Время горящей спички (сборник) - Владимир Крупин

Помню, как в семидесятые и восьмидесятые годы моих иркутских знакомых очень огорчал лозунг, выдвинутый тогдашней идеологией: «Превратим Сибирь в край высочайшей культуры!» И превращали, наполняя край стройками чудовищного вмешательства в природу. Гибли, затапливались леса и пашни, время породило тип человека хамского, бесцеремонного, варяжистого. Теперешние демократы очень многое взяли из своей тогдашней комсомольской юности.

Но выстояла Сибирь, и нам надо ехать в нее, учиться у нее.

Светлеет за окнами московский рассвет, а в глазах дороги Прибайкалья. Испытанные морозами, закаленные ветрами, стоят в глазах села, и деревни, и города Приангарья и Приморья: Усть-Уда, Усть-Орда, Усть-Куда, Косая степь, Тальцы, Балаганск, Хомутово, Тихонова падь, Бирюльки, Смолещина, Верхоленск… И дороги, дороги. Здесь основательность пространства подкреплена надежностью времени. Время здесь не суетится перед модами по-европейски, не скачет за новациями, твердо стоит на камне веры и народности. Мне показалось в этот раз, что я услышал музыку пространства. Но никогда не смогу передать ее. Она во мне.

Она услышалась давно, еще в вятском детстве, когда наше семейное застолье пело русские песни. И отец обязательно говорил:

— Не имеем мы никакого права расходиться, пока не споем про Байкал. И «Далеко, в стране Иркутской». Мать, поддержи! — И запевал: «Славное море, священный Байкал…»

Меня, как и России, не было б без Сибири. Она снова спасает Россию, как спасли Москву сибирские полки в 41-м.

Возлюбленное Богом

Великий и судьбоносный для России день 4 июля, а по новому стилю 17-го, окружен сияющим ореолом небесных заступников, апостолов. Рядышком собор Славных и всехвальных Двенадцати апостолов, бессребреников Космы и Дамиана, священномученика святителя Филиппа, митрополита Московского, всея России чудотворца; в день 17-го — память преподобного Андрея Рублева, на следующий — обретение мощей преподобного Сергия Радонежского и память преподобномученицы великой княгини Елисаветы и инокини Варвары, еще через день — явление иконы Божией Матери в Казани…

А сам день 17 июля — день страстотерпцев: императора Николая II, царицы Александры, цесаревича Алексия, великих княжон Ольги, Татианы, Марии, Анастасии — промыслительно выпал на день земной кончины святого благоверного князя Андрея Боголюбского. Кончины насильственной. Страшной, как и царственных мучеников-страстотерпцев Дома Романовых, свершившейся тоже 17 июля.

Боголюбово. Место, возлюбленное Богом. Место, где начиналась царская власть на Руси. Место, отмеченное с самого начала Божиим чудом. Место, где чудеса Божии не прекращаются и по сей день. Место, где особенно чувствуешь милость Божию к нам, грешным. Место, где обостренно ощущаешь промыслительный ход русской истории.

Целую вечность, тридцать пять лет назад я был здесь. Счастливый, влюбленный в молодую жену, я больше был занят ею, чем окружающим. Но поездка была незабываемой: стены монастыря, церкви, тогда полуразрушенные, полумузейные, камни двора, сам воздух ранней осени, — все всегда потом вспоминалось. И все эти годы по три, по четыре раза в год я ездил на родину, в Вятку, и всегда ждал встречи с Владимиром, с храмом Покрова на Нерли и с Боголюбским монастырем. Вот Владимир, вознесенное ввысь золото куполов Успенского собора, ночью подсвеченное; вот белый силуэт Димитриевского храма. Вот поехали. Ждешь томительно, глядя вперед и вправо — когда появится и поплывет в окнах легкий, до детскости просто, прямо как игрушечный, храм Покрова на Нерли, — и кинешься скорее к левому по ходу окну, чтобы ахнуть от величия, красоты и уверенного стояния над пространством Боголюбовского монастыря. Да, были сорваны кресты, от времени старели стены, но никогда не было ощущения заброшености и униженности монастыря. Не монастырь был унижен, а мы. И стыдно было перед дивным созданием предков, что именно при нас пришло нашествие на красоту и русскую душу.

Тонюсенькая тропинка вела тогда к храму Покрова на Нерли. Теперь она растоптана и расхожена до размеров проселка, а поодаль и вовсе автотрасса, и по ней в пыли несутся к храму машины и мотоциклы.

Тут и пляж. Тут и отважные мальчишки, летящие в воду как на крыльях, тут и компании с костерком, с гитарой. Здесь очень понимаешь разницу между туристами и паломниками.

На дворе монастыря собирается группа паломников.

