Ферма - Дмитрий Резаев

Иногда их путь пересекали хорошо утоптанные тропы, не то человеческие, не то звериные. И тот, и другой вариант могли принести только неприятности. Настоящим раем оказывались всякий раз попадавшиеся время от времени маналы (так их называл Эдвард Шур), своеобразные поляны, иногда достигающие внушительных размеров, и, как правило, заросшие густой, мягкой травой. Животные в маналах находились по отношению друг к другу и человеку в состоянии вооруженного нейтралитета. В них было удобно делать привалы, а несколько раз Максу удалось поймать кроликов.

Впрочем, и здесь иногда подстерегали неудачи – маналы часто оказывались затопленными, и под высокой приветливой травой таились коварные болота. После прогулки по такому маналу ботинки становились тяжелыми, противно хлюпали и натирали ноги. Вместе с водой в них умудрялись пробираться пиявки. Вытащить их сразу не было никакой возможности. Для этого пришлось бы снимать ботинки прямо посредине болота. И только достигнув джунглей, оставшись совершенно беззащитным, в позе цапли на одной ноге, с трудом содрав всосавшийся в ногу ботинок, можно было с отвращением наблюдать, как отваливаются от лодыжек круглые красные катыши и тут же лопаются, ударившись о землю.

Оглядываясь назад, они понимали, что застряли в этой чащобе навсегда. Было совершенно непонятно, каким образом здесь передвигаются звери и охотники-урканцы. А ведь они видели и буйволов, и антилоп, и даже семейство слонов. Слоны добродушно плескались в болотистом манале. Проходящих мимо двуногих существ, похожих на беспокойных макак, озорник-слоненок окатил струей теплой воды, а затем весело затрубил, довольный своей проделкой. С его спины взметнулась стайка маленьких птиц, выискивавших в его шкуре паразитов и насекомых.

Ночь застала беглецов в относительно широком просторном и сухом манале. Они развели костер и приготовились к ужину. В неспешный, усталый разговор вмешался жуткий треск. Сквозь чащу кто-то ломился, и ломился прямо к маналу. От хруста веток в разные стороны кругами расходились волны паники. Измученные люди вскочили, четко осознавая, что выглядят слепыми котятами в круге света от костра. Прямо к ним из джунглей бежала белая фигура, настолько определенно олицетворяя собой все знания человечества о привидениях, что наблюдавшие за ней в полной мере ощутили смысл выражения «мороз по коже» на собственной шкуре. Фигура бежала, хаотично размахивая руками и не издавая не звука. Только топот ног и шорох сминаемой травы.

– Что это? – пробормотал Самарин, сжимая лазерный нож, которым он только что собирался открыть консервы.

– Скорее всего, человек, – высказал неуверенную догадку Шур.

Белое существо действительно оказалось человеком. Это был насмерть перепуганный урканец-охотник. Его расширенные глаза пугали пустотой. Они сияли на белом, выкрашенном растительной краской лице, словно два безумца, вырвавшихся из бедлама. Как потом пояснил успокоившимся товарищам Шур, урканские охотники, отправляясь на промысел в джунгли, намазываются с головы до ног особой растительной краской, которая защищает их от кровососущих насекомых и в то же время перебивает человеческий запах.

Урканца трясло мелкой дрожью, как пересидевшего в реке купальщика. Зубы отбивали нервную дробь, он постоянно оглядывался на джунгли и, указывая рукой в ту сторону, откуда только что пришел, что-то бормотал прерывистым голосом.

– Что он говорит? – спросил Самарин. – Кто-нибудь знает урканский?

– Он говорит на столичном диалекте, – мрачно пояснил Трэш.

Все с удивлением взглянули на бывшего миллиардера.

– Ты знаешь урканский? – присвистнул Шур.

Трэш с явной неохотой подтвердил. До этого роль гида и знатока местных особенностей отводилась агенту МБР. И вот теперь совершенно неожиданно выяснилось, что среди них – настоящий профессионал.

– Так какого черта?! – справедливо выразил всеобщее возмущение скрытностью Трэша Эдвард Шур.

Тем временем паника лесным пожаром перекинулась с урканца на всех остальных. Уже привыкнув к ежеминутной опасности, теперь каждый ощутил себя человеком, проснувшимся в тесном пространстве глубоко закопанного гроба. Темнота сдавливала костер широкими черными ладонями. Костер трещал и не поддавался.

– Не то что бы я знал урканский… Но отдельные слова столичного диалекта мне известны, – тихо оправдывался Трэш. – Основной диалект в Уркане – центральный. Он особенно распространен в горной местности, там, где, по легендам, находится прародина урканцев…

– Это где Храм двух Святынь, – не желал до конца уступать пальму первенства Эдвард Шур.

