Заклятая дружба. Секретное сотрудничество СССР и Германии в 1920-1930-е годы - Юлия Кантор

А на Лубянке лежал «План поражения», написанный перед расстрелом маршалом Тухачевским. На протяжении всего следствия с бесконечными, круглосуточными допросами и очными ставками он пытался говорить об опасности, которая угрожает СССР после прихода к власти Гитлера. Тухачевскому дали сутки для написания «признаний». Он нарисовал четкую картину захватнических планов Гитлера и их мотивировок, в основном точно определил основные направления наступления вермахта в 1941 г. и основные стратегические цели фашистов на каждом из них.

Тухачевский называл векторы движений войск противника, перечислял виды его вооружений и техники, предлагал действенные «рецепты» контрударов, сопоставлял воззрения на оперативную обстановку и результаты военных игр других военачальников, подробно анализируя советский оперативный план. Он предлагал детальный план действий советских Белорусского, Украинского и других фронтов с учетом оперативно-стратегической обстановки и конкретными рекомендациями по выполнению реальных оборонительных задач. Тухачевскому было ясно, что «наш оперативный план не учитывает… главных интересов гитлеровской Германии» и «построен все так же, как если бы война ожидалась с… Польшей»[433].

Он писал о том, каковы оперативные планы Гитлера, имеющие целью господство германского фашизма. Тухачевский исходил из того, что основной для Германии вопрос – это вопрос о получении колоний. Гитлер прямо заявил, что источники сырья Германия будет искать за счет России и государств Малой Антанты… Необходимо поэтому, считал маршал, проанализировать возможные театры войны гитлеровской Германии против СССР с экономической точки зрения, то есть с точки зрения удовлетворения колониальных аппетитов Германии.

«Немцы безусловно без труда могут захватить Эстонию, Латвию и Литву и из занятого плацдарма начать свои наступательные действия против Ленинграда, а также Ленинградской и Калининской (западной ее части) областей. Финляндия, вероятно, пропустит через свою территорию германские войска. Затруднения, которые немцы встретили бы при этой операции, были бы следующие: во-первых, ж.д. сеть Эстонии, Латвии и Литвы слишком бедна и отличается слишком малой провозоспособностью, чтобы она могла обслужить действия крупных сил. Потребовалось бы либо вложение крупных капиталов в железные дороги этих стран в мирное время, либо развитие этих дорог во время войны, что сильно сковало бы и осложнило действия германских армий…СССР не позволил бы Германии безнаказанно занять прибалтийский театр для подготовки в нем базы для дальнейшего наступления в пределах СССР»[434].

Этот театр СССР использовал сам – после пакта Молотова-Риббентропа.

«Однако, с военной точки зрения, такая задача может быть поставлена и вопрос заключается в том – является ли захват Ленинграда, Ленинградской и Калининской областей действительным решением политической и экономической задачи по подысканию сырьевой базы… Многомиллионный город Ленинград, с хозяйственной точки зрения, является большим потребителем. Единственно, что дал бы Германии подобный территориальный захват – это владение всем юго-восточным побережьем Балтийского моря и устранение соперничества с СССР в военно-морском флоте. Таким образом, с военной точки зрения результат был бы большой…»[435]

Тухачевский, как показали события лета 1941 г., не ошибся. «Второе возможное направление германской интервенции при договоренности с поляками, это белорусское»[436].

Тухачевский не мог предположить, что уже два года спустя Польша перестанет существовать – ее разделят фашистская Германия и Советская Россия.

«Белорусский театр военных действий только в том случае получает для Германии решающее значение, если Гитлер поставит перед собой задачу полного разгрома СССР с походом на Москву»[437].

Эта точка зрения подтвердилась: план «Барбаросса» предусматривал поход на Москву, а в его реализации значительная роль отводилась белорусскому направлению.

«Очень часто имеют место предположения, что Германия не захочет значительно удаляться своими армиями от своей территории. Это зависит исключительно от политических задач, которые будут поставлены перед армией. Если этой задачей будет захват советской территории, то германская армия не может не стремиться на эту территорию»[438].

22 июня 1941 г. гитлеровские войска приступили к решению именно этой задачи.

Сталин имел возможность прочесть «План поражения» в июне 1937 г. – за четыре года до начала Великой Отечественной.

«В стратегическом отношении, – продолжал Тухачевский в документе, – пути борьбы за Украину для Германии те же, что и для борьбы за Белоруссию, то есть связано оно с использованием польской территории. В экономическом отношении, Украина имеет для Германии исключительное значение. Она решает и металлургическую и хлебную проблемы. Германский капитал пробивается к Черному морю. Даже одно только овладение правобережной Украиной и то дало бы Германии и хлеб, и железную руду. Таким образом, Украина является той вожделенной территорией, которая снится Гитлеру, германской колонией. В стремлениях к Украине среди германских военных кругов играет немаловажную роль и тот факт, что немцы в 1918 г. оккупировали Украину, но были оттуда выбиты, то есть стремление к реваншу. Итак, территорией, за которую Германия вероятнее всего будет драться, является Украина. Следовательно, на этом театре войны наиболее вероятно появление главных сил германских армий»[439].

При анализе предпосылок и последствий «Дела военных» нет оснований говорить о влиянии сфабрикованного «немецкого досье». Если подобное досье действительно было создано в недрах гитлеровских спецслужб, то оно оказалось невостребованным при «раскручивании» судебного процесса по «военно-фашистскому заговору в РККА». Кроме того, во вторичных, мемуарных, немецких источниках время передачи досье обозначено как весна 1937 г., тогда как некоторые значительные фигуранты процесса – Путна, Примаков и другие – были арестованы существенно раньше. В материалах дела нет никаких примет «немецкого следа», как нет и вообще наличия какой-либо аргументированной доказательной базы.

На протяжении хода процесса шаги следствия были направлены на получение от арестованных как можно большего количества фамилий мнимых соучастников, преимущественно (но не исключительно) участвовавших в реализации военного сотрудничества с рейхсвером в 1921–1933 гг. Поскольку практически вся военная элита Советского Союза была вовлечена в контакты – вся она стала объектом фальсификации. Изначально обвиняемым инкриминировался то «правый уклон», то участие в зиновьевской группировке, то в троцкистской. (Следствие в это время шло по аналогии с уже законченными образцово-показательными процессами.)

Все эти обвинения были введены под «крышу» главного обвинения – пособничество германскому фашизму и шпионажу. Контакты с рейхсвером были стержнем обвинений, выдвинутых против советских военачальников, они выдвигались как тождественные шпионажу. О методах дознания дополнительно свидетельствуют, в частности, психолингвистическая и почерковедческая экспертизы, проведенные по запросу автора исследования.

Обвинение в шпионаже в пользу Германии, в сочетании с троцкизмом, позволяло Сталину, лично курировавшему процесс и направлявшему его ход через следователей и прокурора, избавиться от профессиональной оппозиции в рядах РККА. Речь идет, разумеется, не о мнимой изменнической деятельности кого-либо из осужденных, но о недовольстве деятельностью наркомата обороны, о жестко отрицательной позиции в отношении сближения с гитлеровской Германией, о критичном отношении к партийно-правительственным мероприятиям в сфере коллективизации и индустриализации.

Сталинское правительство не могло не замечать, что РККА является практически единственной структурой государства, сохранившей монолитность и крепкое интеллектуальное ядро. Структурой, готовой, несмотря на внутренние профессиональные (но не идеологические) разногласия, выдвинуть из своих рядов лидеров, несомненно более ярких и профессиональных, чем Ворошилов, Буденный и другие.