Тигры и земляника - Айрат Галиуллин

Что за ерунда… Здесь же стадион, и подо льдом земля! Я хотела кинуться на помощь, но слева еще одна девочка провалилась, и почти одновременно с ней – еще одна… и там тоже!.. (прозвучит дико, но они не переставали улыбаться!)

Внутри все сжалось, я не могла издать ни звука, а девочки одна за другой погружались в воду. Они не кричали, тонули покорно и безропотно, с резиновыми улыбками на губах. Мелькали шапочки с пампушками – вот провалилась красная, вот синяя, ушла под воду бело-зеленая, полосатая…

- Вперед, моя красавица, – раздался голос сзади.

Я почувствовала толчок в спину, и – уже качусь по льду, стараясь удержать равновесие…

Хруст… треск… ноги погружаются… как быстро, как холодно… помогите!.. вода хлынула в рот… металлический привкус… это водопад?.. а где Алик?.. камни бьют по лицу…

Я ухватилась за край полыньи, передо мной возникло лицо Демиурга.

- Ну как? – спросил он. – Не правда ли, освежающая ванна?

- Помогите… вытащите меня… – От холода у меня сперло дыхание, и голос звучал еле слышно.

- Вам нужна помощь? – Он сделал вид, что задумался. – Я не помогу точно, а ваших друзей здесь, кажется, нет. – Демиург картинно огляделся по сторонам. – Виргус, Фиш, где вы?

- Сволочь! – прохрипела я. Пальцы скользили по краю льда, я перехватила руки, но мокрая одежда тянула вниз. Долго не продержусь…

- Да и вряд ли стоит ожидать от них помощи, моя красавица, – Демиург присел на корточки, сунув руки в карманы красно-белой куртки. – От Виргуса, как вы знаете, толку мало, а Фиш… Фишу на вас наплевать.

- Неправда… Вытащи меня, гад!

- Неправда? – удивился Демиург. – Да ему на всех наплевать! Ах да, вы же не в курсе… Вы знали, Элис, что Адъютант убил не только друга детства – Алекса, но и свою девушку, и второго друга – Мурзилку. Нет, не знали? Ну конечно, он же об этом не распространялся!

Я перестала чувствовать ноги. Вообще все перестала чувствовать.

- Дело в том, что ваш «Советник» обуреваем стремлением побеждать, – с удовольствием говорил Демиург, – и побеждать в первую очередь себя. Как только Фиш ощущает внутренние барьеры, он бросается их преодолевать. Так случилось и с его привязанностями. Стоило Фишу осознать свою зависимость от дружеских и любовных уз, он задумался – способен ли ее преодолеть? И принялся себя испытывать. Молодость, знаете ли, юношеский максимализм… Надо признать, он блестяще спланировал убийства – как шахматист высочайшего уровня, тонко подставив… Вы еще держитесь? Потерпите, я уже заканчиваю. Так вот… Когда Алекс стал догадываться что к чему – он ведь не дурак, Алекс, ох, не дурак – Фишу пришлось и его – того… Не правда ли, забавно? Прямо достоевщина какая-то, Родион Раскольников нашего времени! «Смогу ли я переступить или не смогу? Тварь ли я дрожащая или…»

Он еще говорил, но я перестала слушать. Руки уже не держали, но это было неважно, потому что жутко захотелось спать… уснуть и не просыпаться долго-долго… лучше никогда… онемевшие пальцы разжимаются…

В забытьи, уже мало что соображая, я почувствовала как крепкая рука схватила меня за шиворот и потащила вверх. Последнее, что я увидела перед выходом в реал – лицо Виргуса…

Училка

Кошмар!

Хотя мне понравился рассказ про Виолу. На редкость разумная женщина, и моя коллега, что вдвойне приятно.

Ацкий кактус

а я прекалолсо с ужастека про танущих дифчоног. и димиург в роле фрэди крюгира – атдушы!

Выхухоль

когда я был маленький, ужасно не любил коньки, лыжи… вообще зимние виды спорта. Постоянно зимой чихал и кашлял.

хотя болеть я любил )) клево же – в школу не ходишь, валяешься, пьешь чай с малиной, втыкаешь в телек… А все вокруг бегают, хлопочут )) (ностальгически)

Элис

Да, я тоже болеть любила =) Родители у меня строгие – поэтому, наверно.

Месье Буноff

Не обессудьте, любезная Элис, но в последнеем сообщении – типично женское нарушение причинно-следственной связи.

Училка

Нет, не разбираетесь вы в женщинах, Месье Буноff. Что ж тут непонятного? Родители строгие, не балуют, и чувствуешь их заботу и внимание только когда хвораешь.

Элис

Все верно, Училка =) Папа у меня был суровый, а мама… Она не строгая, просто постоянно давила на совесть… Я до сих пор почему-то чувствую себя перед ней виноватой.

Училка

Не стоит обижать родителей, Элис. Им, возможно, осталось немного, так что…

Элис

Да я не обижаю. Как вам объяснить… Вчера, например, с мамой разговаривала по телефону, так она сходу: «Почему не звонишь?.. Совсем меня забыла… Я для тебя, а ты…» А я все оправдываюсь, оправдываюсь, но не нахожу верных слов…

Ацкий кактус

элиз. Делай или ниделай. пытаццо нинада

так скозал джыдай ёда

Выхухоль

ты это к чему? (удивленно)

Ацкий кактус

эх нисазрел ты ищщо мой йуный друк бабер

Фиш. Мудрец и бабочка

Осталось 152 дня.

А может и меньше.

