Словарь запрещенного языка - Лия Престина-Шапиро

    Но что мой роман со словарем Шапиро по сравнению с другими? В своей давней и одной из первых радиопередач о Ф.Шапиро и его словаре я с жаром пионерки призывала изучать язык и собрать эти «романы». И вот дочь автора Лия Престина, истинная подвижница, в свои 85 лет решилась и сделала это. Надеюсь, что читателя ждет увлекательное чтение... А я приведу те примеры, что собрала лично.

    Семью Бориса-Баруха Подольского — всю, целиком, арестовали за сионизм в 1958 году: они получали литературу из Израиля. Иврит (ашкеназский) Борис учил у Григория Давыдовича Зильбермана, а современный —у палестинского араба-слесаря, тот эмигрировал в Россию при британском мандате... Отец Бориса, историк по образованию, хорошо знал еврейскую историю, ТАНАХ, и в лагере они говорили с отцом на иврите. Тысячи слов, выученных с отцом, вполне хватало

для запретных тем, но не для чтения. Читать тексты до Шапиро он не мог. А изучать иврит по словарю ему не представило никакой трудности. Два года — и только с помощью словаря Шапиро — он переписывался с Борисом Гапоновым, блестящим знатоком иврита, переводившим Лермонтова и «Витязя в тигровой шкуре» Руставели. В 1964 году Подольский как-то отправился в Малаховку. Возле керосиновой лампы один старый еврей спрашивал другого: а ты знаешь, как на лошн-койдеш (на священном языке) «холодильник»? Борис уверен, что один из них, по крайней мере, спрашивающий, уже сидел и штудировал словарь Шапиро. В старых словарях такого слова не было.

    ...У сестер Гиты и Мирьям Бахрах, известных переводчиц с идиша Ицика Мангера, Башевиса-Зингера, а также «Кровавой шутки» Шолом-Алейхема, есть пуримский рассказ о дочке переплетчика Хаима Бумагина, которую звали Эстер. Девочка болела. Угасала на глазах. И когда в Слуцке появился рабби Мотл, его позвали к больной Эстер. Он дал ей глоток виноградного вина и спросил: а знаешь ли ты, Эстер, как на священном языке нашем, на иврите, называется виноградная гроздь? И сам ответил: эшколь. Уходя, он подарил ей зеркальце и шепнул, что в нем она увидит своего жениха. Эстер, конечно, выздоровела, выросла, и глаза ее были хороши, как зеленые виноградины, но, хотя от женихов не было отбоя, в зеркальце она видела только себя и никого, кроме самой себя. И так случилось, что однажды рабби Мотл пригласил всю семью переплетчика Хаима Бумагина в гости, на веселый праздник Пурим, а среди гостей был и Давид Эшколь — любимый ученик рабби. Молодые люди встретились глазами и никого уже вокруг себя не видели, только друг друга.

    Когда Давид посватался к Эстер, она в зеркальце даже не заглянула — ведь после праздника Пурим только и видела в нем, что его, Давида Эшколя, лицо. Приехал на свадьбу и сам рабби Мотл. Поздравив невесту, он тихонько спросил: «А знаешь ли ты, Эстер, как называется на нашем священном языке, иврите, виноградная гроздь?» — «Эшколь», — шепнула Эстер. — «А как будет на иврите великий ученый, ты помнишь? — «Эшколь», — расцвела улыбкой Эстер. И глаза ее светились и сияли, словно зеленые виноградины, омытые росой.

    — Чтение словаря, купленного когда-то по большому знакомству, — вспоминала Мирьям Бахрах, — входило в нашу с сестрой беллетристику. Слово за словом, страница за страницей. И вот когда мы дошли до страницы 54-й, нашли там слово эшколь и два его значения — гроздь и великий ученый. Кажется, идея рассказа возникла у обеих одновременно. Словарь Шапиро стал для нас источником вдохновения. Говорят, что он архаичен. Возможно. Но его поэтическая структура будит воображение и сегодня.

