Собрание сочинений в четырёх томах. Том 4. - Альберт Лиханов

По крайней мере, на мой взгляд.

Прекрасна и неожиданна крутым поворотом, который произошел в душе человека.

Вспомните: письмо Лены рассказывало о том, как ей удалось вырваться из дурной компании, исповедь Семена из заключения — о том, как не удалось…

И в том и в другом варианте дурная компания, «подвал», «подворотня» действует как некая постоянная величина.

Постоянная, неизменная, прочная.

И вот новая постановка вопроса. Человек из «подворотни», хлебнувший всех ее «прелестей», приходит к выводу, что он не уйдет из «подворотни». Напротив, вернется в нее, чтобы наставить на путь истинный запутавшихся мальков.

Интересное, доброе сравнение: мальки мечутся в мутной луже, хотят вырваться из нее и не могут — им не видно, куда плыть, из-за этой грязной мути, дышать нечем…

Как и почему пришел Василий к этой здравой мысли — не бежать из «подворотни», а повернуть ее на новый лад?..

Тут, конечно же, сразу надо трезво сказать — по силам это не сверстникам «мальков», но человеку, который старше.

Пусть ненамного, но все-таки старше.

Групповые законы таковы, что подчинить компанию каким бы то ни было идеям может лишь тот, кто хоть чем-то лучше.

Возраст — достоинство явное и неоспоримое.

Но оставим возраст пока в стороне. Поищем причины такого решения. Где они, в чем?

Обстановка: старый маленький городишко с двумя «пьяными» заводами.

Обстоятельства: детство без отца и матери.

Не так уж мало для горестной завязки.

Мы тут немало говорили о семейных обстоятельствах, о том, что значат мать и отец для растущего человека.

Но разве не играет роли сама обстановка?

Городок, где наверняка пара клубов да кинотеатр, зато достаточно ларьков, где торгуют свежим пивом.

Городок, где немалое число отцов свободное время проводят, потребляя основную промышленную продукцию…

Мне приходилось бывать в таких городках, и всякий раз диву даешься: почему так часто именно в маленьких районных городках размещаются эти «пьяные» заводики?

Разве не заметно невооруженным взглядом: разрушающая власть их продукции здесь сильнее, значительнее, и часто нечего противопоставить ей из добрых начал.

В большом городе от горького пристрастия человека и театр оторвать может, искусство.

В большом городе просто времени у человека меньше на то, чтобы тратить на пустое; хотя, признаться, конечно, большой город сам по себе для грехов еще не помеха…

Но маленький городок, райцентр, где уж, почитай, вообще ничего нет, что может он, чем может помочь человеку? Ну, трезвому водка не мешает, но тому, кого таким словом не назовешь?

Вот и выходит невеселая обстановка. Маленький городок, гонят свою продукцию два завода, бродят сумеречными улицами нетвердые тени, а ребята, о которых мы столько печалимся, обстановку сию восприемлют как должное, как норму, предоставленные в свободное время отцов не отцам, а каким бог пошлет поветриям, делам и нравам…

Добавим к этому: у Василия поначалу не было родителей.

Когда появились, занялись собой: родился новый ребенок.

Старший рос, как он пишет, «волчонком».

Николай Иванович Пирогов, великий русский хирург и прекрасный педагог, замечал: «Чтобы судить о ребенке справедливо и верно, нам нужно не переносить его из его сферы в нашу, а самим переселяться в его духовный мир».

Простая, но не сознаваемая многими матерями и отцами истина.

В духовный мир Василия родители проникнуть не попытались.

Это и есть непонимание детей…

В исповеди Василия есть сентенции откровенные, злые, скажем прямо, без особого вкуса, но они не вычеркнуты, оставлены на месте, потому что некоторые из них требуют обсуждения.

Вроде такой: «Как там мусор стал мусором, в конце концов неважно».

Оставим терминологию на совести автора, у него, по чести, такое право есть. А вот диалектику развития поисследуем. Впрочем, говоря о том, что это неважно, Василий все же о неважном рассказывает.

Вот «подворотня».

Лена, исповедуясь, не назвала этого слова. Василий называет — научился х а м е л е о н н и ч а т ь. Думается, точное словечко. А главное, выражает суть подростка, попавшего в «подворотню».

Тут вообще следует сказать, что мысль Василия Александровича Сухомлинского об уникальности видения мира у подростка, когда он точно замечает то, что еще не видит ребенок и уже не замечает взрослый, применима и к «подворотне», к тому негативному, что дает неуправляемая компания отроков.

