Время горящей спички (сборник) - Владимир Крупин

— Это ты Гоголя начитался.

— У него в церкви отпевали, а у меня намного сложнее. По пятьсот за ночь, полторы тысячи дали без удержания бездетности. Там еще был почтальон Косяк, на корове ездил. Пьем — пистолет на столе. А то и стрельбу устроим. Идешь по деревне — головы из окон. «Сколько лет?» — «Семьдесят». Стрелять бесполезно. «Живи!» Там хороший народ. — Степан секунду помолчал и сделал неожиданный, но логичный вывод: — Глупый сильнее, потому что умственный потенциал берет больше энергии, но я всегда побеждал морально.

Степан говорил безостановочно, и причем все о разном и о разном. Вот что он вещал далее:

— Воровали и будут воровать, выход один — сделать человека полковником, тогда ему воровать будет неудобно.

— Всех же не сделаешь полковниками.

— Тогда и не судить.

И — без паузы:

— Делаю невесомость в быту. Вот приходит муж домой, входит в комнату, и разуваться не надо — летает над женой, а та моет пол. Он над ней летает. Или изобрел еще дирижабль, чтобы не тратить самолетами кислород и водород. Дирижабль грузишь углем, тысячу тонн, две, три, это не принципиально, я их сжимаю и лишаю веса, уплотнить ничего не стоит, дирижабль летит налегке. Привез, вывалил.

И снова без паузы:

— Ты хочешь долго жить?

— Когда как.

— Ну, это ясно. Знаешь, для чего я тебя держу?

— Для чего? — изумился я.

— Ты будешь свидетелем изобретений.

— Хорошо. Но как же жить долго?

— Длительность жизни создана в детях. Детей мы держим не для потомства, а в них мы пересядем. Пересядешь в сына и женишься на молодой, так же и жена поступит с дочерью. У женщин психология на рефлексах, а у мужчин вечность, у них анатомная энергия.

— Анатомная?

— Да. Живая клетка бежит от холода и жара. Проверь на простейшем червяке. Он ползет, положи на его дороге горячий уголь, он его обогнет. Надо еще вернуть активную воду, тогда травы и деревья будут расти по одному циклу за ночь. А для человека я изобрел попутное освещение. Вот он ночью идет, и свет в этом месте загорается. Он прошел — гаснет. Это экономит энергию и освещает бесконечность мысли. Я десять лет задавался этим вопросом.

Я подошел к окну, поглядел на колокольню и встряхнул головой. Скоро зазвонят к вечерне. Пойдет ли он к всенощной? Спросить неудобно, вроде выпроваживаю. Но если он еще часа два поговорит, наверное, и я заговорю как он. Я спросил, бросаясь в крохотную щель меж бациллами движения и тренировками живой клетки:

— Значит, ты был женат?

— Да. Жил на свалке с Галей. Родился ребенок — Светочка. Когда были морозы, подъехала милиция, выгнали. Облили нашу хибару бензином и подожгли. Захохотали и уехали. В двух километрах строились склады бетонные, пошли туда, там жили свалочные собаки, они меня знали. Я развел на полу костер, выгнал стаю огнем, глядим, а ребенок замерз.

— Замерз?

— Да, умер совсем. — Вообще Степан говорил о чем угодно одинаково. — Умер. Галя руку обморозила, пока его несла, тряпочки тонкие. Трясет Светочку над костром, греет; умерла Светочка. Я утром взял лом, рядом там Пашинское кладбище, долбил, долбил, и в этих тряпочках Свету похоронили, присыпали. Стали под целлофаном ночевать, сверху снегом нанесло, внутри тепло. Нас свалочник обманул, брал у нас на сохранение деньги, тысячу рублей, и обманул, исчез. Мы деньги копили, чтоб к лету в сельской местности домик купить и со Светочкой жить. Я банки и бутылки собирал, Галя их мыла, надо все перемыть на холоде, да шоферу дать пятерку, отвезти да за половину сдать. Вернулся, от Гали записка: «Ушла, жду на кладбище, на могиле дочери, все узнаешь». Я туда, там сверток, в нем портвейн и сигареты «Астра», я тогда курил. И кусочек хлеба и колбасы. Я обратно. Утром говорят: «В Реутове женщина под поезд попала». Я туда. В милиции гонят: «Много их таких, иди в морг». Пришел, нет, среди всех не опознал.

— И так и не нашел?

— Нет. Но пить и курить навсегда перестал. К церкви прилепился, старухам Псалтырь читал. Не гнали, кормили. Стал изобретать. Изобрел прибор, как часы на руке. На ремешке. Как только краснеет — бросай работу.

— И стал ходить со своими изобретениями, да?