— Мы с Гомеля, — говорит женщина в белом платочке. — Та были ж вчера таки замореные, така дорога. Приехали к службе. Така благодатная. То ж накормили. А спали в колокольне на сене. — И простодушно спрашивает монахиню, которая ведет группу: — А немцы сюда дошли?

— Нет, — улыбается монахиня, — только монголы.

— Да и своих хватало, — вставляет молодой мужчина.

Пожилой вздыхает:

— Да уж.

Многое означает это «да уж». Все собрались. Начинается… но что начинается? Рука не поднимается писать: начинается экскурсия. Это не экскурсия, и монахиня не экскурсовод, тем более не гид. Она вводит паломников в мир монастыря, в его историю. А главное, приехавшие совершают при этом непрерывную молитву: ведь открываются такие высоты человеческого духа, такие подвиги во имя Христово и разверзаются такие глубины человеческого падения в бездны адовы, что рука невольно поднимается для крестного знамения.

Вот место, отмеченное милостию Божией. Именно здесь встали кони, запряженные в карету, на которой с великими почестями перевозили из Киева во Владимир икону Божией Матери, написанную евангелистом Лукой еще при жизни Пресвятой Богородицы. Встали как вкопанные. Уже и сам князь, ехавший верхом, спешился и тянул коней за узду. Тщетно. Приказал князь остановиться. И всю ночь молился князь:

— Господи, Иисусе Христе, Мати Божия! В чем я согрешил? Или какую волю Божию являете мне?

И вот тут было видение Божией Матери, повелевшей строить храм для иконы. И название монастырю дала Сама Божия Матерь:

— Место сие Богом возлюбленное.

Здесь начало русского каменного зодчества. Не просто каменного, а белокаменного. Вручную строили храм, и построили всего за семь лет. По белому камню храм был окован золотом и серебром. Представить такую красоту можно, только зажмурясь и открывая в себе очи сердечные. Они видели, они помнят, они помогут увидеть это сияние, это сошедшее на землю небо. А внутри полы и часть стен были из русской майолики, обливной керамики. И когда свет сквозь разноцветные окна падал на пол и стены и в них отражался, то уж воистину было непонятно: на земле ты еще или уже в раю.

У князя Боголюбского была чаша, стоящая у всех на виду. В ней золотые, серебряные, медные деньги. Из этой чаши работники сами брали себе жалованье. Из этой же чаши брали деньги на хлеб нищие. Чаша не охранялась. И никогда не было, чтобы кто-то взял лишнее или, Боже упаси, украл. И меч у князя был могучий, наследственный меч святого Александра Невского, весом девять килограммов. А щит тогдашних богатырей доходил до пятидесяти килограммов. Да еще доспехи, кольчуга кованая, шлем, оплечье. И во всем этом богатыри наши сражались. Вот какую силу давал Господь нашим предкам. И давалась она, конечно, за душевные качества.

О доспехах сказано к тому, что в Боголюбском монастыре подвизался былинный богатырь, но совершенно вместе с тем реальный человек, уроженец владимирских мест Илья Муромец. К концу жизни он ушел в Киев, стал монахом Киево-Печерской лавры. Причислен к лику святых. Гражданский Новый год, первое января, начинается с дня памяти преподобного Ильи Муромца.

Но в ту роковую ночь, когда свершилась мученическая гибель князя, он не смог воспользоваться своим мечом. Меч выкрали. И не кто-то выкрал, а свои, приближенные. Князь знал о заговоре против него. Как знал и спустя много веков святой новомученик страстотерпец Николай Александрович. И святой благоверный князь Андрей мог так же, как и Николай, сказать: кругом измена, трусость и обман. И кто в заговорщиках? Братья жены. Повар, казначей, ключник. Все, как писали раньше, осыпанные княжеской милостью. И выбрали, для усиления своей подлости, тяжелейшие для князя дни: только что, еще не исполнился девятый день, скончался двадцатилетний сын Глеб. А старший, Изяслав, погиб раньше, в походе на камских булгар. Именно в память о нем был поставлен храм на Нерли. Это был первый храм на Руси в честь Покрова Пресвятой Богородицы. Именно святому Андрею Боголюбскому мы обязаны тем, что на Руси празднуется праздник Покрова, один из любимейших православными праздник. Тут к месту сказать, что увидел Покров (омофор) Пресвятой Богородицы тоже Андрей, славянин, бывший в византийском плену.

И вот эта страшная ночь. Заговорщики трусят, напиваются для храбрости. Вначале убивают одного из своих. Нападают на князя. Он расшвыривает их, но много нечисти, одолели. Нанесли много ран, думали, что убили. Но князь очнулся и стал спускаться вот по этим ступеням княжеских палат. Ступеней тридцать три, все до единой были обагрены святой кровью мученика за Русскую землю, за Христа. И снова напали враги, и снова убивали.