Заклятая дружба. Секретное сотрудничество СССР и Германии в 1920-1930-е годы - Юлия Кантор

И все же, несмотря на бодрые реляции, падение авторитета командиров и начальников невозможно было проигнорировать. Во время того же совещания И. И. Смирнов (сменивший на посту начальника Политуправления Гамарника) отметил, что на общем фоне положительных настроений «есть очень много отрицательных и прямо контрреволюционных высказываний. Эти настроения идут, главным образом, по линии разговоров о подрыве авторитета руководителей партии и правительства, о подрыве авторитета командирского состава… Элементы растерянности захватили некоторую часть руководителей, которые потеряли волю и выпустили вожжи из рук. Есть некоторый упадок дисциплины, много происшествий, аварий, самоубийств, поджогов, увечья людей… Число дисциплинарных проступков очень велико. С 1 января 1937 г. по 1 мая 1937 г. мы имеем здесь астрономическую цифру – 400 тыс.»[385].

О разрушительном влиянии репрессий можно судить и по тому, что резко снизился уровень воинской дисциплины, увеличилось число суицидов и аварий. По данным Главного управления РККА, количество самоубийств и покушений на самоубийство во втором квартале 1937 г., по сравнению с первым кварталом, выросло в ЛВО на 26,9 %, в БВО – на 40, в КВО – на 50, в ОКДВА – на 90,9, на Черноморском флоте – на 200 %[386].

Если за период, предшествовавший «Делу военных», с 1 января по 15 марта 1937 г. в ВВС было 7 катастроф и 37 аварий, во время которых погибло 17 человек и ранено 9, то в 1938 г. за такой же период произошли 41 катастрофа и 55 аварий, в которых погибло 73 человека и ранено было 22. Всего по РККА за один 1939 г. во время чрезвычайных происшествий погибло 1178 и было ранено 2904[387].

Во время выступления члена Военного совета Северо-Кавказского военного округа Прокофьева состоялся примечательный диалог:

«Сталин: А как красноармейцы относятся к тому, что были командные кадры, им доверяли и вдруг их хлопнули, арестовали? Как они к этому относятся?

Прокофьев: Я докладывал, товарищ Сталин, что в первый период у ряда красноармейцев были такие сомнения, причем они высказывали соображения [о том, как получилось], что такие люди, как Гамарник и Якир, которым партия доверяла на протяжении ряда лет большие посты, оказались предателями народа, предателями партии.

Сталин: Ну да, партия тут прозевала.

Прокофьев: Да, партия, мол, прозевала.

Сталин: Имеются ли тут факты потери авторитета партии, авторитета военного руководства? Скажем так: черт вас разберет, вы сегодня даете такого-то, потом арестовываете его. Бог вас разберет, кому верить? Голоса с мест: Такие разговоры действительно были. И записки такие подавали»[388].

Когда один из ораторов стал заверять Сталина, что авторитет партии, авторитет армии не подорван, Сталин прервал его и заявил: «Немного подорван»[389]. Вождь, вероятно, сам был ошарашен масштабами происходившего, если счел возможным публично сделать такое признание.

Разгрому подверглись и органы советской военной разведки. 21 марта 1937 г. Сталин на совещании в разведуправлении РККА открыто заявил его руководящему составу, что оно якобы «со своим аппаратом попало в руки немцев», и дал установку о роспуске агентуры за рубежом. Даже после того как чистки в армии и на флоте пошли на убыль, Сталин продолжал не доверять ни руководителям разведуправления, ни его работникам. В результате репрессий сильно пострадали центральные и периферийные разведорганы, серьезный урон был нанесен разведывательной сети, и прежде всего – в Германии[390].

Репрессиям подверглись сотни изобретателей и инженеров-конструкторов, работавших в сфере новейших вооружений. Среди них С. П. Королев и А. Н. Туполев. (Поэтому знаменитые «катюши» появились на фронте только в 1943 г., поэтому основной авиационной единицей к началу войны был фанерный У-2, а в финскую кампанию советские солдаты были вынуждены использовать винтовки времен Первой мировой.)

