Старый дом (сборник) - Геннадий Красильников

А мне после рассказа Парамона стало не по себе. Не из-за Беляева — черт с ним, раз заслужил, правильно сделали, что посадили — нехороший след остался в душе от слов старика: "…жрал Беляев из большущей миски и тебя прикармливал". Неужели так оно и было? Если так, тогда понятно, откуда брались красивые Раины наряды… В такое время, как нарочно, припоминается прошлое. Однажды Рая пришла в школу в лаковых туфельках, похвалилась перед подружками: "Сшили в артели, тридцать рублей стоят…" Кто-то насмешливо спросил: "У вас заем что ли выиграл?" Рая обидчиво поджала губки, чуть не со слезами выпалила: "По людям не побираемся, своего хватает. И нечего чужие деньги пересчитывать!.."

Неужели старик Парамон сказал правду?

Невеселые мысли не давали покоя. У кого узнать? Будь Рая здесь, спросил бы ее: "Рая, скажи, это — правда?" Но она далеко и даже не пишет писем. Почему не пишет? Каждый день вспоминаю ее, хочу видеть. Любовь? Неужели она такая? Нет, не хочу думать о Рае плохо. Мы всегда, всю жизнь будем жить с ней рядом, не теряя друг друга. А дальше? По правде, пока я затруднялся сказать себе, как будет дальше… Просто мы будем жить вместе, вот и все… Могу ли я в чем-либо обвинить или упрекнуть Раю? Ведь если мать покупала ей новое платье или обувь, она, должно быть, не расспрашивала, как и откуда, на какие деньги куплена обновка. Просто она радовалась покупкам и носила, ни о чем не задумываясь. Да, Рая любила красиво одеваться, оттого она становилась еще красивее. Если даже ее мать и была замешана в каких-то темных делах Беляева, Рая тут ни при чем!

Четвертый день я работаю на скирдовании. Работа однообразная: знай подавай вилами снопы, конца этому не видно. В поле рядами стоят ровные, похожие один на другой скирды-близнецы. Они смахивают на шляпки гигантских грибов, мощно выпирающих из земли. Старик Парамон, конечно, геометрию не изучал, о тригонометрии даже слыхом не слыхал, а скирды у него получаются будто по математическому расчету. Пожалуй, теперь я согласен с Алексеем Кирилловичем: старик в своем деле оказался настоящим мастером. Зря я плохо подумал о нем: Парамон на самом деле не такой уж вредный и злой старик, ко мне он относится хорошо. Про случай с огурцами в огороде я ему не напоминаю; а сам он, видимо, давно забыл…

Алексея Кирилловича Парамон хвалит, говорит, что новый председатель землю понимает и уважает, а это для председателя штука немаловажная. И добавляет: "При Беляеве я на колхоз махнул рукой. А что с меня возьмешь? Из рабочих годов я давно вышел. На меня тоже махнули тем же концом: мол, сиди на печи да ковыряйся в золе… Так бы и просидел остаток жизни, а тут гляжу — хороший человек пришел к нам, помочь ему надо по мере сил, возможностей…"

Я давно замечаю: тянутся к Алексею Кирилловичу люди, с его приходом они словно пробудились от тягостной дремоты. Сами напрашиваются бригадиру: "Куда нынче назначишь, на какую работу?" Все увидели:, дела в колхозе пошли на поправку, трудодень из простой палочки стал превращаться в рубли, пуды… При Беляеве бригадиры с ног сбивались, бегая под окнами, а сейчас рыжий Василий чинно-важно разъезжает верхом, лишь изредка стучит по наличникам: "Дома кто есть? Тетка, на прополку собирайся!" Да, многое, оказывается, дано сделать даже одному человеку. Конечно, меня ни в какое сравнение с Захаровым брать нельзя: он председатель, в его руках большая сила, что он скажет — другие выполняют. А я? Что я могу сделать своими руками?..

Мы закончили кладку очередной скирды, и тут старик Парамон подозвал меня к себе.

— Этак мы, Лексей, до самого снега не управимся. Сегодня подавальщиков хватает, давай-ка, примись навивать свою скирду.

— Как свою? Мне самому? — растерялся я.

— А то кому же? Мудреного в этом деле немного… Давай, с легкой руки — полпуда муки! Зачин я тебе сделаю, а остальное доделаешь один.

Ну вот, лиха беда начало! Теперь я как бы начальник: четверо женщин подают вилами снопы, кидают к моим ногам, а я укладываю их рядками, но кругу. Чуть замешкаешься с одним снопом, а над головой уже свистит колосьями другой, за ним третий. Знай только успевай укладывать! Надо следить, чтобы снопы ложились ровно, не оставалось между ними щелей, чтобы кладка получалась точно по окружности, чтобы… Перед тем как разрешить мне кладку, старик обстоятельно втолковывал свои "секреты", но стоило начать, как все советы вылетели из головы. Через четверть часа рубашка на мне взмокла, хотя денек сегодня не из жарких… Укладываю снопы, а в голове крутится одно: "Не забыть — скирда должна все время расти точно по кругу. Начиная примерно с середины, она должна постепенно и равномерно суживаться… Точно по кругу. Формула площади круга пи эр квадрат. Помни: пи эр квадрат…" Забывшись, я помедлил со снопом, и в этот момент следующий сноп ткнулся мне в лицо колючим комлем. Из глаз выжались слезы, я закрыл лицо руками, а снизу кричат:

— Эй, Алешка, уснул там? Гляди в оба, не зевай!..

