Время горящей спички (сборник) - Владимир Крупин

— Сейчас вверх, — указал переводчик, — к церкви, там вечнозеленый куст, источник, потом дальше и обратно по расщелине, которая сделана Богом и которая спасла Феклу от преследования солдат и родителей. — Переводчик вздохнул.

Я истолковал этот вздох как переживание трудностей пути и попросил:

— А можно я проделаю этот путь один?

— А вы не заблудитесь? — оживился переводчик. — Да тут негде и заблудиться. Прямо вверх, направо вниз. Через час встречаемся.

В церкви не было никого. То есть так нельзя говорить о доме Божием. Господь был в церкви, и я Ему молился о родных и близких, о себе грешном, о милом Отечестве. Потом пил из источника и взял на память один маленький листочек от вечнозеленого куста.

Как далеко было видно. Тут, где-то рядом, деревни, где говорят на арамейском языке, языке, которым пользовался и Господь. Вот туда — Голанские высоты, туда — источник Иордана, там Палестина, Израиль, одно море, Турция, другое море и — Россия. В этих камнях только Божией милостью может быть источник, куст, остальное выжжено, выгорело. Слышно было в тишине, как где-то потрескивают раскаленные камни. Если бы не ветер, иногда налетающий, я б задохнулся.

Как же тут все рядом. Каин убил Авеля, я скоро увижу его могилу, а вскоре уже стучали топоры строителей Ноева ковчега, а там появился соляной столб, в который превратилась жена Лотова, обрушились стены Иерихона, кровь лилась в пыль и покрывала дороги человечества красным цветом, а падший денница все хихикал и все подбавлял соблазны и злобы в сердца людей. Пришел Спаситель, взошел за нас на крест. И в Него, наше единственное спасение, поверила бежавшая сюда первомученица Фекла. Совсем молодая, принявшая в сердце Христа, она верила и знала, что Спаситель не оставит ее. Ее загнали в эту впадину, деться ей было некуда. Даже, наверное, гоготали преследователи: мол, сейчас, сейчас заарканим. Но, по молитве святой, расступились горы, и она скрылась в расщелине, пробежала по дну длинного нерукотворного ущелья и скрылась.

Вот и я, грешный, иду по этому ущелью. Никто за мной не гонится, ничто мне не угрожает. Но, может быть, главное, зачем мы едем и идем в святые места, — чтобы задать себе вопрос: а ты смог бы так же пострадать за Христа? Ведь вера в Спасителя проверяется только одним — готовностью отдать за Него жизнь. «Вы еще не до крови сражались», — говорит апостол Павел.

Внизу я стал расспрашивать переводчика о том, далеко ли гора Ермон, о которой в Псалтыри говорится: «Фавор и Ермон о имени Твоем возрадуются». По преданию, Преображение Господне могло произойти и на Ермоне. Но переводчик не знал. А может, это было далеко.

Еще про Сирию я знал, что тут были земли библейской Кесарии Филипповой и что, по преданию, у озера Фиал Спаситель впервые сказал ученикам о Его грядущей земной кончине.

Переводчик снова дремал, но перед подъездом к могиле Авеля очнулся и включил текст:

— Недалеко Сиднайя, женский монастырь, икона Святого Луки. Здесь пересечение путей с востока на запад, с севера на юг. Торговля шелком, жемчугом, стеклом, водой, оружием, слоновой костью, коврами, невольниками. Здесь, в золотых цепях, вели объявившую себя императрицей Востока Зайнобил. При Аврелиане было восстание, перебили гарнизон римлян. Мы не терпим иностранного владычества. Да, забыл сказать, что Маалюля по-арамейски означает «вход». Здесь также вы не встретите споров меж шиитами и суннитами, ибо мы считаем, что любой араб — потомок Моххамеда. Антиохийское государство, султан Салах-ад-Дин, герой арабской нации, первым начал борьбу с крестоносцами и в 1192 году освободил курдов, армян, черкесов. Салах-ад-Дин — герой разговоров в европейских салонах.

Я слушал вполуха. Все равно всего не запомнишь. Мне главное — христианские святыни.

Хусейн зашевелился и показал вперед. Площадка для стоянки была забита туристическими автобусами. Мы приткнулись сбоку. Но у могилы было так шумно, накурено, так яростно что-то говорила девушка в зеленых брюках, тыча в пространство сигаретой, что я повернул обратно. Мне почему-то показалось, что я еще сюда приеду. Уже отдельно, уже по несуществующему пока православному маршруту. А сейчас чего я буду держать переводчика, которому все безумно скучно. Еще попрошу побывать в Алеппо да спрошу, где можно поклониться святому Иоанну Дамаскину.

Спросил.

