Изобретение велосипеда - Юрий Козлов

Две мысли, как два больных зуба, мучили Гектора: Алина Дивина и университет. Находились они в явном противоречии, и учебник укоризненно тыкал Гектора через сумку углом в плечо и спрашивал: «Что ж ты, гад?» И Гектор давал себе клятву завтра же начать заниматься, использовать каждую свободную минуту, а их, по словам Фёдора Фёдоровича, у него будет немало — раскопки с шести утра до девяти, потом перерыв до пяти часов дня, и снова копать до восьми вечера. Перерыв составлял восемь часов, а этого было вполне достаточно.

Не знал Гектор, как встретит его Алина Дивина, и поэтому разволновался, когда Фёдор Фёдорович показал крутой спуск к морю и три палатки на берегу, стол, сколоченный из досок, людей, сидящих за столом. Алины среди них не было.

— Радуйтесь, археологи! — сказал Фёдор Фёдорович. — Привёз вам рабочего!

— Ура! Ура! Ура! — прокричали археологи — сутулый загорелый парень с бородкой и две девицы в тренировочных штанах и в лифчиках. Поодаль стояла повариха. Было ей на вид за тридцать. Приземистая, широкобёдрая, лицо круглое, словно очерченное циркулем. Она изучающе смотрела на Гектора. Недалеко от воды лежал побелевший от солнца брезент. На нём чернели, краснели, белели битые черепки, лежала на боку полусклеенная амфора. Фёдор Фёдорович уселся за стол.

— Руслан! — сунул Гектору руку сутулый парень.

— Света!

— Наташа! — представились девицы.

Света — чёрная от загара блондинка — напомнила Гектору злой персонаж из детской сказки. Наташа была худой и невзрачной. Говорила она тихо и смотрела кротко.

— А я Галя, — с украинским «х» вместо «г» сказала повариха.

— Хектор, — неожиданно ответил Гектор.

Все засмеялись, а Галя обиделась, но Гектор тут же начал говорить ей разные комплименты, извиняться, улыбаться так светло и чисто, что Галя положила ему в чашку больше всех макарон по-флотски (свесили макароны ноги через край чашки), а наверх Галя положила разрезанный вдоль огурец.

— Ты же голодный, — улыбалась она, ласково глядя на Гектора.

— Я всё хотел спросить… — Гектор обвёл взглядом компанию, сидящую за столом. — Я всё хотел спросить, а где Алина?

— Алина создаёт шедевр, — усмехнулась Света. — Алина у нас Роден в купальнике, а Алёша Григорьев ей позирует…

— Кто такой Алёша Григорьев? — спросил Гектор.

— Они скоро придут, — сказала Света.

Гектор вздохнул и начал расправляться с макаронами по-флотски.

52

Алёша Григорьев — двадцатипятилетний атлет, аспирант, без пяти минут кандидат наук, сероглазый красавец с усами, на манер западноукраинских спускающимися на щёки, приехал в Керчь из Москвы позагорать и поплавать. В его университетской аспирантской программе лето одна тысяча девятьсот шестьдесят девятого года значилось как «участие в археологических раскопках». Алёша добросовестно участвовал в раскопках, тем более что соотношение мужчин и женщин в экспедиции было два к четырём, причём этот хлюпик Руслан — жалкий керченский студентишка — в расчёт не шёл. Последнее время Алёшины мысли занимала неприступная скульпторша-художница, оказавшаяся в экспедиции по какому-то недоразумению. Когда Алёша — загорелый акробат, впервые попытался обнять Алину в уединённом месте, она обещающе задрожала и сказала срывающимся голосом: «Послушай, друг, я не хочу, чтобы из-за меня ссорились повариха и руководительница… Ступай к ним…» Алёша посчитал это хорошим признаком.

Алёша специализировался на истории древнегреческого быта. Он уже успел побывать на раскопках в Греции, Египте и в Ливане. Когда он начинал рассказывать вечером у костра об этих странах: о белоснежном, засиженном чайками Акрополе, о Суэцком канале, который Алёша якобы переплыл на спор, о ливанских подвальных кабаках, где вьётся кольцами синий гашишный дым, глаза у женщин вспыхивали, как угольки.

Только Дивина равнодушно относилась к его рассказам, презрительно фыркала, как необъезженная лошадь. Алёша только посмеивался. Он был уверен, что она никуда не денется.

