Невеста по заказу - Каролина Дэвидсон

– Ты хочешь уехать отсюда, Лотти? – спросил он тихим, мягким голосом – мягче, чем снег за окном.

Она обернулась, взгляд ее был неподвижен, в нем читалось отчаяние, которое она скрьшала с самого утра.

– Ты женился на мне, чтобы я присматривала за детьми. Их теперь не будет, и я не вижу смысла в том, чтобы отравлять тебе жизнь, Джон.

Лотти еще со вчерашнего дня, когда приезд Шерманов развеял ее безмятежное счастье, пыталась сдерживаться и не говорить об этом. Но теперь настало время быть честной перед самой собой и перед человеком, который женился на ней по необходимости. Неожиданной была боль утраты, которую она ощутила, осознав последствия своего поспешного заявления, Если Джон хочет, чтобы она уехала, если она навеки обрекает себя на несчастье… Мысль эта казалась настолько ужасной, что Лотти охватило отчаяние.

Значит, она ничего не поняла, подумал он и свысока взглянул на нее. А ведь он сделал ее своей женой, он хорошо с ней обращался. И предоставил кров, даже купил приличные ботинки… Теперь же она стояла перед ним босая, в сером мешковатом платье, которое годилось разве что для пугала. «Нет, она не любит меня», – подумал Джон, и эта мысль ошеломила его.

– Если ты хочешь быть моей женой, то оставайся, – великодушно предложил Джон, засунув руки поглубже в карманы. – Подумай хорошенько, прежде чем уехать обратно в приют.

– Мне не хотелось бы остаться перед вами в долгу, мистер Тиллмэн, хотелось бы отработать те деньги, которые вы на меня потратили.

Ее глаза сверкали. Гнев окрасил румянцем лицо, побледневшее от утренних переживаний. Ее растрепанные волосы слабо отсвечивали под лучами солнца, падавшими из окна. Она то и дело откидывала со лба непокорные пряди, но короткие волоски светящимся облачком окружали ее лицо.

Он смотрел на нее, прищурившись. Горечь и злоба боролись в его душе. Лотти искушала его, несмотря на убогое платье, мешком висевшее на ее плечах. Искушала даже вскинутым, как у дерзкой девчонки, подбородком и руками, упершимися в бедра. Даже своими растрепанными волосами и гневно сверкающими глазами.

«Особенно эти спутанные волосы и горящие глаза…» – подумал Джон, чувствуя, как набухает его плоть. Желание напрягло его мускулы, он даже слегка покраснел. Джон сделал шаг вперед и коснулся рукой жены.

Это было ошибкой. Он понял это, как только почувствовал ее тепло, обжигающую волну напряжения, пробежавшую между ними. То был остаток их страсти, которая жила где-то в закоулках его сознания в течение нескольких последних дней. Лотти была так близка, так соблазнительна, а он вел себя с ней сегодня отнюдь не по-джентльменски. Придавленный осознанием своей потери, он повернулся к ней и с силой стиснул ее. Она едва не задохнулась в его объятиях.

– Джон! – глухо вскрикнула Лотти. Глаза ее расширились, лицо побледнело. – Руки… Ты сделал мне больно! – произнесла она, едва сдерживая поток слез.

Лотти не плакала, когда уехали дети. Она не плакала даже тогда, когда ей пришлось вымыть весь дом и отскрести пол, чтобы хоть как-то дать выход переполнявшему ее отчаянию. Но теперь она не смогла сдержаться. Слезы ручьями потекли по ее щекам, и, о Боже, она разрыдалась прямо у него на глазах!

Он снова стиснул ее в объятиях. До встречи с этим человеком никто на свете не мог заставить ее плакать на виду у людей: все свои детские горечи и беды она поверяла подушке. Потом, став взрослее, научилась сдерживать чувства и держать себя в руках; она поняла, что слезами горю не поможешь… и поклялась, что никогда не проронит ни одной слезинки. Ей казалось невероятным, что медвежья хватка Джона смогла исторгнуть из нее эти унизительные слезы.

Джон отпустил ее, вдруг осознав, что совершает глупость, что нельзя с ней так обращаться. Он погладил ее плечи, ощутив сквозь грубую ткань платья тепло и нежность ее тела, и закрыл глаза, чтобы не видеть ее заплаканного лица, ее скорбной фигурки.

Лотти очень хотелось пригреться на его широкой груди. Он находится всего в нескольких дюймах от нее и вместе с тем как бы на расстоянии многих миль, думала она, тщетно желая близости, которая связала их прошлой ночью. Но мисс Эгги предупреждала ее: «Женщина нужна мужчине только, чтобы удовлетворить свою похоть». Лотти покачала головой, вспомнив эти слова. Она не могла согласиться с ними, не могла и не хотела их принять. Во всяком случае, если Джон с ней только удовлетворял свою похоть, то она должна понести кару за свое в этом участие. На него она не могла жаловаться. Джон, в конце, концов, и не выказывал особой симпатии к ней, демонстрируя лишь тягу к ее телу.

Лотти покраснела до корней волос. За такие мысли, да еще днем, Господь должен был сурово покарать ее. Джон сделал шаг назад – он ее жалел и не мог больше делать ей больно. Ему очень хотелось помочь ей. С другой стороны, он иронизировал над собой, над тем, как повел себя в их словесной баталии. Теперь они должны вместе, общими силами попытаться справиться с той глубокой раной, которую нанес им отъезд Сисси и Томаса. Они должны быть вместе, им нельзя враждовать и ссориться. Но вдруг Джон понял, что у него нет сил, чтобы преодолеть ту пропасть отчуждения, которая пролегла между ними в этом опустевшем доме.

Лотти отстранилась от него, отвернулась и, закрыв лицо руками, громко чихнула.

– Тебе нужен платок? – спросил он.

– Спасибо, у меня есть свой, – произнесла она, все еще прикрывая рот рукой.

Склонившись над горкой коробок, стоящих рядом с ее кроватью, она сунула руку в одну из них, чтобы достать тряпочку из фланели. Лотти обычно использовала их каждый месяц в те дни, когда это было необходимо; сейчас она хотела использовать фланель в качестве носового платка. У Лотти никогда не было носовых платков, которые мисс Эгги считала излишней роскошью. У нее имелись свои взгляды на то, что необходимо женщине. «Настоящей леди обязательно надо носить перчатки», – сказала она, вручая Лотти пару второсортных перчаток тем памятным утром, когда девушка покидала приют.

Джон смотрел на нее, нахмурившись, – он пытался придумать хоть какой-нибудь выход из сложившейся ситуации.

– Лотти, – начал он и замолк, ожидая, когда она повернется к нему.

Но нить его мыслей неожиданно была прервана позвякиванием упряжи и ржанием лошади.

– Гости, – коротко бросил он.

Она метнула на него тревожный взгляд – ну и зрелище они будут представлять: он – весь взъерошенный, она – замарашка с заплаканными глазами. Но было поздно даже пытаться привести себя в порядок. Джон уже открыл дверь и вышел на крыльцо.

– Здравствуй, Женевьева. – Лотти услышала, как Джон приветствует ее подругу, спускаясь по ступенькам.