На Лубянке Туполев не выдержал «особых мер воздействия» и дал показания на себя и своих коллег, что и явилось доказательством его вины. Через пять дней непрерывных допросов 26 октября 1937 г. Туполев подписал подготовленное на пишущей машинке заявление на имя наркома внутренних дел Ежова:

«Желая чистосердечно раскаяться в совершенных мною перед Советской властью преступлениях, сообщаю: я был антисоветски настроенным человеком с первых же дней Октябрьской революции, которую я встретил враждебно. Сперва вокруг Жуковского, а затем вокруг меня группировались антисоветски настроенные лица, работавшие со мной в деле опытного самолетостроения ЦАГИ… Я направлял работу опытного самолетостроения ЦАГИ на конструирование и постройку особо больших самолетов с тем, чтобы задержать развитие наиболее нужных самолетов нормальных размеров и типов… Вооружение на самолетах мною устанавливалось вредительски… Практические работы по вредительскому проектированию самолетов проводились под моим личным указанием и руководством»[391].

Туполев был осужден по 58-й статье. Ему повезло – он избежал высшей меры наказания. К расстрелу были приговорены директор завода № 24 Наркомата авиапромышленности Марьямов И. Э., начальник Главного управления авиационной промышленности – директор завода № 26 Королев Г. H., заместитель начальника планово-технического отдела завода № 156 Наркомата оборонной промышленности Инюшин К. А., директор ЦАГИ Харламов H. М. и другие. Туполев и многие другие избежавшие расстрела были отправлены на работу в «шарашки» – специальные конструкторские бюро закрытого типа[392].

Репрессии шли и по национальному признаку. В конце декабря 1937 г. по указанию Ворошилова из округов были затребованы списки на всех немцев, латышей, поляков, литовцев, эстонцев, финнов и лиц других «несоветских» национальностей. Кроме того, Ворошилов рекомендовал выявить всех родившихся, проживавших или имеющих родственников в Германии, Польше и других иностранных государствах, и наличие связи с ними[393]. Списки были, естественно, получены, и все эти командиры вне зависимости от их заслуг, партийности, участия в Гражданской войне были уволены из РККА в запас. А списки уволенных подлежали направлению в НКВД.

Катастрофичность происходящего, как свидетельствуют документы, была очевидна даже многим членам сталинского Военного совета. И они вынуждены были обсуждать сложившееся положение дел. Среди обсуждавших – и члены Специального военного присутствия, участвовавшие с суде над первыми фигурантами «Дела военных». Многим из них вскоре предстояло самим стать «врагами народа» и быть расстрелянными. Об их растерянности и очередном витке поиска виновных свидетельствует стенограмма заседания Военного совета:

«Дыбенко (Ленинградский]ВО): частью дивизий командуют сейчас бывшие майоры, на танковых бригадах сидят бывшие капитаны. Куйбышев (Закавказский]ВО): У нас округ обескровлен очень сильно. Ворошилов: Не больше, чем у других.

Куйбышев: А вот я Вам приведу факты. На сегодня у нас тремя дивизиями командуют капитаны. Но дело не в звании, а дело в том, товарищ народный комиссар, что скажем, Армянской дивизией командует капитан, который до этого не командовал не только полком, но и батальоном, он командовал только батареей.

Ворошилов: Зачем же вы его поставили?

Куйбышев: Почему мы его назначили? Я заверяю, товарищ народный комиссар, что лучшего мы не нашли. У нас командует Азербайджанской дивизией майор. Он до этого не командовал ни полком, ни батальоном и в течение шести лет являлся преподавателем училища…

Буденный: За год можно подучить»[394].

Дыбенко расстреляли несколько месяцев спустя.

В докладе Управления по командно-начальствующему составу РККА «О состоянии кадров и задачах по подготовке кадров», направленном 20 ноября 1937 г. Ворошилову, обращается внимание на «огромное количество незаполненных вакантных должностей в решающих звеньях центрального аппарата, окружного аппарата и соединений»[395]. По состоянию на 15 ноября 1937 г. в центральном аппарате существовал некомплект в количестве 97 вакансий, в окружном аппарате – 115, всего – 519 ответственных руководящих должностей. Составители доклада констатировали, что «поскольку определенная часть лиц в настоящее время по политическим соображениям не может быть оставлена на указанных должностях… то указанное количество надо увеличить до 700 человек»[396]. Упомянут и некомплект по командным факультетам почти всех военных академий. Отстранено от должности или уволено (с последующим применением репрессий вплоть до расстрела – за «контрреволюционную деятельность, за связь с врагами народа и разложение») до 30 % руководящего состава всех военных училищ. Из центрального и окружных аппаратов наркомата обороны к концу 1937 г. было уволено более 23 % сотрудников управления Генштаба, более 10 % сотрудников разведупра, более 19 % – управления боевой подготовки, более 22 % сотрудников инженерного управления, более 39 % – управления военного издательства, треть сотрудников управления военно-учебных заведений[397]. В дальнейшем маховик раскручивался, увеличивая трагическую процентную норму «врагов народа».