«При всем многообразии ходов у эндшпиля всего два варианта окончания, – говорит Демонио. – Либо выигрываешь – либо проигрываешь. Ничью я в расчет не беру, как абсурд, бессмыслицу, пустую трату времени…»

Шахматный стол посреди зеленого луга. За моей спиной овраг, впереди березовая рощица. Над головой высокое небо.

Я играю белыми, значит, первый ход – мой. Двигаю пешку на е4.

Демонио, почти не глядя, идет е7-е5.

«Либо выигрываешь – либо проигрываешь, – повторяет он. – Разнообразие не велико, все укладывается в бинарную схему».

Я вывожу коня на f3. Демонио делает зеркальный ход. Он двигает фигуры рукой в лакированной перчатке, на нем черная форма и фуражка с высокой тульей.

«Бинарность как основа всего… – продолжает он. – Добро и зло, день и ночь, черное и белое. Программист, ложась спать, ставит возле кровати два стакана – один с водой, другой без. Полный – на случай, если ночью захочется пить. Пустой – если не захочется. Ха!..»

Я переставляю слона на b5, угрожая коню. Вечнозеленый «испанский дебют», над ним шахматисты думают уже четыреста лет.

«Все просто, все очень просто… Делать или не делать, быть или не быть, жить или умереть…» – Демонио берет с колен плексигласовую тросточку и перехватывает ее на манер бильярдного кия. Трость скользит между пальцами, двигая фигуру вперед.

Вывожу ферзевую пешку, чтобы установить контроль над центральными полями.

«Многие боятся смерти, – говорит Демонио, – но лишь потому, что не привыкли к мысли о ней. Иное дело ты. Повидал немало, и сам порой балансировал на краю…»

В дебюте возможны три стратегии: окопаться в своей части игрового пространства, занять «высоты» в середине поля, укрепиться за линией экватора, подготавливая позиции для наступления.

«Ты видел, как вскрывают вены, – говорит Демонио. Черный слон скользит к центру поля. – Как в драках проламывают головы. Как режут ножом и убивают из пистолета. И относишься к смерти спокойно…»

Моя задача – развить выдвинутые фигуры с тем, чтобы прорвать его оборону на левом фланге.

«Ты не боишься смерти, – говорит Демонио. – Ты боишься другого…»

Вернее, «прорваться на левом фланге» – таким видит мой замысел противник. На самом деле план у меня другой.

«И этот страх заставит тебя ошибиться… – Он маневрирует конем, завершая сложный пируэт.

Я выдвигаю «тяжелую артиллерию».

«Так-так, что это у нас?» – Он хмурится.

Я шаг за шагом разрушаю коммуникации черных. Демонио вынужден закрываться и уходить в оборону.

«Стоит ли доводить игру до эндшпиля? – спрашивает он, вглядываясь в позицию на доске. – Обе стороны настолько ослабнут, что в бой придется вступать главным фигурам…»

Он выдвигает ферзя на c7, пытаясь защитить короля, но я на этот ход рассчитывал. Провожу рокировку, выводя ладью на центральную вертикаль.

Ветер приносит клочья утреннего тумана, я досадливо разгоняю их рукой. Когда пелена рассеивается, вижу, что позиция на доске изменилась. Демонио почувствовал неладное и стягивает силы в место предполагаемого удара.

Раздумывая как обойти его бастионы, я совершаю проходной маневр, на что черные отвечают неожиданным выпадом коня, нацеливаясь на пешку b5, и мой первоначальный замысел рушится.

Стройная картина поплыла, марево опять наползло на поле, мешая держать под контролем позицию – так бывает когда смотришь на яркий свет, а когда отводишь взгляд, перед глазами возникает что-то неуловимое, постороннее, и оно не дает сфокусироваться и раздражает… я спешно латаю дыру, но правый фланг опять пропадает из виду, я чувствую тревогу, и тотчас сигналы поступают то с одного, то с другого участка битвы, я вынужден пожертвовать пешкой a4 – моей бедной пехотой, и стремительно атакующая конница нарвалась на засаду и отступила с потерями, почему-то стало темнеть, а когда я поднял голову, оказалось, что солнце скрыто смогом… хотя нет, это не смог, а дым – дым орудий, накрывающих поле огненным ливнем, сизые клубы застилали глаза, поэтому я решил осмотреть диспозицию лично, встал и пошел по полю, где справа и слева шло сражение и гибли фигуры – с ревом падали слоны и ржали смертельно раненные кони, но больше всего было жаль пехоту – простых бойцов, мальчишек, они валились под огнем как оловянные солдатики – беспомощные и ни в чем не повинные… А не надо жалеть, – сказал Демонио, – это же штрафкоманда, по сути – гопота, быдло дворовое… Я хотел что-то сказать, но пока подбирал слова, пригибаясь под свист снарядов, за меня уже отвечали – я услышал знакомый голос, и старческий тенор был сердит – А кто, по-вашему, в сорок первом защищал страну? Такие же дворовые пацаны! Они играли в футбол, дрались улица на улицу, влюблялись в девчонок из соседнего дома, а когда пришло время – поднялись в атаку и бросились на танки… Страну отвоевали они – городские хулиганы да их деревенские сверстники, кто же еще? И наш сын тоже был не сахар – ты помнишь это, Софья Александровна? – Успокойся, тебе нельзя волноваться. Тем более, все давно умерли – и наш сын, и ты, и я, и Фиш вот-вот последует за нами… (Морок, морок…) – Нет, не последует. Найди дверь, мой мальчик, найди дверь и выйди, слышишь? Ты слышишь меня? – Ваш чай давно остыл, шахматисты, – сказала Софья Александровна. – Хотите, я налью вам новый?..