Отчий край - Константин Седых

- Экий скорый! - уже без всякой строгости сказала она и в шутку ударила Романа думкой в вышитой красными нитками наволочке. - Спокойной ночи вам! Вон там на столе свечка, а лампу потушите сами, - и она ушла в кухню, столкнувшись в дверях с Егором Кузьмичом.

- Ну как, договорились? - усмехнулся Егор Кузьмич. - Аппетитная бабенка. Я бы и то маху не дал.

- Я не жеребчик... чтобы на всех без разбору кидаться, - притворно обиделся Роман. - Ложись давай. Я сейчас лампу потушу...

Роман еще не уснул, как за перегородкой чуть слышно скрипнула кровать. "Это она! - словно пронизанный током, подумал Роман и присел на диване. - Я и не слыхал, как она туда прокралась... Рискнуть, что ли? А если закричит? Тогда позору не оберешься. Пусть спит, черт с ней! Если долго здесь простоим, никуда не денется. Недаром думкой меня ударила..."

Проснулся Роман поздно. На его трофейных часах уже было одиннадцать. Он встал, быстро оделся и вышел на кухню. Старуха что-то стряпала в кути. Старик по-прежнему сидел на лежанке с поджатыми под себя ногами. У него было широкое, изжелта-смуглое лицо с большими скулами, с приплюснутым носом. В уголках его косо поставленных глаз скопился гной, лишенные ресниц веки были припухшими и красноватыми.

- Что у вас с глазами, дедушка? - спросил Роман, подходя к умывальнику у порога.

- И сам не знаю что. Тускменными стали, нитку в иголку ни за что не вдерну. А на холод выйду - слезы из них текут и текут.

- Может, тебя нашему фельдшеру показать? Он у нас опытный. Две войны отвоевал.

- Если будет ваша милость, пожалуйста. Мы уж его отблагодарим.

Роман и Егор Кузьмич завтракали, когда в кухню вошла закутанная в пуховый заиндевелый полушалок раскрасневшаяся на морозе Зоя. При свете дня она показалась Роману еще красивей, чем ночью. Глаза ее оказались золотисто-карими, щеки полными и тугими, а фигура еще более статной. От нее так и веяло здоровьем, свежестью молодого и сильного тела.

- Как есть все ваши партизаны на улицу высыпали. Гоняла я скот на прорубь, так едва протолкалась, - сказала она, весело улыбаясь.

- С чего это они? В бабки, что ли, катают? - спросил Роман, не переставая глядеть на Зою.

- На дом атамана Семенова глазеют. Он ведь здешний рожак-то. Разве вы об этом не знали?

- Это правда?

- Правда, правда! - подтвердили старик и старуха. - Здесь у него и деды и прадеды жили. Тут у нас Семеновых-то целых семнадцать дворов. И мы тоже Семеновы. Хоть и дальние, а родственники атаману. Вот живем теперь и боимся, что всем за него ответить придется. Слыхал я разговор, что нас отселять будут. Правда это или нет?

- Не знаю, дедушка. Только вряд ли. При чем же здесь вы-то, если сами ни в чем не виноваты?

- Да похоже, что тоже виноваты. Сын-то мой у атамана служил. Теперь где-то за границей мыкается, ежели не убили...

- Он кто, рядовой или офицер? - построжавшим голосом спросил Роман, отвернувшись от Зои.

- Старшим урядником был во Втором казачьем.

- Раз урядник, тогда дело проще, - сказал Роман и спросил Егора Кузьмича: - Пойдем, что ли, посмотрим на атамановское гнездо?

- Пойдем, пойдем! - согласился Егор Кузьмич.

Большой и унылый семеновский дом стоял с проржавленной от старости железной крышей, с заколоченными серыми ставнями, с разломанным палисадником у окон.

Подойдя к толпе партизан, столпившейся у дома, Роман поздоровался, спросил:

- Что тут происходит, товарищи?

- Да вот разглядываем атамановский дом, - широко оскалился бородатый и дюжий партизан в черном полушубке. - Глядим, откуда эта гадина выползла на божий свет.

На одном из ставней уже кем-то был прибит подковными гвоздями кусок бересты, а на нем написано углем: "Здесь родился палач Забайкалья Гришка Семенов".

Партизаны читали надпись, глазели на дом, возбужденно переговаривались:

- И домишко-то не ахти какой. Многих похуже будет. А говорят, большой богач был...

- Каменный дом в Чите имел. Табуны свои в Монголии пас.

- В такой поганой дыре он только и мог родиться. Тут такие сволочи жили, что и на монголах с бурятами верхом ездили и своих батраков тухлыми кишками кормили.

- Сжечь бы этот дом к чертям, пустить золу по ветру.

- Зачем это?

- Чтобы глаза не мозолил, души не растравлял.

- Ни к чему это. Дом теперь кому-нибудь да сгодится... Надо вот взглянуть, каков он внутри.