— А! — воскликнул переводчик, — Иоханне Дамашкия? Это в Дамаске.

Он оживился, так как мы поехали домой.

Вечером я еще раз побывал у дома Анании и около мечети Омейядов, у ее минаретов, пытался представить Дамаск времен Христа, но было трудно. Еще и оттого я был печален, что переводчик не смог указать на место, связанное со святым Иоанном Дамаскином. Утешал я себя тем, что главное место подвигов святого было в монастыре Саввы Освященного в Иудейской пустыне, в котором я уже побывал.

И все-таки впечатление от Сирии осталось светлым и благодарным. Пусть маленькие остатки христианства, но все же сохранились. И я их видел, поклонился им. Слава Богу. Пронеслось же то мгновение, когда показалось, что нет времени, что все рядом, что вот только что вчера брат убил брата, еще не высохла земля на могиле, и что сегодня утром на рассвете бежит ко Христу святая Фекла, ученица апостола Павла. А сам апостол идет в Рим, зная, что идет на смерть. Но так же знал о своей смерти и Учитель апостола. Иначе поступить они не могли.

«Далеко, в стране Иркутской…»

Как ни называй Иркутск: жемчужиной Сибири, чудом градостроительства, вписанным в чудо природы, сибирской Пальмирой, — все будет мало. Иркутск надо видеть, увидеть и навсегда полюбить.

Раннее-прераннее московское утро. Такое раннее, что еще ночь за окнами. Но в моем Иркутске вовсю сияет день, полыхает солнце, отражаясь от могучего течения Ангары, сверкают золотые главы церквей, гремят колокола. Гляжу на восток, пронзая памятью зрения расстояния, и мысленно иду по иркутским улицам, выхожу на набережную, иду от Богоявленского собора к Спасскому, затем к Троицкому, пересекаю огромную, продуваемую сквозняками центральную площадь, украшенную бело-синей часовней, иду по Амурской улице к Крестовоздвиженскому храму. Несутся машины, звенят на стрелках трамваи, теснятся на остановках иркутяне, добрые, сильные, выносливые люди. И как хорошо и радостно ощущать причастность к ним.

Есть предание, объясняющее, почему Иркутск, в отличие от других городов, сохранился, в это предание я верю. Оно в том, что города, переименованные после революции в имена революционеров, разрушались гораздо сильнее и стремительнее, нежели те, что сохранили свои исторические названия. В самом деле, давайте сравним судьбы разрушенной большевиками Вятки после того, как она стала носить псевдоним революционера Кострикова (Кирова), судьбы Перми — Молотова, Самары — Куйбышева, Симбирска — Ульяновска, Екатеринодара — Краснодара, Новониколаевска — Новосибирска с городами, сохранившими свои имена: Вологдой, Владимиром, Ярославлем, Суздалем, Псковом, Костромой, — конечно, сравнение очень выразительное. И на Иркутск надвигалась гроза переименования. Ехал в Иркутск член Политбюро Ворошилов, именем которого должен был называться город, но, по счастью, не понравился город Ворошилову. А пуще того хотелось ему быть поближе к вождю всех времен и народов. Ведь стала Юзовка называться Сталино, а рядом Донецк, вот его и переименовать в Ворошиловград. Так и сохранился Иркутск. Но, конечно, не в полной мере. Взорван Казанский собор, который называли храмом Христа Спасителя в Сибири, разрушено множество церковных зданий. Горько рассматривать карту Иркутска и области и читать рядом с номером храма «утрачен». Но сейчас речь не об утратах — о возрождении. Иркутск сохранил дух Православия, вот главное. И этот дух помогает Иркутску вновь становиться культурной и духовной столицей Сибири. Бедным город Иркутск никогда не был, но и за богатством не гнался. Бывший и становящийся вновь мостом меж Россией и Азией, Иркутск сохранил русские черты в своем облике, но, конечно, немножко взял и азиатской красоты.

Такая радость ходить по улицам города, по площадям. Конечно же, это Большая улица, это Харлампиевская, это Пестеревская… Никакие это не улицы Маркса, Горького, Марата…

— Да они и не бывали здесь, чего ради вдруг? — рассуждает мужчина, показывающий мне, как проехать к новому храму, построенному на месте гибели самолета «Руслан». — А знаешь чего, — говорит он, — в том доме, который пострадал, две квартиры были накануне освящены. Так там даже ни одно стеколко не треснуло, чашка чайная со стола не упала, вот как.

Полжизни своей я связан с Иркутском, он живет во мне как город, откуда к нам приходит солнце. Вообще по количеству солнечных дней в году Иркутск можно сравнить только с побережьем Средиземного моря. И когда в Москве ненастные дни, то объясняю это тем, что Иркутск не хочет отпускать от себя солнечное освещение.