Дети Барса - Дмитрий Володихин

А таран лупил и лупил. Творец, какая несправедливость: для Гутиев серый горный камень не стоит ничего, он там под ногами валяется, из него даже дома строят… А тут за тесаную глыбу расплатились бы звонким серебром, без особого торга. Ну не родит земля Алларуад камень! И кирпичные стены ее городов, и дорогие деревянные ворота недолго стоят против камня… Значит, каменными должны быть люди.

Ворота отвечали уже не басом, а надтреснутым хряском, как будто таран входил в живую плоть. Горцы сменялись у ременных петель, не снижая темпа ударов. Там, внизу, какой-то их десятник или… у них счет восьмерками… восьмерник, что ли… мерно командовал:

— Наги-и-и… ту! Наги-и-и… цал! Наги-и-и… ту! На-ги-и-и… цал!

Ту — удар! Цал — удар! Ту — удар! Цал — удар!

И дерево жалобно застонало…

Асаг понял, что пора ему спускаться со стены. На баррикаде, спешно собранной из кирпича, перевернутых повозок и мелкого хлама, столпилось около сотни бойцов. Эта война длилась так долго на земле Царства… Все уже наперед знали свои роли. Асаг прикидывал, хватит ли ему этой сотни, сможет ли он задержать горцев до нужного момента, больно быстро пошло дело. Трое офицеров-реддэм и девяносто два копейщика думали об ином: повезет ли им отделаться ранением? Раненому не так стыдно упасть и притвориться мертвым, а там, если Творец не против, свалка закончится, Потому что бежать нехорошо, умирать не хочется, а справиться с этими чудовищами просто не суждено.

Ворота не рухнули, но таран пробил такую дыру, что в нее свободно мог пройти человек с оружием и в доспехах. Горцы, словно огромные жуки, полезли внутрь. Сверху, из дырок, проделанных в кирпичном своде, полетели стрелы. Упал один из нападающих, другой… Дальше все смешалось. Пять или шесть смельчаков кинулись вперед, презирая смертную свою долю и желая закрыть брешь в воротах вражескими телами. Асаг знал, что случится дальше, но удержать людей не успел. Всегда найдется пять или шесть смельчаков…

Они словно бы ударились о каменную стену. Миг, другой — и все до единого попадали под нога Гутиям.

Очень, очень хороши воины Старшего народа. Широки в плечах, велики ростом, настоящие верзилы. Но дело не только в этом. Их натаскивали заниматься военной работой с детства. И теперь каждый из них, как волк в овечьем загоне, выбирал глазами: ну, с кого начать? Реддэм стоили некоторого внимания; их, пожалуй, имеет смысл убивать с уважением, как равных. Прочие — вроде сорной травы. Пахари, гончары… В худшем случае рыбаки или охотники… Живые мертвецы, одним словом.

Мясо для жертвоприношений.

Гутии не торопились. Каждому из них лицо закрывала маска из костяных пластин, соединенных жилами. Некоторые еще не бросили факелы. У других были копья, щиты и тяжелые булавы с каменными гирями на конце. Кое у кого на голове красовалась пара бычьих рогов. Асаг поймал себя на мысли, нелепой для урожденного реддэм и странной для эбиха: жалко скотину. Бодались бы уж лучше между собой эти бычки…

Сегодня таблица битвы начиналась нехорошо. Первые знаки: гибель своих, превосходство чужаков, слабость окружавших его бойцов. Асага бил озноб. Холодно. Ярость топила в себе страх. Он и должен бы бояться, но уже не очень умел. Ему нужно было вымочить свое оружие в чужой крови. Так, чтобы солдаты увидели это, чтобы набрались наконец куражу, иначе их тут и впрямь порежут, как детей.

Он закричал на поганых человекобыков, выхватил у кого-то тяжелое копье, предназначенное для боя стенка-против-стенки, и швырнул его не целясь. Рука сама выбрала, куда направить удар. И острие нашло дорогу между медными пластинами на кожаном доспехе чужака. Там, в шевелящейся массе врагов, кто-то коротко вскрикнул. Жирно чавкнула большая лужа, принимая тело.

— Джан!

Жуки полезли на баррикаду.

Дальше было очень плохо. Хуже некуда. Когда Асагу было восемь солнечных кругов, он подрался с сыном охотника, а тому было на четыре солнечных круга больше. С детьми реддэм не дрался только ленивый: они считались воинами от рождения, и всем мальчикам из шарт, пахарей, тамкаров, да из кого угодно, очень хотелось доказать: вот, мол, тебе, воин, тут не один ты умеешь махать кулаками, на, воин, получи впрок… В пятнадцать, да хотя бы и в четырнадцать, юноша-реддэм воином действительно становится… и тогда его уже очень опасно бить — он убьет в ответ. Но в восемь — совсем другое дело. Тот мальчик, уже почти мужчина, полудикий, привыкший жить на неогороженной земле, вдали от кирпичных стен и городских ворот, приканчивать подранков, пить мутную воду из каналов и рек пополам с илом и зеленой мелочью, терпеть боль, холод, дождливую погоду и знойный ветер из великой пустыни на Заходе, — он был как обожженная в печи глина; сначала Асаг отбил об него пальцы, потом тот лупил его долго и жестоко, сделал из лица кровавую кашу… Будущий воин не мог сдаться, он отмахивался лежа, корчась в траве; когда заплыл глаз и даже когда левая рука, хрустнув, перестала быть оружием, Асаг все еще пытался достать врага, дотянуться, хотя бы плюнуть ему на ногу. Сейчас выходило точно так же. Человекобыки неторопливо валили его копейщиков одного за другим. Упали двое из трех реддэм. Баррикада выросла чуть не до высоты человеческого роста — за счет тел, густо покрывавших ее… Асаг убил одного гутия. Другому разрубил ноту. Может быть, зацепил кого-то еще, он не помнил, не видел: тьма глотала его выпады, тело скоро наполнилось десятками маленьких болей. Правое плечо ныло от удара булавой, а по предплечью скользнуло острие колья. Зазубренный каменный нож вспахал ему щеку и подбородок. Кто-то метко ударил ногой по колену. И левое ухо. И ступня правой ноги. И безымянный палец на правой руке — чем его достали? До чего ж больно!

Иногда его бойцы выпускали кишки горцу. Платили за одного — четырьмя. Наверное. В темноте не видно. Обычно расплачивались именно так — один к четырем. Не зря он в самом начале воткнул в чужого копье. Если б не это, на баррикаде лежали ли бы сейчас все царские солдаты, И его собственное тело, наверное, босые ступни гутиев глубоко вдавили бы в общую груду мертвецов. Может быть, так и будет. Скоро. А пока баб-аллонские копейщики вес еще заставляли чужих платить.

Земля Царства любит кровь чужих.

«Да где же они! Задница… Задница ослиная! Ведь так и не успеем…»

Его последний реддэм повалился навзничь.

«Все, кажется… Творец, суди меня милостиво! Не успели».

Вдруг человекобыки расступились. Эбих баб-алларуадский огляделся. Не более полутора десятков его солдат все еще держались на ногах и могли оказывать сопротивление. На стене шел бой. Нет, не бой даже, а какая-то дикая свалка, без разбору швырявшая вниз трупы горцев и защитников форта. Прямо перед ним толпа Гутиев разошлась надвое, будто старая тряпка, порванная пополам. 01 Тухлятина вонючая! Оказывается, ворота успели разбить в щепы. На обломках стоял с медным топором в лапище старый матерый зверь — царь Гургал…