Заклятая дружба. Секретное сотрудничество СССР и Германии в 1920-1930-е годы - Юлия Кантор

Подсудимый Тухачевский: Я не знаю, можно ли было считать ее шпионской… Я сообщил фон Цюллеру данные… о дислокации войск в пограничных округах… Книжку – дислокацию войск за границей можно купить в магазине…

Председатель: Я хочу выяснить все о Вашей антисоветской контрреволюционной деятельности. Еще в 1925 г. Вы были связаны с Цюллером и Домбалем и были одновременно агентом и польской и германской разведок. Ведь Вы же знали, что имеете дело не с просто любопытным, а с офицером иностранной разведки.

Обвиняемый Тухачевский: Я только хочу объяснить, что в то время у нас с немцами завязывались тесные отношения. У нас был один общий противник – Польша, в этом смысле были и в дальнейшем, как я уже говорил, разговоры с генералом Адамс. С генералом Адамс мы говорили о наших общих задачах в войне против Польши, при этом германскими офицерами вспоминался опыт 1920 г., говорилось, что германское правительство тогда не выступило против Польши…

Председательствующий тов. Ульрих: Ваше заявление о том, что у Вас был один противник – Польша, опровергается Вашим же заявлением о том, что Вы одновременно были связаны с германскими офицерами и с польским офицером-шпионом Домбалем.

Подсудимый Тухачевский: Я не знал, что Домбаль – польский шпион. Домбаль был принят в Советский Союз как член парламента, который выступал за поражение польской армии и за призыв в Красную Армию при вступлении ее в Варшаву. Под этим углом зрения было и мое знакомство с ним и встречи. Я знал его как члена ЦК Польской компартии.

О шпионской деятельности я не знал…»[367]

Еще один документ, свидетельствующий о попытках обвиняемых не подыгрывать следствию, – допрос бывшего советского военного атташе в Лондоне В. К. Путны.

«В период пребывания Тухачевского в Лондоне и на обратном пути в СССР Тухачевский имел со мной ряд бесед, в которых сообщил, что теперь после прихода к власти Гитлера… военное положение СССР на западном театре резко ухудшилось, и СССР может быть разгромлен… Тухачевский в беседах развивал вопросы соотношения сил, особенностей театра военных действий, значение отдельных оперативных направлений и роль различных родов войск (конница, авиация, мотомехсилы и т. д.) в войне. Он доказывал, что обстановка на случай войны изменилась по сравнению с 1927–1931 гг… что против СССР будут действовать… резко повысившиеся и продолжающие прогрессировать мобилизационные способности Германии (в прошлом резко отстававшей в этом деле в связи с версальскими соглашениями). Он допускал, как вполне реальную, мысль, что Франция, в случае вооруженного выступления коалиции европейских держав против СССР не выполнит своих обязательств перед последним и СССР, в лучшем случае имея действующего союзника в лице Чехословакии, вынужден будет принять на себя удар»[368].

Обвиняемых по «Делу военных» судили по законам, отменившим даже декоративные штрихи правосудия и подлинного расследования.

1 декабря 1934 г., в день убийства С. М. Кирова, ЦИК СССР принял постановление «О внесении изменений в действующие уголовно-процессуальные кодексы союзных республик», которое установило особый порядок расследования и рассмотрения уголовных дел «о террористических актах против работников Советской власти».

Процессуальные гарантии для обвинявшихся по делам этой категории были практически сведены на нет: срок следствия, несмотря на очевидную сложность подобных дел и суровость возможного наказания, устанавливался в пределах не более 10 дней; обвинительное заключение вручалось обвиняемому за одни сутки до рассмотрения дела в суде; дело рассматривалось без участия сторон.

Кассационное обжалование приговоров и подача ходатайства о помиловании не допускались; приговор к высшей мере наказания приводился в исполнение немедленно. В 1937 г. по аналогичным параметрам рассматривались дела о контрреволюционном вредительстве и диверсиях. Несмотря на явное противоречие демократическим принципам уголовно-процессуального права, эти постановления – от 1 декабря 1934 г. и от 17 сентября 1937 г. – были отменены только в апреле 1965 г.[369].

10 июня Сталин принял Вышинского и уже поздно вечером (в 23 часа 30 минут), опять-таки в присутствии Молотова и Ежова, – главного редактора «Правды» Л. 3. Мехлиса. 11 июня 1937 г. в «Правде» было опубликовано сообщение об окончании следствия и предстоящем судебном процессе по делу Тухачевского и других военных, которые, как говорилось в сообщении, обвиняются в «нарушении воинского долга (присяги), измене Родине, измене народам СССР, измене рабоче-крестьянской Красной Армии»[370].

