Ученица Холмса - Лори Кинг

– Вы имеете в виду записку.

– Я знал об этом и раньше. Ты читала мою монографию по почвам Лондона?

– "Записки об отличительных признаках..." – начала я.

– Да, эту. Я не настаивал на том, чтобы ты изучала Лондон, но сам я провел большую часть жизни в этом городе. Я вдыхал его воздух, ходил по его земле и я знаю его, как муж знает свою жену. – Я не отреагировала на это сравнение, несмотря на его многозначительное «знаю». – Некоторые из лондонских почв я могу узнать по одному только виду, другие требуют изучения под микроскопом. Почва, которую я обнаружил в кебе и в раковине, была необычна лишь в некотором смысле. Дом на Бейкер-стрит, в котором я жил, был построен именно на ней, но на поверхность она выходит лишь в нескольких местах, и отличить образец из одного места от образца из другого можно только с помощью сильной лупы.

– Значит, грязь с Маленьких Ботинок была родом с Бейкер-стрит.

– Как ты догадалась? – спросил он с улыбкой.

– Осенило, – сухо ответила я. Он приподнял одну бровь.

– Злые шутки тебе не идут, Рассел.

– Извините, но о чем говорит тот факт, что она побывала на Бейкер-стрит, прежде чем отправиться в парк?

– Объясни это сама, – потребовал он.

Я послушно прокрутила в голове факты, пытаясь ухватиться за что-нибудь. Грязь, которая была на тропинке, в кебе, на сиденьях (на сиденьях?), на дорожке (кажется, там ее было совсем немного?) и в женском туалете (абсурд и издевательство) на полу и в раковине (в раковине – значит?..).

– Грязь была у нее на руке. На левой руке и правом ботинке. – Я замолчала, не веря самой себе, и бросила взгляд на Холмса. Его серые глаза лучились. – Это хорошо поставленная инсценировка. Она хотела, чтобы вы знали, что она была здесь, и она специально испачкала обувь грязью с Бейкер-стрит, чтобы утереть вам нос. Более того, она специально вымыла руки в женском туалете, чтобы вы знали, если еще не догадались к тому времени, что он это она. Я не могу в это поверить, ведь надо же быть просто сумасшедшим, чтобы самому выдать себя таким образом. В какую игру она играет?

– На редкость неприятная игра. В ней фигурируют три бомбы и смерть, но я согласен, что в фокусе с посылкой и взорвавшимся ульем есть доля юмора. Меня мучает одно... – промолвил он и умолк.

– Да?

– Ничего, Рассел. Просто рассуждения без оснований, бесплодные попытки найти истину. Мне казалось, что во всем преступном мире был только один человек, наделенный подобным умом, – это профессор Мориарти. Если бы я знал намерения снайпера, который стрелял в нас сегодня, когда мы были в кабинете Лестрейда, или то, какие цели преследовал Диксон в своих попытках, или хотя бы... Да, я полагаю... – и он вновь умолк.

– Холмс, я правильно вас понимаю? Все эти действия, направленные против нас, не имели своей целью нас уничтожить?

– Уничтожить? Нет. И ты права, ты правильно поняла меня. Я не верю в серию провалов, в то время как лицо, стоящее за всем этим, заставляет нас вновь и вновь убеждаться в его высокой компетентности. Случайности могут быть, но меня настораживают совпадения, и, кроме того, я полностью отрицаю существование у меня ангела-хранителя. Да, – задумчиво произнес он, – это серьезная проблема.

– Стоит трех выкуренных трубок, не так ли, Холмс? – заметила я.

– Нет-нет, пока нет. Никотиновая медитация служит для обдумывания реальных фактов, а не для того, чтобы извлекать их из ничего. Мне не кажется, что у нас есть все факты.

– Пусть, но ведь вы можете поразмышлять и вообще, абстрактно. Если она не хочет убивать нас, то каковы же ее намерения?

– Я не говорил, что она не собирается убивать нас. Скорей всего, она пока не собирается этого делать. И если мы предположим, что события последних дней соответствовали ее намерениям, то остаются три вероятности: первая – она пока не хочет убивать нас; вторая – она хочет, чтобы мы знали, что имеем дело с умным, обеспеченным и безжалостным противником, который полностью контролирует нас; и третья – она хочет, чтобы мы не высовывались либо покинули Англию.

– И это как раз то, чем мы сейчас занимаемся?

– Точно, – бесстрастно подтвердил он.

– Я... – Я просто застыла в ожидании.

– Ее действия требуют от меня этого. Она знает меня достаточно хорошо, чтобы предположить, что я пойму ее намерения и откажусь сотрудничать с ней. Поэтому я сделаю то, чего хочет она.

