Шур, но был остановлен, как и Макс, все тем же немигающим взглядом.

– Начнем с Харпера, – закончил Трэш. Харпер нервно похрустел пальцами и в задумчивости уставился на костер.

– Я не могу ручаться, что многое из того, что я вам сейчас расскажу, я действительно увидел, а не домыслил сейчас…

– А проще нельзя? – недовольно поморщился Макс.

Харпер продолжал гипнотизировать костер. – Мне снился Трэш…

– Кто?! – взвился, как ужаленный, Шур.

– Тихо! – прикрикнул на него Трэш.

– Сигги сидел на огромной белой скале и смотрел вдаль. Скала двигалась. Ну… словно плыла…

– Айсберг?

Харпер пожал плечами.

– А дальше?

– А дальше – все.