— А чего ходить, если все переучены на другой бок. Говорят: «Формулы, формулы» — а глаза пустые. Какие формулы? Мне откровение дано. Еще изобрел трату тепла от животных, зимовал над хлевом коровы, рассчитал площадь хлева, добавил электричества, еще и куриц к себе взял, хозяйка просила. Одна курица на меня все садилась, вместо насеста. Выждет, пока я усну, и сядет. Еще я вывел закон рождения. От больной может родиться здоровый, а здоровая может брать здоровье от ребенка, за счет его жить, и рождается задохлик. Я знаю, в Саратове от одной, совсем завернутой, родился нормальный. Надо готовиться к рождению с одной радостью.

— А как ты в Саратов попал?

— Из Воронежа. От цыган ушел. Потом был в Тамбове, завод «Комсомолец», арестовали у станка. Били: «Где пистолет?» — «Какой? Мне его дайте — не знаю, как выстрелить». Потом во мне дар открылся. Он с детства открылся, цыгане на время закрывали, заставляли плясать и воровать. Я в детстве в двухлетнем возрасте мать обличал за связь с офицером. Она закрыла меня в доме умирать. Я все цветы на окнах объел. Соседи сказали в милицию. Меня туда, а там были беспаспортные цыгане, они меня украли, назвали Дунаев Степан. Потом я открыл энергию, потом понял Вселенную.

— Послушай, — я решил хоть чуточку с ним не согласиться, — ты говоришь, что у Вселенной нет конца?

— Нет.

— Но она материальна?

— Конечно.

— Но ведь любое материальное, как ни растягивай, конечно. И по размерам, и по времени, я так думаю.

Тут раздался первый удар в колокол.

— К вечерне звонят, — сказали мы враз.

Степан засобирался, я пошел его провожать. Портфель свой он так и не открыл. На паперти мы встретили Пашу.

— На вечернюю службу пришел? — радостно спросила она. — Молодец, брат!

— Да нет, Степана пришел провожать.

— Ты Степана не слушай, ты иди батюшку слушай. Иди, иди! — Она стала толкать меня через порог.

— Образочек не купите? — спросил меня Степан как совершенно незнакомого. — Казанской Божией Матери.

— Я же утром купил.

— Еще. На том свете мы все будем сиротами казанскими.

— Хорошо, давай, — я протянул руку.

А Паша как раз подавала мне приготовленные монетки для телефона-автомата. И тут проходила в церковь старушка, которая сочла, очевидно, что я нищий, и тоже положила мне в ладонь пятачок. Я нерешительно постоял, приняв подаяние, потом переадресовал его Степану.

Над нами гремели колокола. Паша радостно сказала, что срок ее послушания, оглашения, кончается и скоро она будет подходить прикладываться ко кресту.

— И ты, брат, тоже ходи, — сказала она Степану. — И спроси у батюшки послушание по силам, отбудь и ходи.

Степан только покосился. Он продавал образок подошедшей старухе и назидал:

— Мы — свободные граждане без кавычек и без паспорта, а на том свете все будем сироты казанские,

Мне досадно было, что он начисто меня забыл, я подошел к нему:

— Значит, у тебя все изобретено?

— Все природа изобрела, — отвечал он совершенно вразумительно, — а Бог воодушевил, нам только пользоваться. Вот пример: болеют раком, а это не заболевание, а психология. Клетки на себя замыкаются, до пересадки мозга дошли, а дать энергию клетке для разрыва блокады не можем.

— А как?

— Создать энергию питания, соединить молекулы и атомы, долго ли!

— А как с остальными болезнями?

— Сахар не допускать. Сахар нужен только для питания мозга, остальное он засахаривает, возьми прошлогоднее варенье и попитайся им неделю, потеряешь равновесие. Невесомости не добьешься, еще Ломоносов изучал: летит туча по небу, тысячи тонн воды тащит, а на землю не падает — почему? И не поймут! К месту приставлены, ведут полемику, а нет КПД, полезного действия нет.

— У кого?

— У лейтенантов. На работу устроить, квартиру дать — это долго, и ему выгоды нет, а оформить в тюрьму быстро и выгодно, тут стараются.

Колокола стихли, я поднял голову — прорезались в небе звезды. А и в самом деле — выйти бы во Вселенную да дать бы по ней лет двести со скоростью света.

Было видно, как внутренность церкви освещается все сильнее, это зажигались все новые свечи. Паша решительно развернула меня по направлению к свету и стала толкать через церковный порог.

Прошли времена, остались сроки

«Прошли времена, остались сроки», — это так бабушка Лиза говорит.

Стала она так говорить, когда заметила, что в ее «годовой» лампаде стало больше масла. То есть не больше масла, а его стало хватать на большее время. Раньше лампаду заправляли на Пасху, и она горела до следующей Пасхи, ровно год. А сейчас масла наливается столько же, а лампада горит до Вознесения, то есть еще больше месяца. Какой отсюда вывод? Отсюда бабушка выводит, что времена сократились, ускорились, все начинает торопиться к концу света.