Он с радостью согласился позировать Алине, и та лепила его во весь рост из синей береговой глины, но близко к себе не подпускала. А Алёша забыл про недописанную диссертацию, про раскопки, забыл про всё… Несколько раз он ночью пытался залезть в палатку к Алине, но та предупредительно перешла спать к Гале. Алёша злился, бегал по лагерю, крутил с пятнадцатиметрового утёса на глазах у всех тройное сальто, но…

…Алёша кинулся на Алину, когда она заканчивала лепить из синей глины его фигуру. Глаза у неё вдруг сделались необыкновенно большими, но Алёша сразу понял — кричать она не будет, гордая… Он шептал ей, что женится на ней, что любит её, что не может жить без неё, Алина молча отбивалась, кусала его плечи, била свободной рукой по лицу. Борьба эта поначалу забавляла Алёшу — двадцатипятилетнего атлета. Не нравилось только, что Алина расцарапала ему плечи и спину, но, чёрт возьми, она стоила этого! Светлые волосы рассыпаны по плечам, глаза сверкают, как у амазонки, а какая грудь, какие руки! Вот только, пожалуй, ногти слишком длинные… Алёша умышленно затягивал борьбу, ожидая, пока Алина добровольно перестанет сопротивляться. Алина сопротивлялась…

…Алёша Григорьев сразу понравился Алине Дивиной. Молодой, атлетически сложенный, умелый рассказчик и прекрасный спортсмен — такие мужчины всегда вызывали у Алины уважение. Не было в Алёше самого ненавистного Алине — комплекса неполноценности. У Алёши было открытое и красивое лицо римлянина — повелителя и наглеца, умеющего быть одновременно благородным, подлым, честным и лживым. Алина много думала о нём в первую ночь в палатке, когда недалеко шумело море и звёзды заглядывали сквозь рваный брезент, но утром, как пощёчина — Галя рассказала, как Алёша к ней залез. «Самец! — подумала Алина. — Мерзкий, отвратительный самец…» Она решила забыть про то, что существует на свете некто Алёша Григорьев. Рьяно ругала Алёшу и Света. «Пусть только сунется ко мне! — говорила Света. — Я его так отошью! На всю жизнь, подлец, запомнит!» Через несколько дней Света виновато посмотрела на Алину и всхлипнула. «Я такая дрянь, — прошептала Света. — Мне так стыдно…» — «Брось ты», — ответила Алина.

Алёша позировал Алине уверенный и наглый, смотрел ей в глаза, усмехался и как бы спрашивал: «Что, девочка, пора?» И внутренне Алина почти соглашалась, что «пора», но когда это случилось, когда Алёша грубо повалил её на песок — всё в ней воспротивилось. Алина не любила грубых людей. Она сопротивлялась, как могла. А Алёша играл с ней, как кошка с мышкой. И вот, когда сил не осталось совсем, когда шорты треснули и поползли, когда загорелое, пахнущее потом плечо Алёши Григорьева упёрлось ей в подбородок, Алина решила закричать. Она глубоко вздохнула, но крикнуть не успела. Алёша как-то неожиданно дёрнулся, голова его мягко и доверчиво легла Алине на грудь. Алина спихнула с себя Алёшу и встала. Перед ней стоял Гектор. Алина одной рукой закрыла грудь, другой подтянула шорты.

— Я тихонько стукнул его палкой по голове, — сказал Гектор. — Как я понял, тебе всё это было не очень приятно…

Алина дрожала. Губы у неё тряслись.

— Что ты здесь делаешь? — спросила она. Слёзы пока ещё только накапливались в глазах.

— Меня послали собирать дрова, — сказал Гектор, показывая на кучу сухих веток и палок. — Потом я услышал шум, словно дельфин выпрыгнул на берег. Потом я увидел эту замечательную скульптуру из синей глины. А потом уже тебя и натурщика… Ты не обижаешься, что я с ним так сурово?

— Гектор… Мальчик мой… — Алина неожиданно прижалась к нему и заплакала. — Ты… Ты… Как ты нашёл меня? Я же уехала, адреса никому не оставила. Откуда ты здесь? Господи, прости меня, пожалуйста, Гектор… — Сквозь слёзы Алина взглянула на Гектора. Он стоял худой и высокий, ветер шевелил светлые волосы, но смотрел Гектор не на Алину, а куда-то совсем в другую сторону. Не могла понять Алина, что в глазах Гектора.

Алёша Григорьев застонал и открыл глаза. Некоторое время он осторожно трогал огромную шишку на голове, потом сел на корточки.

— Извини, друг, — сказал Гектор, на всякий случай снова берясь за палку. — Так уж получилось…

— Кто ты такой? — морщась, спросил Алёша. Потом посмотрел на Алину. — А, — сказал он. — Юный поклонник…

— Замолчи! — закричала Алина и пошла вперёд.

— Идите в лагерь, — сказал Алёша. — Я попозже приду… Голова раскалывается.

Гектор собрал дрова и пошёл следом. По песку они шли вдоль моря, наступая на мокрые камни.

— Одиссей и Навсикая, — сказал им в спину Алёша Григорьев. — Картина такая у Серова есть…

Алина говорила, говорила, никогда Гектор не слышал, чтобы Алина так много говорила. А Алёша Григорьев смотрел им вслед, смачивал водой голову и искал на песке свои сандалеты.