Заклятая дружба. Секретное сотрудничество СССР и Германии в 1920-1930-е годы - Юлия Кантор

Немецкий журнал «Wehrfront» в конце июня 1937 г. в статье «Новое лицо Красной Армии» писал:

«Беспристрастно оценивая положение, мы должны прийти к выводу, что начиная с 1929 г. Красная армия под руководством Тухачевского… осуществила окончательный переход к реорганизации по западноевропейскому образцу. Устраненный по совету Тухачевского дуализм (командир – комиссар), так сильно мешавший командованию, был сначала сильно ослаблен, а потом совсем исчез, и командиры РККА стали почти такими же полновластными командирами, как офицеры западноевропейских армий.

Наряду с этим исчезли с высоких постов все герои Гражданской войны и прочие невежды и заменены на этих постах специалистами. Декрет, допускающий сыновей буржуазных родителей к занятию командных должностей, значительно поднял уровень образования офицеров.

Во исполнение вышеприведенных мероприятий весной 1937 г. фактически все высшие командные должности в Красной армии (за исключением народного комиссара обороны) были заняты специалистами и уровень образования офицеров был значительно поднят…

Это сознательное выхолащивание политики из армии в пользу военной квалификации в руководстве должно было… натолкнуться на сопротивление радикальных элементов, а также на сопротивление тех, которые в строго дисциплинированной армии усматривали признак контрреволюции… После суда, состоявшегося 11 июня, Сталин распорядился расстрелять восемь лучших командиров. Так закончился краткий период реорганизации военного командования Красной армии»[415].

Нацистский журнал, анализируя состояние РККА, удовлетворенно резюмирует:

«Высшие посты военного командования опять были заняты безусловно надежными героями Гражданской войны и невеждами. Военная квалификация принесена в жертву политике и безопасности советской системы… Вместе с этим путем восстановления военных советов и значительного усиления политического аппарата восстановлен дуализм, устраненный в интересах боеспособности армии расстрелянным маршалом Тухачевским» [416].

Состояние Советской Армии после июня 1937 г. – предмет пристального внимания Гитлера. Геббельс зафиксировал в дневнике:

«01.07.37. Фюрер разговаривал с нашим послом в Москве Шуленбургом. Шуленбург дает мрачную картину России. Террор, убийства, интриги, предательство, коррупция – и только. И это государство трудящихся! Много рассказывал и делился впечатлениями. Фюрер смеялся от всего сердца… 10.07.37. Разговор с фюрером. Он (Гитлер) не может себе объяснить ситуацию в России. Сталин болен мозгами. Иначе нельзя объяснить его кровавый режим. Но Россия не знает (не хочет знать), ничего кроме большевизма. Это – опасность, которую мы должны пресечь»[417].

Смещенный к началу Второй мировой войны со всех постов (из-за «недостойной» женитьбы на молоденькой танцовщице) бывший командующий вермахтом В. фон Бломберг в 1943 г. писал о фигурантах «Дела военных»:

«Им предсказывали большое будущее, но вместо этого пришли репрессии. Мы так до сих пор и не узнали, почему Сталин учинил эти массовые убийства в высшем командовании армии. Поводом послужило обвинение в предательских контактах с заграницей, причем имелась в виду главным образом Германия. В этом нет и тени правды. Потому что даже если бы нечто подобное было в действительности, я как главнокомандующий должен был бы об этом знать. Ни малейшей попытки в этом отношении нами сделано не было. Имели ли место внутриполитические заговоры, мне не известно. Мне такое толкование представляется неправдоподобным. Ближе к истине лежит предположение, что Сталин убрал людей, которые не признавали его тиранического единовластия и от которых он мог ожидать сопротивления. Я называю имена, которые вновь всплыли в моей памяти: Блюхер, Тухачевский, Уборевич. Конечно, этот ряд имен далеко не полный. Просто именно эти люди произвели на меня лично сильнейшее впечатление»[418].