О ходе судебного процесса Ульрих информировал Сталина. «Ульрих… говорил, что имеется указание Сталина о применении ко всем подсудимым высшей меры наказания – расстрела»[371], – вспоминал уже в 1962 г. бывший секретарь суда И. Т. Зарянов. Эта информация подтверждается регистрацией приема Сталиным Ульриха 11 июня 1937 г. Из записи видно, что при «инструктаже» Ульриха Сталиным присутствовали Молотов, Каганович и Ежов. Суд стал всего лишь необходимой сугубо формальной процедурой.

В день суда в республики, края и области от имени Сталина было направлено указание:

«Нац. ЦК, крайкомам, обкомам. В связи с происходящим судом над шпионами и вредителями Тухачевским, Якиром, Уборевичем и другими ЦК предлагает вам организовать митинги рабочих, а где возможно, и крестьян, а также митинги красноармейских частей и выносить резолюцию о необходимости применения высшей меры репрессии. Суд, должно быть, будет окончен сегодня ночью. Сообщение о приговоре будет опубликовано завтра, то есть двенадцатого июня. 11.VI. 1937 г. Секретарь ЦК Сталин»[372].

Они действительно успели закончить суд той же ночью. А следующим утром состоялись «заказанные» вождем митинги и конференции. Газеты в столице и регионах вышли с отчетами о них. Типичным образцом такого отчета является, например, передовица «Известий»:

«И впредь беспощадно уничтожать врагов народа.

Резолюция митинга рабочих завода “Калибр”

В 2 часа ночи на заводе “Калибр” состоялся митинг, на котором председатель завкома тов. Облов огласил сообщение о приговоре Специального судебного присутствия Верховного суда Союза ССР над изменниками и предателями родины Тухачевским, Эйдеманом и другими. Сообщение о приговоре Верховного суда СССР рабочие завода встретили аплодисментами и одобрительными возгласами…»

В принятой рабочими резолюции говорится: «Мы, рабочие, инженерно-технические работники и служащие завода “Калибр”, одобряем суровый и справедливый приговор Верховного суда СССР над агентами фашистской разведки. Пусть знают все враги социалистического государства, шпионы, диверсанты, как велика ненависть трудящихся нашей страны к врагам советского народа. Пусть знают фашистская агентура, троцкистская, зиновьевская, бухаринская свора и их хозяева – фашисты, что мы и впредь будем беспощадно уничтожать их. Мы были и останемся непобедимыми, ибо сплочены вокруг нашей большевистской партии, вокруг вождя, друга и учителя товарища Сталина»[373].

Перед судом обвиняемым разрешили обратиться с последними покаянными заявлениями на имя Сталина и Ежова, создавая иллюзию, что это поможет сохранить им жизнь. Некоторые написали. На заявлении И. Э. Якира имеются следующие резолюции: «Мой архив. Ст.». «Подлец и проститутка. И. Ст.». «Совершенно точное определение. К. Ворошилов и Молотов». «Мерзавцу сволочи и б… одна кара – смертная казнь. Л. Каганович»[374].

Тухачевский покаянных писем не писал, о пощаде не просил. Последнее слово он начал недвусмысленно обличающей фразой: «Я хочу сделать вывод из этой гнусной работы, которая была проделана». Затем – завуалированная оценка сталинской демократии: «Я хочу сделать вывод, что в условиях победы социализма в нашей стране всякая группировка становится антисоветской группировкой». Но дальше в стенограмме – запрограммированная процессом каноническая риторика, а возможно, даже и дописанная уже позже – для Сталина.

«Всякая антисоветская группировка сливается с гнуснейшим троцкизмом, гнуснейшим течением правых. А так как базы для этих сил нет в нашей стране, то волей-неволей эти группировки скатываются дальше, на связь с фашизмом, на связь с германским генеральным штабом. Вот в чем гибель этой контрреволюционной работы, которая по существу была направлена к реставрации капитализма в нашей стране. Я считаю, что в такой обстановке, как сейчас, когда перед советской страной стоят гигантские задачи по охране своих границ, когда предстоит большая, тяжелая и изнурительная война, в этих условиях не должно быть пощады врагу (выделено мной. – Ю. К.). Я считаю, что наша армия должна быть едина, сколочена и сплочена вокруг своего наркома Климентия Ефремовича Ворошилова, вокруг великого Сталина, вокруг народа и нашей великой партии. Я хочу заверить суд, что полностью, целиком оторвался от всего того гнусного, контрреволюционного и от той гнусной контрреволюционной работы, в которую я вошел… Я хочу сказать, что я Гражданскую войну провел как честный советский гражданин, как честный красноармеец, как честный командир Красной Армии. Не щадя своих сил, дрался за Советскую власть. И после Гражданской войны делал то же самое. Но путь группировки, стащившей меня на путь подлого правого оппортунизма и трижды проклятого троцкизма, который привел к связи с фашизмом и японским генеральным штабом, все же не убил во мне любви к нашей армии, любви к нашей советской стране, и, делая это подлое контрреволюционное дело, я тоже раздваивался. Вы сами знаете, что, несмотря на все это, я делал полезное дело в области вооружения, в области боевой подготовки и в области других сторон жизни Красной Армии.