Флейта Нимма - Марина Кимман

Снова наступила тишина, на этот раз надолго. Я уже задремал, когда она решилась его задать.

— Что я здесь делаю, с вами?

— Судьба, наверное, — сонно отозвался я. Какое блаженство, наконец-то…

Винф тянул меня сквозь странные, меняющие свою геометрию коридоры. Присмотревшись, я увидел, что мы все еще в этом доме, только стены почему-то вдруг стали двигаться. Комната перетекала в комнату, мебель оставалась на своих местах, но ее очертания были размытыми и колыхались, как водоросли под водой. А еще здесь были разноцветные линии, как в тот раз, когда меня выкинуло в другую реальность прямо на улицах Исинграсса.

Мной овладело недовольство. Я ведь так хорошо спал.

— Куда ты меня тащишь?! — завопил я в тщетной попытке освободиться — хватка у Винфа, даже во сне, была железной.

Ойгур не ответил. Только указал на что-то впереди.

Знакомый радужный цветок, окутанный золотистым сиянием. Это была Омо, и она спрашивала что-то у существа, похожего на гигантскую серую ворону с человеческим лицом и ногами. Не без некоторого удивления я признал в ней сегодняшнего старика.

Интересно, как выгляжу я сам на этой стороне? Винф практически ничем не отличался от себя настоящего. Я мог видеть свой гелиал, такой же, как у Омо, в виде цветка, но все остальное рассмотреть было не в моих силах.

Зачем она пошла к нему? За ужином единственным ее желанием было свалить отсюда, и чем скорее, тем лучше.

Старик хмурился. Омо настаивала.

— Подберемся поближе? — предложил Винф и нырнул прямо в стену. Та вздрогнула и пошла волнами, как желе.

Я последовал за ним, но стоило нам подойти к той комнате, где разговаривали Омо и старик, как мы натолкнулись на преграду. Казалось, воздух остекленел, и при всем желании проникнуть за невидимый барьер не получалось.

— Сдается мне, кто-то из них не хочет, чтобы их услышали, — сказал Винф задумчиво. — Вопрос только в том, кто именно.

— Тоже мне вопрос. Старик, конечно.

— Дай то боги, — ойгур покачал головой. Я вдруг понял, что он беспокоится за Омо, причем почти постоянно. Бывают вещи настолько очевидные, настолько привычные, что когда наконец по-настоящему видишь их, они поражают тебя до глубины души.

Я прикоснулся к барьеру. Поддался, но лишь слегка, а затем восстановил свою форму. От пинка он стал каменным, да так, что вполне можно было сломать ногу; я отделался синяком. Попытки пробить себе выход с помощью заклинаний не имели успеха — магия отражалась на того, кто прибегал к ней.

— Заметь, — сказал Винф, — ни старик, ни Омо не реагируют на твои попытки прорваться.

— И что с того? — я пнул стену другой ногой. Такая же твердая, а осторожно прикоснешься — прогибается. Что за ерунда?

— А то, что либо старик хорошо притворяется, либо Омо делает это неосознанно. И если второй вариант, то я срочно сваливаю на драконий материк. На всякий случай.

От неожиданности я фыркнул. В моей родной стране слова "драконий материк" означали место, которого не существует. Если мы играли и кто-то садился на корточки, прикрыв глаза руками, то его нельзя было трогать. Считалось, что он на драконьем материке, а значит, здесь его просто нет. Эх…

Судя по всему, разговор за барьером был не из приятных. Лицо старика хранило спокойствие, с некоторой долей отчужденного сочувствия: вижу, понимаю, но не допускаю до сердца. А вот Омо с каждым сказанным им словом все больше мрачнела. Ее гелиал горел неровно, испуская сотни коротких бледных молний.

Я мог понять, что она чувствует.

Омо кивнула, старик поклонился. Когда она вышла из комнаты, он еще некоторое время смотрел на дверь, едва заметно качая головой.

Я, любопытства ради, проверил, на месте ли барьер.

— Винф, он исчез, — я обернулся. Пропала не только невидимая стена, но и ойгур. — Винф?

Мир пошатнулся. Только что я наблюдал за тем, как стены перетекают друг в друга, и вот снова оказался в постели, смотрю на потолок, с которого свисает паутина.

— Я тебя вернул, — тихо сказал Винф.

В коридоре раздались шаги.

— Омо. Спим, — он укрылся одеялом, так, что была видна только макушка.

Коротко взвизгнула дверь. Очевидно, Омо решила не растягивать ее противный скрип.

Впрочем, невозможно разбудить того, кто притворяется спящим.

Я с притворным недовольством поворочался и затих; Винф не шевельнулся. Омо, помедлив, скользнула в свою постель.

А утром… Утром все поменялось. Правда, я сначала этого не понял.

Омо лежала на своей постели. Судя по всему, она проснулась уже давно. Гелиал серого, даже какого-то пыльного цвета парил над ней. Руки в красных татуировках-браслетах лежали поверх одеяла, вытянутые вдоль тела и неподвижные.

— Эй. Омо. Все хорошо?

Никогда не видел у нее такого мертвенного лица.

Она молчала некоторое время, затем повернула голову в мою сторону.

Я отшатнулся. В ее глазах горела непонятная, ничем не обоснованная ярость.

Она снова уставилась в потолок.

— Омо?

Молчание. Наконец, разлепив пересохшие губы, она неожиданно спокойно прошептала:

— Идите. Я… потом приду.

Я постоял, сбитый с толку, не решаясь вот так ее бросить и в то же время не зная, чем помочь; она отвернулась к стене.

Мы с ойгуром вышли во внутренний двор, умыться.

Винф, что удивительно, тоже выглядел растерянным.

— Она заболела? — спросил я, смутно надеясь, что так и есть. Это было бы самым простым и понятным ответом.

Ойгур пожал плечами.

— Не думаю. Но боюсь, мы ничем не сможем ей помочь. Она не хочет этого. — Он плеснул себе в лицо холодной водой и вытерся полотенцем, которое кто-то невидимый, но услужливый оставил рядом с колодцем. — Ты же видел эти картины, в зале? Там, где Омо беременная.

По спине едва заметно прошла дрожь. Пугало не только то, что на них наша спутница была в таком положении, но и то, что туда поместили и меня.

— Хотел бы я знать, о чем они говорили вчера, — сказал Винф задумчиво.

С того дня поведение Омо изменилось окончательно. Я то и дело ловил на себе ее взгляд — но уже не яростный, как в тот день, а скорее… грустный? При этом она избегала меня, как могла, и задать вопрос — а что же все-таки происходит — мне не удавалось.

Винф дал мне совет; Винф сказал, что нечего страдать ерундой, а лучше заняться тем, что совершенно необходимо для каждого шамана. А именно — упражнениями и тренировками.

Поэтому, когда выдавалось свободное время, я заглядывал в себя и пытался попасть в том место, где мысли не имели никакого значения, а оставалась только чистая сила. Это не так легко, как может показаться — разум метался от одного предмета к другому, от того — к третьему, и снова по кругу, и уже через двадцать минут после начала я взмок так, как будто таскал мешки с кирпичами.