Скирда уже высокая, подавальщицам меня не видно, они, не глядя, закидывают снопы наверх. Надо быть осторожным, шутя можно остаться без глаз или получить вилы в бок… Между делом поглядываю в сторону Парамона Евсеича — он от меня метрах в двухстах завершает свою кладку. Старик привычно нетороплив, наклоняется за снопами будто нехотя, а скирда у него заметно выше моей. И когда он успел? А ведь я стараюсь работать без передышки, без конца танцую по кругу, укладываю бесконечную вереницу тяжелых, налитых зерном снопов (должно быть, в каждом не меньше полпуда веса!), пот градом катится по лицу, а до завершения скирды далеко. Придется поднатужиться, неудобно отстать от старика. Только бы не забыть: пи эр квадрат…

Парамон уже нахлобучил на свою скирду "шапочку" и спустился вниз. Смотрит издали в мою сторону, а идти — не идет. Но вот еще рядок, и скирда моя тоже готова. Сделав аккуратную шапочку, насаживаю ее на голую макушку огромного гриба и, цепляясь за колючие комли снопов, спускаюсь на землю. Вблизи скирда выглядит аккуратной, она крепко стоит среди жнивья, выпячивая пузатенькие, сытые бока. Получилась кладка, честное слово, получилась!

Стараясь не показывать вида, я направился к старику. Для пущей важности насвистываю, но губы сами растягиваются в улыбку. Ну, конечно, старик сейчас начнет хвалить меня, дескать, молодец, хорошо справился с первым почином. Ну, скажем, для меня это дело оказалось не таким уж сложным: как-никак, а геометрию я сдал на пятерку, в любое время могу ответить без запинки, с чем кушают этот самый "пи эр квадрат".

— Кончил? — коротко спросил Парамон.

Я молча кивнул: как видишь, стоит.

— Вижу, вижу, — усмехнулся старик. — Только отчего это, Лексей, скирда твоя… будто кланяется кому? Уж не самому ли тебе, а?

Я живо обернулся, взглянул на свое "творение", и горячая волна пробежала по спине, добралась до самого затылка. Смотрю и не верю глазам: издали скирда выглядит совсем непривлекательной, самое же главное — верхняя ее половина подалась куда-то вбок, точь-в-точь как старая рыжая шапка на голове деда Парамона! Удивительно, как еще она не валится? Конечно, стоит подняться сильному ветру, и тогда… Вот тебе и геометрия с применением тригонометрии. Вот тебе пи эр квадрат! Опозорился, сел в лужу! Убежать бы сейчас, куда глаза глядят, чтобы люди не видели… Но ведь скирда останется стоять на месте, люди будут указывать пальцами и смеяться: "Смотрите, смотрите, эту уродину сложил Алексей Курбатов!" Мне было так же стыдно и горько, как в тот день, когда провалился на экзаменах в институт…

А старик Парамон продолжает молчать. Было б лучше, если принялся бранить: мол, если руки кривые, так и не брался бы! Но он молчит, искоса поглядывая на меня выцветшими глазами.

— Ну, это еще куда ни шло! — сказал он наконец. — Смолоду со мной и не такое было… Взял меня отец в поле, показал, как скирду навивать, а сам и говорит: "Ну, Парамоша, приступай к крестьянскому ремеслу. Не век тебя за руку водить, один привыкай…" Поставил я две скирдушки, а под вечер приезжает отец, работу мою принимать. Постоял он, поглядел, а потом поднял жердину да как спихнет меня со скирды. Не помню, как на землю летел, бок весь расшиб, дыхнуть не могу. Отец на все поле кричит, По-всякому кроет меня: такой-сякой, мало еще тебе досталось за такую работу, на одной мякине тебя надо держать, ежели к хлебу бережливости не имеешь, сукин сын! Было всякое, Лексей… Зато были в мое время настоящие мастера по скирдовальному делу, по-нынешнему — вроде инженеров. Стояли скирды, особенно у богачей, годами, на них уже молодые березки растут, а откроешь сверху — сухо, будто вчера сложили! Что говорить, умели дело делать… И если человек мог самостоятельно сложить скирду, то считался он уже настоящим, дельным мужиком. На скирдовальном деле вроде как экзамен держали. А то как же? Хлеб — он требует труда, большого уменья. Пока рубашка на тебе сухая, то и хлеб без соли покажется… Ты, Лексей, прытко работаешь, а сноровку пока не имеешь. В этом деле глазомер нужен, понял?..