Ученица Холмса - Лори Кинг

Мы приберегли Иерусалим на самый конец, кружа вокруг него в наших скитаниях, дважды приближаясь к нему мучительно близко и как бы в смущении удаляясь, пока наконец не подошли к нему однажды вытянутыми высохшими холмами в компании кучки бедуинов и их истощенных коз. Мы стояли в лучах заката, на вершине Елеонской горы загоревшие дочерна, со сбитыми ногами и пропыленные насквозь (даже Холмс, обычно чистоплотный как кошка). Перед нами возвышался он, город городов, пуп земли, центр Вселенной, который, кажется, растет из самых недр земли, на удивление маленький, как драгоценный камень. Сердце замерло у меня в груди, и мое сердце запело во мне, и древний иврит полился из моих уст: «Возрадуйтесь с Иерусалимом, и поставьте во главе веселия своего, вселюбящие его». Мы полюбовались закатом, после чего легли спать прямо среди могил, к ужасу наших проводников. А на утро мы увидели солнце, обнявшее нежными руками стены города, и пробудившее его к сверкающей, бурлящей жизни. Я возрадовалась и почувствовала невыразимую благодарность за все это. Мы сидели, ожидая, и только когда лучи превратили бело-золотые стены в ослепительно сверкающие, мы вошли в город. Радость переполняла меня. Три дня мы ходили по его узким улицам, ели на его базарах, вдыхали запах его храмов. Мы трогали его стены, чувствовали его пыль на губах и, когда его покидали, – ощущали в себе важную перемену.

Мы шли теперь на север, цвет неба потемнел, и мы остановились, развели два костра, поставили три палатки, достали воды и сварили мягкое и нежное козье мясо, которое, казалось, было основной едой Али и Махмуда, после чего Махмуд угостил нас кофе, который сам приготовил и разлил по маленьким чашечкам. Вскоре наши спутники отправились отдыхать. Мы с Холмсом не торопились отходить ко сну. Он курил, а я смотрела на созвездия. Неожиданно для себя я запела, и звезды услышали древний гимн Изгнания, песнь людей, оторванных от своей земли, от дома своего Господа и принужденных плакать на реках Вавилона сотни поколений назад.

Мой голос затих. На вершине горы завыли шакалы. Откуда-то издалека донесся шум мотора, прокричал петух. Наконец, с чувством облегчения, напоминающим то, что приходит после долгих, мучительных размышлений, когда вырисовывается окончательное решение, я встала, чтобы пойти в палатку. Холмс потянулся и выбил пепел из трубки.

– Я должен поблагодарить тебя за то, Рассел, что ты привезла меня сюда. Антракт оказался весьма поучительным.

– В этой стране есть еще одно место, где я хотела бы побывать, – ответила я ему, – мы будем проходить через него на пути в Акку. Спокойной ночи, Холмс.

Спустя два дня мы сидели на вершине горы, открытой всем ветрам, и смотрели вниз на пропитанную кровью Ездрилонскую долину. Здесь генерал Алленби разбил турецкую армию пятнадцать месяцев назад; здесь крестоносцы потерпели отчаянное поражение семьсот тридцать лет назад; здесь состоялось не одно сражение за последние три тысячи лет за право владения узкой полоской земли, соединяющей Египет и Африку с Европой и Азией. Гора Мегиддо (Ар Мегиддо), возвышающаяся над долиной, дала имя последней решительной битве: здесь суждено начаться Армагеддону. Однако в тот вечер до нас доносились лишь отдаленный лай собак и звон колокольчиков, привязанных к шеям коз. С утра нам надо было продолжать путь к Акке, крепости крестоносцев, где нас должна ожидать лодка, чтобы вернуть в холод английского января и к продолжению борьбы с неизвестным противником. Все время, что были здесь, мы лишь косвенно касались причин, которые привели нас сюда, но я знала, что Холмса раздражало вынужденное безделье, в то время как другие делали его кровную работу, даже если этими «другими» был его брат Майкрофт. Однако он умело скрывал свое раздражение. Наконец, на вершине той горы, глядя на поле многочисленных битв, я рискнула затронуть тему, которую мы оба старательно избегали.

– Итак, Холмс, Лондон ждет нас.

– Да, Рассел, ты права. Это действительно так. – В его серых глазах внезапно загорелся огонь, который я не наблюдала несколько недель.

– И каков будет ваш план?

Он сунул руку в карман своих грязных штанов и извлек оттуда трубку с кисетом.

– Для начала скажи мне, для чего ты привела нас обоих сюда?

– Сюда? Кажется, я говорила вам о моей матери, не так ли?

– Да, ее звали Джудит. Напомни мне эту историю, Рассел. Я стараюсь забывать вещи, которые не имеют отношения к тому, что может пригодиться мне в работе, а библейские истории, как правило, не относятся к категории последних.

Я улыбнулась.

– Может быть, эта история как-нибудь вам пригодится. Я прочитала ее с мамой, когда мне было семь лет. Моя мать была мудрой женщиной и понимала, что изучение религии будет делом трудным, поэтому решила начать с этой истории, тем более что в ней фигурирует ее имя. Американское Джудит, а еврейское – Юдифь.

