С Кощеем жить – злодейкой быть - Марина Бастрикова

поведала. А потом я что-то рассказывала, вроде из детства. Но вовремя себя остановила. Вот только совсем оставить себя без интересностей не смогла и спросила Горыныча, как он превращается в трехголовое чудище-то.

Мне решили не просто рассказать, а показать. Ректор, как самый трезвый (очень относительное понятие после всего выпитого), предложил это сделать на улице.

На улице было уже темно, но под свет из окна таверны получалась красивая мистическая картина. Тройняшки взялись за руки и приподняли их, как в знак победы.

– Сила трех! – прокричали три пьяные глотки.

Светлая вспышка, и перед нами стоит вполне себе верно зарисованный Змей Горыныч. Одно большое пузо, три пасти на длинных шеях. Вот только ростом подкачал. Как раз как три мужика шириной. И головы возвышаются чуть сильнее, чем Кощей надо мной. Сердце кольнуло. Вся окружающая тьма стала казаться той чернотой, что иногда горит во взгляде Бессмертного.

– А что за прикольную песенку ты пела? – Горынычи нависли надо мной.

– Из «Зачарованных». Прости, мужик, не удержалась, – пожала плечами. Действительно, было сложно удержаться с учетом их фразочки и того, как за руки держались. Я уж молчу о световых спецэффектах.

– Вообще-то не мужик, а мужики.

– Это ты про себя, что ли? Да из-за тебя мы все междуречные потекучки всех миров уже словили. Ты не мужик, ты трепло. И если бы трепыхал ртом, а не…

– Да я тебя сейчас ка-а-ак вдарю!

– А нет, еще и ртом!

– Мы все еще про его вранье или?..

Головы выговаривали друг другу одинаковыми голосами! И может, я смогла бы разобрать, что говорят, по губам, но не по пастям же! Теперь я понимаю, почему в мультике головам дали совершенно разный тембр.

Спор голов отдалился и стал фоновым звуком, а я снова погрузилась в окружающую темноту.

– Так, стоп. Я же вечером должна была с Волей заниматься. – Голос мой звучал хрипло, но другие мою незапланированную речь услышали и… предложили составить компанию! Мол, одна голова хорошо, а четыре лучше.

Горыныч попытался с этим утверждением поспорить, поэтому его и оставили в таверне. Ректору тоже компания нужна была. Он даже не вышел смотреть на превращение Змея, сидел и плакал над кружкой о своей невзаимной любви.

Глава 23. Когда хочется уйти в окно

Вернулись мы не туда же, куда входили, а за пределы здания академии. Как мне пояснили – такой перенос сделан для удобства. В этот раз грязь месить мы не стали (никто не хотел снова встретиться с возлюбленной Горыныча) и шли к зданию по дорожке.

– Слушай, ты рассказывала, что в детстве строила халабуду – расскажи, как?

Кажется, я слишком много им говорила. Хотя что страшного в халабуде?

– Это когда строишь домик из разных штук. Я обычно из стульев и покрывала делала. Творчество, в общем.

– А давайте тоже построим. – Алиса была полна энтузиазма.

– Творчество – один из видов магических ресурсов, – согласно кивнула Яга.

Студентки были настолько ленивы в строительстве, что академия разом лишилась трех стульев, трех окон и одной шторы. Зато ректора ожидает кучка дров под разбитыми окнами.

Вот же ж. Хоть бы открыли окна, коли, оказывается, левитацией владеют.

Грустно осмотрела три разбитых окна. Надеюсь, хоть не нашей аудитории. Как одновременно-то сделали. Да уж, у магов мысли сходятся. А еще на Ваню грешат.

Девочки обиделись, что я их творчество не оценила, но к Воле за мной все равно пошли.

В одном из коридоров академии Багира захватила проходящего мимо Колобка с довольным восклицанием: «О, еще голова».

Когда мы завалились к «мальчикам» (как их назвала Яга), нам не были рады. Но кого это волновало? Воля, оказывается, ходил ко мне несколько часов назад, стучался. Но ему никто не открыл. Мне стало стыдно, вечер-то и правда давно наступил. Когда мы ввалились, Карлсон вообще уже спал. Но его никто не постеснялся разбудить, да еще и на кровати потеснить. Багира даже игриво ущипнула за полненькие ягодицы. Алиса села рядом с ней. Яга примостилась у стола Воли, зарывшись в его записи. Колобок сбежал от девчат и сел рядом с Питером Пэном, жалуясь на бесцеремонность местных девиц.

А Воле было приказано меня учить.

Вот только учить стали все сразу. И нет бы теории магии, так ведь жизни же! О том, что нельзя ходить к малознакомым мужчинам в комнаты (вот кто бы говорил, а?), а уж жить – тем более. Позже оказалось, что за хорошие покои готовы были бы жить с кем угодно все в этой комнате. Воля тоже согласился, правда, покраснел.

Разговоры за жизнь перетекли в выпивку, так как дамам было скучно с трезвыми собеседниками, а «мальчикам» уже хотелось забыться после всех подробностей о том, что с мужчинами стоит или не стоит делать.

Первым сморило Колобка. Что и неудивительно при его-то весе. На рассказе о том, что именно забыли слепить Колобку и откуда у кругловидных проблемы с демографией, – мне Яга прикрыла уши. Растопыренными пальцами. Так что слушать мне мешало только ее шаловливое хихиканье.

Багира снова погрузилась в свое прошлое с совместными (с Балу и Акелой) шалостями. В этот раз я услышала историю о том, как Балу по пьяни сосал лапу, а ему предлагали пососать кое-что другое.

О том, как Акела решил написать сочинение в волчьем виде. Это было тяжело, но он не сдался. Еще и решил на автомате пометить, чтобы никто не стащил. К счастью, промахнулся.

Потом уже перестали звучать знакомые имена. Или уже я совсем не соображала, о чем речь. О какой-то колеснице, создающей сады из уникальных цветов. О том, как она попортила Пэну урожай своими цветами.

О том, что Колобок пел в хоре. А тот хор какой-то агрессивный. Там перегородки ставили между хористами.

А в хор тот Колобок попал не совсем добровольно. Однажды решил он там кому-то отомстить и спел скабрезную песенку. Вот только самое неприятное в ней было не слова, а голос.

Когда стали обсуждать, что Колобок вечно от всех сбегает, Колобок уже сбежал и от нас.

Потом обсудили, о чем ноет Водяной, я спела песенку о том, что с ним никто не водится. Воля всплакнул. Какой чувствительный-то злыдень оказался. Хотя Яга вон тоже соплю пустила. Пообещала теперь найти с бедным Водяным общий язык. Не проняло только сторону добра. Ни Багира, ни Алиса, ни Карлсон песню не оценили. Пэн же в этот момент был занят возлияниями внутрь. Мальчик, максимум лет двенадцати, с огромной бутылкой