В книге, посвященной советско-германским отношениям 1933–1941 гг., Ф. Фабри констатирует: «Ни в одной войне, даже Второй мировой, ни одна страна не потеряла такое количество высшего и среднего командного состава. Даже капитулировавшие страны – Германия и Япония – потеряли значительно меньше. Даже если бы произошел полный военный обвал, он не смог бы привести к таким потерям»[419]. А. Кларк, в монографии «План Барбаросса» анализирует отношения армии и государства в СССР и Германии: «В России, как и в Германии, взаимоотношения армии и государства носили деликатный характер. В обеих странах перед диктатором стояла проблема дисциплины личного состава и подчинения его своим политическим целям. В обеих странах это было достигнуто, но совершенно различными путями, что в свою очередь имело далеко идущие последствия. Гитлер взял верх над своими генералами искусным маневрированием и через несколько лет добился их исключения из области политики, где до этого они целых полвека правили, как арбитры. Затем подкупами, лестью, запугиванием он переключил их энергию и опыт в единственную область – обеспечение высокой боеготовности… Но русский офицерский корпус не был изолирован, он был раздавлен. После чисток Красная армия стала покорной до идиотизма; преисполненной чувством долга, но не имеющей опыта; лишенной политического веса или притязаний ценой утраты инициативности, склонности к эксперименту или нововведениям»[420].

Поэтому, по мнению А. Кларка, если перед чисткой Красная Армия представляла собой мощный, ориентированный на новые цели, прекрасно оснащенный организм, то после репрессий «нововведения пошли черепашьим темпом; техника исчезала… те выработанные рефлексы, которые могут оживлять массу и делать ее грозной силой, были уничтожены»[421].

Начальник германского генштаба генерал Л. фон Бек, оценивая военное положение летом 1938 г., пришел к выводу, что с русской армией можно не считаться как с вооруженной силой, «ибо кровавые репрессии подорвали ее моральный дух, превратили ее в инертную машину»[422].

В секретном докладе разведотдела Генерального штаба сухопутных войск Германии 15 января 1941 г. с удовлетворением констатировалось:

«В связи с последовавшей после расстрела летом 1937 г. Тухачевского и большой группы генералов «чисткой», жертвой которой стали 60–70 % старшего начальствующего состава, имевшего частично опыт войны, у руководства «высшим военным эшелоном» (от главнокомандования до командования армией) находится совсем незначительное количество незаурядных личностей… Преобладающее большинство нынешнего высшего командного состава не обладает способностями и опытом руководства войсковыми объединениями»[423].

«Дело военных» имело эффект разорвавшейся бомбы даже на фоне общей информации о терроре в Советском Союзе. Оценки военных и политиков Запада практически едины в том, что процесс носил заказной характер и являлся следствием внутриполитических интриг. «Несмотря на услуги, которые маршал оказал советскому режиму в годы гражданской войны, и его роль в модернизации Красной армии, его положению всегда вредили дворянское происхождение, профессионализм и даже статьи в иностранной печати, часто хвалебные, которые вызывали к нему большую зависть в различных советских кругах»[424], – писал в Париж французский военный атташе в Москве Л. Симон.

«Армия, которая до последнего времени находилась в привилегированном положении, более не избавлена от потрясений, которым подвержены и продолжают подвергаться другие органы. Меры в отношении армии приобретают все более явный политический характер, что не может не нанести ущерба ее боеспособности»[425], – констатировал он.

До самого последнего времени, – писал Симон, – РККА оставалась в стороне от нарастающих столкновений внутри правящей элиты, и репрессии ее не затрагивали. Неожиданные и крутые перемены в руководстве РККА побудили дипломата задаться риторическим вопросом, не ожидает ли участь Тухачевского, Гамарника, Эйдемана и других военных руководителей. «При таком положении дел представляется благоразумным, прежде чем приступать к военным переговорам, дождаться появления в СССР признаков определенного внутреннего успокоения»[426].