Ковчег завета - Грэм Хэнкок
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— И вы утверждаете, что ковчег перевезли в Аксум тысячу шестьсот лет назад?
— Таким образом, если он находился на Тана Киркос на протяжении восьмисот лет до того… Посмотрим… Ковчег тогда должен был попасть сюда примерно две тысячи четыреста лет назад. Так? Вы хотите сказать мне, что ковчег был доставлен сюда около 400 года до Рождества Христова?
— Да.
— Вы знаете, что 400 лет до. н. э. сильно отдалены во времени от Соломона, которого считали отцом Менелика? В самом деле, Соломон умер примерно за пятьсот лет до того времени. Что вы скажете на это?
— Ничего. Я рассказал вам предание, как оно записано в наших священных книгах и в нашей памяти.
Сделанное несколькими минутами ранее замечание страшно заинтересовало меня, и я снова приступил к расспросам:
— Вы сказали, что в то время вы были иудеями. Что это означает? Какую религию вы исповедали?
— Мы были иудеями. И совершали жертвоприношения… приносили в жертву барашка. И занимались этим до тех пор, пока ковчег не увезли в Аксум. Тогда пришел Абба Салама и обратил нас в христианскую веру, и мы построили здесь церковь.
Аббой Саламой, как я уже знал, эфиопы называли Фрументия — сирийского епископа, обратившего царя Эзану и все Аксумское царство в христианство в 330 году н. э. Это означало, что указанные Мемхиром Фиссехой периоды соответствовали действительности, или, по крайней мере, обладали внутренней связью. Единственное противоречие состояло в огромном расхождении между известным временем Соломона — серединой 900-х годов до н. э. и тем временем, когда ковчег был, предположительно, доставлен на Тана Киркос (которое выпадает, если отсчитать восемьсот лет назад от 330 года н. э., на 470 год до н. э.).
Я продолжил расспросы:
— До того как Абба Салама пришел и научил вас христианству, у вас не было здесь церкви?
— Никакой церкви. Я вам сказал. Мы были евреями. Мы совершали жертвоприношения. — Помолчав, священник добавил: — Кровь барашка собиралась в чашу… гомер. Затем ею обрызгивали камни, маленькие камни. Они до сих пор находятся здесь.
— Извините, повторите еще раз: что здесь находится до сих пор?
— Камни, которые мы использовали во время жертвоприношения, пока еще были иудеями. Эти камни здесь. На острове. Они здесь сейчас.
— А можно их посмотреть? — поинтересовался я, испытывая немалое волнение.
Если Мемхир Фиссеха говорит правду, значит, он говорит о вещественных доказательствах — реальных вещественных доказательствах рассказанной им странной, но довольно убедительной истории.
— Можно, — ответил старик и поднялся. — Идите за мной, я покажу вам.
КРОПЯ КРОВЬЮ…
Священник, подвел нас к высокой точке на краю утеса вблизи от вершины острова, откуда открывался вид на озеро Тана. Здесь, на приподнятом постаменте из природной необтесанной скалы, он показал нам три сгруппированных вместе невысоких каменных столба. Самый высокий из них — около полутора метров — был квадратным в сечении и имел наверху выдолбленное в форме чаши углубление. Остальные два были около метра в высоту, круглыми в сечении и толщиной с мужское бедро. Наверху они также были выдолблены на глубину до десяти сантиметров.
Несмотря на то, что они обильно заросли зеленым лишайником, я убедился, что три столбика — монолитные камни, свободно стоящие, вытесанные из одного серого гранита. Они выглядели старыми, и я поинтересовался мнением Ричарда на этот счет.
— Я, разумеется, — ответил он, — не археолог, но, судя по тому, как они были высечены, по стилю… особенно квадратный… Я бы сказал, что они были изготовлены в аксумский период, если не еще раньше.
Я спросил Мемхира Фиссеху, для чего нужны были углубления в форме чаши.
— Для собирания крови, — последовал ответ. — После жертвоприношения немного крови разбрызгивалось на камни и часть — на шатер, укрывавший ковчег. Остальное выливалось в эти углубления.
— Вы можете показать, как это делалось?
Старый священник подозвал одного из монахов и отдал негромким голосом какое-то распоряжение. Монах ушел и вернулся через несколько минут с широкой, но мелкой чашкой, настолько проржавевшей и тусклой, что невозможно было даже догадаться, из какого металла она изготовлена. Это, объяснили нам, гомер, в который первоначально собирали кровь принесенной жертвы.
— Что именно означает «гомер»? — спросил я Вон-дему.