– История Юдифи и Олоферна.

– Это произошло здесь, в маленьком городке в стороне от Иерусалимской дороги, мимо которого мы только что проходили. Олоферн возглавлял ассирийскую армию, которая пришла покорить Иерусалим. На их пути встал маленький городок. Тогда он обложил его и начал осаду. По истечении тридцати четырех дней в городе кончилась вода, и горожане предъявили Господу ультиматум: дай нам воду в пять дней, или мы позволим этой армии обрушиться на Иерусалим. Весть об этом решении дошла до молодой и красивой вдовы по имени Юдифь. Их малодушные речи возмутили ее. Она надела свое лучшее платье и, покинув город, направилась в лагерь Олоферна. Она сказала ему, что хочет спастись от грядущего разорения, избежать страданий в осаде. Естественно, тот пригласил ее в свой шатер, она напоила его, и, когда, пьяный, он уснул, Юдифь отсекла ему голову и вернулась с ней в родной город. Захватчики отступили, Иерусалим был спасен, а два с половиной тысячелетия спустя женщины, названные в ее честь, рассказывают на ночь своим детям эту кошмарную историю.

– Поучительная история, Рассел, но едва ли ее стоит рассказывать малышам.

– Моя мать начала мое теологическое образование довольно рано. Через год мы уже читали такие истории, перед которыми история о Юдифи кажется детским лепетом. Как бы там ни было, именно поэтому я хотела побывать здесь, чтобы посмотреть, где стояли войска Олоферна. Вы услышали ответ на свой вопрос?

Он вздохнул.

– Боюсь, что да. Кажется, ты поняла, о чем я думал, когда мы сюда плыли, не так ли?

– Об этом трудно было не догадаться.

– И ты предлагаешь в качестве альтернативы вот это? – спросил он, махнув рукой в сторону темнеющей долины.

– Да, – ответила я.

– Нет уж, Рассел, извини, но я не пущу тебя во вражеский лагерь, потому как сомневаюсь, что наш противник окажется беззаботным пьяницей.

– Я не принесу себя в жертву, Холмс, и не покину вас. – Я почувствовала некоторое облегчение, но решила, что буду смелой до конца.

– Я не говорю, что ты должна покинуть меня, Рассел, тебе необходимо лишь притвориться, будто это так. – Он встал, зашел в палатку и вернулся со знакомой деревянной доской в руках. Расставив фигуры так, как они стояли в нашей партии, которую мы разыгрывали у Крита до моей потери ферзя, он развернул доску и приготовился играть черными. На этот раз я взяла его ферзя в оборот и загнала его в угол. Однако борьба шла с переменным успехом, поскольку я знала его намерения и старалась избежать острых углов.

Темп игры постепенно замедлялся, мы все чаще погружались в долгие раздумья. Мы даже не заметили, как над нами начали зажигаться первые звезды, пока Али не принес маленький керосиновый фонарь и не поставил его на камень рядом с нами. Холмс провел сложную комбинацию и съел моего второго слона. Я выиграла ладью, но через два хода его конь забрал мою. (Кони были страшным оружием Холмса.) Махмуд принес две чашечки кофе, сунул их нам в руки, после чего постоял немного, глядя на доску, и, ничего не сказав, ушел.

Игра была долгой. Я знала, что он хотел повторить мою неожиданную победу в ситуации, аналогичной той, когда я пожертвовала ферзя, однако я не давала ему возможности манипулировать мной и держалась подальше от его пешек, с большой осторожностью играя ферзем, пока он не сменил тактику игры. Пустив вперед свои пешки, он вклинился в мою оборону. Я бросила в бой уцелевшую ладью, однако она увязла, поэтому мне пришлось подтянуть туда же и ферзя. Увлекшись битвой, я не заметила, как одна из пешек, которая всего лишь несколько ходов назад была так далеко, стояла теперь перед моим краем доски. Последовал очередной ход, и в моем тылу объявился новый вражеский ферзь. Судьба игры была практически решена. Через несколько ходов Холмс поставил мне мат, и на этот раз была моя очередь смеяться и качать головой.

– Холмс, она никогда не поверит в это, – только теперь возразила я.

– Поверит, если все произойдет естественно. Эта женщина заносчива и тщеславна, она выходит из себя от того, что мы от нее ускользнули, и это сделает ее неосторожной; вряд ли она усомнится в том, что старому бедному Шерлоку Холмсу не удалось провести в ферзи свою пешку и он остался одиноким, беззащитным и беспомощным. – Он дотронулся кончиком пальца до черного короля. – Она набросится на меня, – он коснулся белого ферзя, – и тут мы ее возьмем. – Он взял черную пешку и потер ее ладонями, словно хотел согреть, а когда раскрыл ладони, вместо пешки там лежал черный ферзь. Холмс поставил его на доску и откинулся назад с видом человека, ведущего долгие и деликатные деловые разговоры. – Это хорошо, – произнес он, – в самом деле, очень хорошо. – Его глаза блеснули в свете лампы странным огнем, который я уже видела неделю назад, когда перед ним стоял молодой бандит с огромным ножом в руке.