Трэш неохотно кивнул.

– Ну и…? – продолжал любопытствовать Самарин.

– Он говорит: «Пятно». – Сигизмунд Трэш отвернулся, как бы не желая продолжать разговор.

– Пятно?! – закричал Шур. Урканец бросил на него затравленный взгляд, затрясся еще больше, а потом энергично закивал, отметая последние сомнения.

– Он говорит, что они расставили силки на лапукоса. Охота была удачной… Слава Хранителям… А потом появилось Пятно, – продолжал переводить Трэш.

– Бред, – твердо заявил Харпер, – Никаких пятен отродясь не было на этой планете. Это только легенды. А если даже и были, с тех пор прошли тысячи лет.

– А что за пятно-то? – безуспешно попытался внести ясность Самарин.

– Сейчас узнаем, – мрачно подытожил Макс и двинулся к границе манала и джунглей.

– Макс! – зашипел вслед ему Харпер, пытаясь всеми силами подавить крик. – Макс! Нам лучше держаться вместе.

– Вот именно, – ответил Макс, не оборачиваясь. – Нам нужно держаться вместе, а поэтому двигайте за мной.

– Никаких пятен не существует, – с этими словами Эдвард Шур поднял и попытался взять лазерный нож, который Самарин все еще сжимал в руке. Самарин отчаянно замотал головой, а затем тоже встал. Сигизмунд Трэш долго отряхивал брюки, но через мгновение и он присоединился к Максу. Глаза Харпера снова лихорадочно заблестели, маскируясь под нетрезвых светлячков. Выкрашенный с ног до головы, урканец наблюдал за этой картиной с нескрываемым ужасом. Он энергично тряс головой и орал уже во весь голос, прямо давая понять, что в джунглях ничего хорошего нет. Однако члены отряда подогревали друг друга напускной уверенностью, как это часто бывает в мужских коллективах. Никто толком не успел нормально поразмыслить над ситуацией, как уже весь отряд в полном составе вступил в проход, вырубленный безжалостным лазерным ножом. Ночь приняла их с голодным урчанием. Их ждала смерть, прикинувшаяся неизвестностью.

Некоторое время они двигались в полном молчании, старательно вглядываясь в окружавшую их действительность. Действительность была безмолвна и таинственна.

– Ну что там? – прошептал Харпер, обращаясь к невидимому Самарину. Самарин шел первым, ориентируясь лишь по вспышкам лазерного ножа, обрезавшего очередные ветви скрученных полиомиелитом растений. Самарин пожал плечами. Он ничего не видел. Впрочем, никто ничего не видел, кроме неясных фрагментов друг друга. Когда возникали какие-то очертания, первым желанием было пуститься наутек, как это сделал чуть раньше урканец.

– Ну что там? – нетерпеливо повторил Харпер.

– Заткнись, – оборвал его Шур.

Они продвинулись вглубь джунглей уже на достаточное расстояние. Это позволяло вздохнуть с облегчением и сделать вывод, что урканец испугался чего-то вполне обычного, отнюдь не связанного с чем-то сверхъестественным.

– Да он, наверное, сола опился или смарта объелся, – облегченно вздохнул Шур. – Стой! Пошли назад, поедим да спать. Завтра он сам не будет помнить, чего испугался.

– А что такое сол?

– Сок ползуна, – ответил Шур.

И тут Самарин понял абсолютно все. Нет, так, конечно, не бывает. Всегда остаются нюансы, маленькие вопросы и тому подобное. Но в данный момент он понял ВСЕ. И прежде всего он понял, что сделал шаг не просто по джунглям, а по чему-то еще. И это еще было живым. Серая масса, почти поглощенная темнотой, но все же выделявшаяся на фоне обычного мира джунглей особенным живым мерцанием.

«Пятно?» – подумал Самарин и исчез.

Он искал сам себя и мысленно, и наощупь. «Как можно вот так внезапно пропасть и при этом знать, что ты есть?» Самарин сделал еще один шаг. Это был жест отчаяния. Будь что будет. Главное, не оставаться в неизвестности. Движение – жизнь, а покой… покой – он вечен. Серый туман струился, как дым из сухого льда под ногами у сходящего с ума рок-гитариста.

Пятно?

Кто-то шагнул рядом. Самарин попытался повернуть голову, но не смог. Лицевые мышцы будто свело судорогой, а потом залило мгновенно застывшим цементом.

Страха не было. Любопытство и чувство полной защищенности. И обида. Но обида не самаринская, а чья-то еще. Некоторое время он пытался понять разницу между словами «обида» и «укоризна». Буквы разные, а смысл похож. Размышления давались с трудом. Он в чем-то тонул, и тонул, как ему казалось, безвозвратно.