В конце концов я решила, что бренди повлияло на интенсивность и качество моих мозговых процессов. Я покачала головой и спросила его:

– А почему бы просто не исчезнуть на несколько дней? Неужели действительно необходимо...

– Бежать? – перебил он. – Ретироваться? Скрыться? Ты совершенно права. Еще сегодня утром я мог бы согласиться, что нескольких дней уединения в квартире Майкрофта или в одном из моих убежищ будет вполне достаточно. – Я содрогнулась при мысли о нескольких днях в той комнате с Холмсом. – Но сегодняшнее происшествие заставило меня изменить свое мнение. Посылка с одеждой – это была всего лишь умная шутка. А вот пуля... Та пуля. Она чуть не задела тебя. Я уверен, что все было просчитано, – произнес он хоть и не глядя на меня, но я все же почувствовала что-то в его голосе.

Чтобы скрыть это «что-то», он резко поднялся и принялся расхаживать взад-вперед по каюте, заложив руки за спину.

– Я начинаю чувствовать себя щепкой, плывущей по волнам неизвестно куда. Очень неприятное чувство. Если бы я была одна, то, скорее всего, доверилась бы волнам, пусть несут куда захотят, а я посмотрю. Но, так или иначе, это не выход из положения.

– И какой же тогда выход? Наступление? Всеобщая атака? На кого? Это все равно что колотить туман битой для игры в крикет. Оборона? Но как защищаться от миража? Она читала сказки Уотсона, мою книгу о пчелах, мои монографии о почвах и следах, которые недоступны для широкого круга читателей, и Бог его знает что еще. Женщина! Она повернула против меня мои же собственные исследования, причинила мне физические и моральные страдания, выбила меня из колеи на целых пять дней, преследовала меня от самого моего дома, пока не вынудила уйти в море. И ты знаешь, – заметил он и достал свою трубку, – она даже проникла в одно из моих убежищ! Да, сегодня, там были следы... Я до сих пор не могу поверить, что это могла сделать женщина. Она предвосхищает мои умозаключения, составляет для меня сценарии моих же собственных действий и при этом оставляет впечатление, что для нее это не более чем увлекательная игра. Даже Мориарти не заходил так далеко, а он действительно был мастером своего дела, причем мастером с большой буквы. – Он замолчал, после чего резко расправил плечи.

– Да, это соперник, не знающий себе равных, – заявил он уже более спокойным голосом и зажег свою трубку. Выпустив изо рта облачко дыма, он продолжил:

– Рассел, я тут подумал над твоими словами, которые ты произнесла сегодня утром. Ты ведь знаешь, что я частенько задумываюсь над мнениями других людей и особенно над твоими. Вынужден признать, что твой протест совершенно оправдан. Ты уже действительно взрослая и, учитывая твою натуру, я был вдвойне неправ, обращаясь с тобой как с Уотсоном. Приношу свои извинения.

Я восприняла это с недоверием, ожидая вероятного подвоха, но он продолжал совершенно бесстрастным голосом, как будто рассказывал мне о погоде:

– Сегодня во время моих бесплодных скитаний среди людских отбросов Лондона я почему-то подумал о твоем будущем. Мне не давала покоя одна мысль, точнее вопрос: «Чем должен заниматься ученик, сдавший выпускной экзамен?» Ведь все экзамены, которые я заставлял тебя сдавать, ты сдала на «отлично». В этом случае выбор у меня небогатый. Учитывая исключительность этого дела, вполне резонно предположить, что самое наилучшее – это убрать тебя из-под огня, как я поступил и с Уотсоном, до тех пор, пока что-нибудь не прояснится. Нет, не перебивай меня. К моему величайшему неудовольствию, я обнаружил, что не могу этого сделать. Я начал думать об этом еще в Уэльсе. Но сейчас, когда все повернулось таким образом, у меня просто нет другого выхода. Поэтому... – Он замолчал, вынул изо рта трубку, посмотрел в нее, сунул обратно в рот и полез в карман. В моей голове мелькнули две мысли: «Слава Богу, наконец-то» и «Боже мой, он собирается избавиться от меня».

Он извлек из кармана портсигар и достал оттуда маленький свернутый клочок тонкой бумаги, бросил его передо мной и занялся вытряхиванием пепла из трубки, в то время как я развернула листок. На нем было всего лишь пять строк, написанных в спешке от руки неровным почерком:

Египет – Александрия – Саид Абу Бахадр

Греция – Фессалоники – Томас Каталеро

Италия – Равенна – Фр. Доменико

Палестина – Яффа – Али и Махмуд Хазр

Марокко – Рабат – Питер Томас.

За каждым именем следовал ряд цифр, напоминавших обозначение радиочастот. Я подняла голову, но Холмс вновь стоял у иллюминатора спиной ко мне.