    ...Лена Гофштейн, преподаватель музыки из Киева. Вот ее быстрый монолог: «Вообще-то я собиралась в Америку. Там была родная тетя... Шел 1980 год. Сидели в отказе. Мир вокруг себя мы не хотели принимать, но другого не знали. Как жить в отказе? Что делать? Начали учить иврит. Многие были арестованы. Те, кто не сидели, почему-то работали переплетчиками. Размножали и читали учебник «Элеф милим» — 1000 слов, книги «Это мой Бог» Германа Вука, «Эксодус» Леона Юриса, произведения В. Жаботинского. Во время обыска все это забрали. Кроме... словаря Шапиро. Во-первых, он вышел в СССР, но, главное, они ведь в КГБ все знали, знали и то, что по словарю нельзя выучить иврит. А мы смеялись: может, иврит и нельзя было выучить, но он дал нам новое философское осмысление бытия, через слова и их значения менялись наши представления о мире... Возьмите такое избитое словопонятие как мир, за который «боролись» со всех трибун. В слове шалом обнаруживается корень ш, л, м... шалем—цельный... Слова, корни слов заставляли думать... Многое было откровением. Слово руах — душа и дух. Нахат руах (נחת רוח) — душевное спокойствие. Какое чудо! Опускаться — линхот, матос нахат — самолет опустился. Нечто свыше опустилось на душу, и она успокоилась... Снижение напряжения, покой... Я ложилась спать и думала о картине бытия; и во мне пела моя еврейская душа... А имена сыновей Ноя — (Ноаха)... Вдруг открылся их смысл: Сим, оказывается, Шем, что в переводе — имя. Яфет — от яфе — красота. Хам — это не русское «хам», а от хом — тепло, энергия. Так благодаря словарю строилась другая система ценностей. Мои родители «читали», наверное, другие словари, поэтому они уехали в США... Наверняка, гордятся своими внучками. Одна из них, Рути, сабра[50].

    Еще роман. Владимир Кислик, многолетний отказник, ученый-физик, какую-то часть срока заключения провел на Азовском море. В городе Жданове (!) строили металлургический комбинат. Работал сварщиком. И был у него самоучитель «Мори» (на иврите означает «мой учитель»). Однажды (он не помнит, кто) привезли ему словарь Шапиро, сказали, что от Эдуарда Кузнецова (участника «самолетного дела», сейчас в Израиле — главного редактора газеты «Вести»). С помощью словаря Владимир Кислик проспрягал все имевшиеся в «Мори» глаголы — во всех временах и возможных формах, исписал толстую тетрадь и переправил с оказией в Москву одному из учителей иврита. Тот проверил и прислал обратно... Так вот учили иврит, когда он был под запретом.

    Все это происходило после смерти Феликса Львовича Шапиро. Не выпало ему удачи — подержать в руках свой словарь. Успел он выполнить только первую корректуру. Об этом рассказала по приезде в Израиль Рахель Павловна Марголина, его прилежная помощница, знавшая иврит и переписавшая от руки все слова, сделав 28 000 карточек!

    У книг своя жизнь, у людей — своя. Феликс Львович Шапиро, составитель первого, чудом изданного в СССР через 46 лет после революции иврит-русского словаря,  

родился возле Бобруйска 17 апреля 1879 г. в семье учителя хедера. Понятно, что он получил традиционное еврейское воспитание. Незадолго до смерти он писал Аврааму Капу, американскому профессору (присылавшему ему книги на иврите): «Право исполнять обязанности раввина я получил, достигнув жениховского возраста, затем חצצתי ונפגתי  (хицацти  вэнифгати) — это устойчивое старинное выражение Барух Подольский переводит как «глянул (я) вокруг и был захвачен», то есть захвачен жизнью [а не как в сборнике статей и материалов о Шапиро (Иерусалим, 1983 г.): «посмотрел и передумал». По смыслу близко, но оттенок другой].