- Кто мастер доски отдирать? - спросил тогда Роман. - Надо в этом змеином гнезде побывать.

Несколько услужливых молодцов тут же выхватили из ножен шашки и начали отдирать прибитые к ставням доски. Другие открыли ворота. Толпа устремилась в большую пустынную ограду с журавлем колодца в глубине.

Входная дверь оказалась на замке. Замок моментально сбили где-то найденной кувалдой и, подталкивая друг друга, хлынули в дом. В обметанных инеем и почерневших от сырости комнатах не было почти никакой мебели, на кухне русская печь с облупившимися боками и простой некрашеный стол, в коридоре деревянный, серый от пыли диван и помятая железная печурка. В шестиоконном зале валялись обломки столов и стульев, деревянная кровать и черный шкаф. На одном из простенков висела серая от пыли и копоти картина в раме, но без стекла. Никто не мог разобрать, что было на ней нарисовано.

Ее сняли, очистили от пыли и увидели: густая колонна русских солдат с решительными и серьезными лицами шла в атаку со штыками наперевес. Перед ней панически разбегались в разные стороны маленькие и скуластые солдаты с узкими глазами, в белых гетрах и фуражках с желтыми узенькими околышами. Впереди атакующей колонны шли два офицера с опущенными к ноге кривыми шашками. Между ними шагал с поднятым крестом в руке косматый и дюжий поп в черной рясе.

- Это наши японцев атакуют. На прорыв идут.

- Сразу видно, что полягут, а не сдадутся...

- Дешевенькая картина-то, а правильная!

- Ух и попище! Глаза, как у филина. Идет, а душа в пятках, - шумно делились своими впечатлениями склонившиеся над лубочной картиной партизаны.

- А ведь под ней что-то написано, братцы!

- Ну-ка, прочитай, товарищ Улыбин, что там такое.

Роман наклонился над картиной и громко, чтобы слышали все, прочитал надпись:

"Лихая атака Пятого Восточно-Сибирского стрелкового полка под городом Тюренченом. Впереди колонны командир полка полковник Цербицкий, подполковник князь Микладзе и полковой священник отец Иван Щербаков, павший смертью храбрых на поле боя".

Партизаны невольно приумолкли. Какой бы там ни был этот дурно нарисованный поп, а погиб он в бою с теми же самыми врагами, с которыми сражались и они за русскую землю, за советскую власть.

- Вот, значит, какими картинками любовался атаман! - сказал кто-то.

И тотчас же ему возразил другой:

- Любоваться любовался, а сам японцам со всеми потрохами продался. Вот оно как бывает в жизни. Продал человек родину, себя продал только за то, чтобы носить золотые погоны да на нас, грешных, верхом ездить.

- Теперь отъездился! - крикнул молодой веселый голос, и партизаны двинулись прочь из дома, сталкиваясь в дверях с входящей навстречу новой толпой. Всем было интересно поглядеть на дом, где родился Семенов.

Вечером весь полк мылся в банях.

Роман и Егор Кузьмич вволю напарились в жарко натопленной Зоей бане, переоделись в чистое и почувствовали себя необыкновенно легко и приятно. Старуха и Зоя нажарили им целый противень баранины, заставили стол домашней колбасой, холодцом, солеными огурцами, капустой, шаньгами и калачами. А старик расщедрился и достал из подполья запотевшую двухлитровую банку китайского спирта. Чувствовалось, что хозяева стараются на всякий случай задобрить партизанское начальство. Но отказать себе в удовольствии Роман и Егор Кузьмич не захотели. Они основательно подвыпили, поужинали, а потом долго разговаривали со стариком и старухой. Зоя в разговоре участия не принимала. Но Роман все время ловил на себе ее взгляды. И когда глаза их встречались, он многое угадывал в ее карих, словно медом смазанных глазах. Сперва они были настороженными и застенчиво пугливыми. А после первой рюмки, которую уговорили ее выпить, стали томными и доверчиво покорными, потом безрассудно смелыми и нетерпеливыми глазами вдоволь натосковавшейся в одиночестве вдовы.

В полночь, когда подгулявший Егор Кузьмич пускал переливчатый храп, Роман присел на диване, прислушался и потихоньку поднялся. Осторожно ступая ногами в шерстяных чулках, прокрался к входу за перегородку. С бьющимся сердцем проскользнул туда и облегченно вздохнул.

- Кто это? - приглушенно вскрикнула Зоя.

- Я, Зоенька, я!.. Ничего не вижу. Где ты?

- Тише ты, ради бога... Услышат...

И тут Роман наткнулся на ее протянутые руки. Это были жаркие, ищущие, нетерпеливые руки. Порывисто и крепко обвились они вокруг шеи Романа. Припав головой к его груди, Зоя неожиданно забилась в беззвучных рыданиях.

- Ну чего ты, Зоя? - спрашивал, целуя ее, Роман.