Он пожал плечами:
— Не знаю. Это не амхарское слово и даже не тигриньяское. Это не похоже ни на один из эфиопских языков.
Я обратился за разъяснением к Ричарду, но он признался, что это слово ему также не знакомо.
Мамхир Фиссеха сказал, что чашка называется «гомер» и всегда так называлась, и это было все, что он знал. Затем он встал рядом с камнями, держа чашку в левой руке, как бы окунув в нее большой палец, взмахнул правой рукой на уровне головы и задвигал ею вверх и вниз.
— Кровь разбрызгивалась таким образом, — объяснил он, — над камнями и над шатром ковчега. После, как я уже говорил, остатки выливались вон там.
Он наклонил сосуд над чашеобразными углублениями наверху столбиков.
Я спросил священника, где именно на острове хранился ковчег в своем шатре. Он отвечал лишь:
— Где-то поблизости… где-то здесь.
Затем я попытался прояснить некоторые детали его сообщения.
— Вы сказали, что ковчег был вывезен из Тана Киркос в Аксум тысяча шестьсот лет назад. Это верно?
Вондему перевел вопрос. Мемхир Фиссеха кивнул.
— О'кей, — продолжил я. — Теперь мне хотелось бы знать следующее: привозили ли его когда-нибудь обратно? Когда бы то ни было? Возвращался ли ковчег сюда?
— Нет. Его увезли в Аксум, и там он и оставался.
— И, насколько вам известно, он до сих пор там?
— Да.
Никакой другой информации ожидать не приходилось, но я и так был больше чем доволен услышанным, тем более что никто ни разу не потребовал денег за информацию. Испытывая благодарность, я протянул 100 быров в качестве добровольного взноса на расходы монастыря. Затем, с разрешения Мемхира Фиссехи, я принялся фотографировать использовавшиеся при жертвоприношении столбы с разных сторон.
В Бахр-Дар мы вернулись к восьми часам вечера. На озере Тана мы в целом провели более четырнадцати часов, и счет за аренду «Дохлака» достиг 750 долларов США.
День выдался дорогостоящим по любым меркам. Но я уже не сожалел о расходах. В самом деле, охватившие меня на Дага Стефанос сомнения развеялись на Тана Киркос, и я был готов теперь продолжить поиск с обновленным чувством убежденности и оптимизма.
Это настроение получило новую подпитку в Аддис-Абебе. Прежде чем отправиться в запланированную на 23 ноября поездку на озеро Звай, я имел возможность посетить университетскую библиотеку и изучить материалы, касающиеся использования жертвенных камней в иудаизме времен Ветхого Завета.
Я открыл для себя, что столбы, аналогичные увиденным нами на Тана Киркос, имели отношение к очень ранним периодам религии как на Синайском полуострове, так и в Палестине. Известные под названием «массе-бот», они устанавливались как алтари на высоких местах и использовались для жертвоприношения и других культовых обрядов.
Затем я заглянул в Библию в поисках конкретных подробностей совершения жертвоприношения во времена Ветхого Завета. И я нашел такие подробности. Читая и перечитывая соответствующие места, я понял, что Мемхир Фиссера описал нам подлинный и весьма древний обряд. Несомненно, многое смешалось и спуталось в воспоминаниях об обычае, передававшемся из поколения в поколение. Когда же священник-островитянин рассказывал о разбрызгивании крови, он был удивительно близок к истине.
В главе 4 Книги Левит, например, я прочитал следующий стих: «…И омочит священник перст свой в кровь и покропит кровью семь раз пред Господом пред завесою святилища». А в Главе 5 я нашел: «…и покропит кровью сей жертвы за грех на стену жертвенника, а остальную кровь выцедит к подножию жертвенника…»
Но лишь обратившись к «Мишне» — письменной компиляции раннего изустного иудейского закона, я понял, насколько точно соответствовал действительности рассказ Мемхира Фиссехи. В трактате «Иома» — втором разделе «Мишны» — я нашел подробные описания жертвенных ритуалов, проводившихся высшим жрецом в храме Соломона перед завесою, скрывавшей ковчег завета от взглядов мирян.
Я прочитал, что кровь жертвы — барашка, козленка или бычка — собиралась в миску и передавалась тому, «кто должен помешивать ее… чтобы она не свернулась». Затем жрец, явившийся из святая святых, «берет кровь у того, кто мешал ее, и снова входит в святая святых и встает опять на место, на котором стоял, и кропит кровью один раз вверх — и несколько раз вниз».