Взгляд этот — чаще всего пронзительно честный — не все и не сразу принимает к «подворотне».

Больше того, многое и не приемлет.

Вот тут-то и начинается раздвоенность подростка — раздвоенность его мыслей и поступков.

В душе он, может быть, против, например, хулиганского поступка. А действует как все. Забавный признак этого — слезы. Приведут такого пацана в милицию — видит, дело пахнет серьезным, и в слезы, точно ребенок.

Поступок не детский, а слезы вполне детские.

Слезы раскаяния.

Бывает, такая ситуация испугает, оттолкнет от «подворотни». А бывает, выйдет из милиции, встретит дружков — и в смех.

У самого кошки на сердце скребут, а он смеется.

Снова ведь раздвоение.

Уже перед товарищами.

Так что приспосабливаемость, «хамелеонничание», как пишет Василий, не его лишь личное качество в пору отрочества, а черта поведения типичная.

Хочу добавить: в этом слове — хамелеонничание — не вижу дурного смысла.

Напротив.

Ведь приспосабливаются к дурному ребята не зря.

К дурному приспосабливаются, видно, уходя от хорошего, от верного…

Есть смысл подчеркнуть еще раз: точно с материнским молоком впитывают в себя наши дети гуманные правила общества. Слушая бабушкину сказку, читая первую книжку. Разговоры взрослых, радио, телевизор, газеты, школа, книги, фильмы — все, весь воздух, окружающий человека с ранних пор, внушают ему правила жизни.

Я бы даже сказал, это показательно и примечательно, что подросток, сталкиваясь с дурным, приспосабливается, «хамелеонничает», меняет цвет кожи.

Путь от хорошего и правильного к плохому печален и драматичен, об этом весь разговор. Но, замечу в скобках, впитавшего правильные нормы жизни и упавшего затем в болото обратно на берег вытащить все-таки легче, а главное, естественней, чем наоборот.

Поэтому «хамелеонничание» не только реальное и типичное свойство подростков.

В приспособленчестве к дурному надо увидеть хорошую основу и за нее цеплять крюк подъемного крана, точно зная, что иной даже главарь «подворотни» может от чистого сердца ненавидеть ее.

Василий верно пишет о «мальках», которые, как он, рвались из «подворотни»: «Только их присутствие, их дружба меня и спасали».

Это не просто меткое замечание.

Это доказательство психологической неоднородности, неровности «подворотни».

Свидетельство того, что умелый педагог, да еще педагог, вышедший из этой самой среды, сумеет при желании раздробить компанию, оторвать «мальков» от остальных.

Я воспринимаю мысль Василия не как абстрактную идею, но как конкретную ступеньку, которую он, будущий педагог, обозначил для себя…

Ступенька пока одна, не знаю, первая ли, вполне возможно, она и обозначена интуитивно, но тем не менее высказана, намечена, определена и, на мой взгляд, соответствует психологическому портрету «подворотни».

«Что станет с человеком, если из него вынуть позвоночник?» Ответ Василия справедлив. Собственно, вопрос воспитания подростка и есть вопрос формирования у него «позвоночника». Нет его, и перед нами безвольная личность, человек, охотно подчиняющийся другому, более сильному и, к сожалению, не всегда доброму.

Чаще как раз напротив.

Василий пришел к важному человеческому выводу. К сожалению, не всегда судьба личности — логическое продолжение ее развития. Ведь бывает, что иногда человек устраивается в жизни, а не устраивает ее. Под словом «устраивает» я подразумеваю деятельное, активное, осознанное жизнетворчество.

Судьба Василия мне представляется прекрасным образцом «овеществленных идей».

Увиденное, прожитое, осознанное этот человек отлил в формы не стенаний, не разговоров, не размахиваний руками, а в формы собственных поступков.

Его выводы не сулят ему легкой жизни.

Он полон сомнений, размышлений.

Но не отчаяния! Этот человек, может, не всегда знает, с какого края подступиться, но убежден — подступиться надо, надо сделать. Да что там — уже делает.

Странные камуфлеты предлагает нам жизнь. Вот было у человека нелегкое детство, непонимание родителей, «подворотня». Но ведь именно потому, что было нелегкое детство, стал Василий таким, каков есть.

Память собственного детства помогает ему посвятить себя тому, чтобы другие ребята, пусть чужие ему по крови, не родные, не знали такого детства.