Дети Барса - Дмитрий Володихин

— На всех табличках из Дворца и от его шарт этих называют черной пехотой. Или просто черными. Видел?

— Да, отец мой эбих.

— Пехотой ночи их называют многие, да любой кусок собачьего дерьма в Царстве их так зовет… Но никогда от имени государя не придет сюда приказ, в котором были бы слова «пехота ночи»… Вот же жопа ослиная! Тебе никогда не казалось это странным?

Не знаю, отец мой эбих.

— Об одной истории мало кто помнит, сотник. Я служил при Донате Ш, теперь служу при царях-братьях… Те, кто взял копье в один солнечный круг со мной или даже кругами пятью раньше, не знают, не помнят, не ведают… Уггал Карн служил еще при Донате II. Он знает, но говорит: мол, все стали забывать очень быстро. «Не хотели помнить», — этот стручок говорит. Уже в тот солнечный круг, когда от получил чин энси, мало кто знал… Мне самому рассказал Лаг Маддан. А ему, старому волчине, — восемь десятков солнечных кругов. Его рука взялась за копье еще в смутную пору. «Суд Творца над землей Алларуад лишился милосердия. Была гроза и великая неурядица…» — Ну, жопа ослиная, знаешь, как говорят про такие времена. Царь Маддан-Салэн, покуда не добился своего, раза три или четыре чуть было не выкинул свою голову в болото, А другими головами заплатил без счета…

— Не зря его зовут Человек Жестокий, отец мой эбих.

— Люди помнят его жестокость, хотя в исторических канонах, жопа ослиная, его никто так не именует. Человек Жестокий? Никогда. Восстановитель, Маддан-Салэн Восстановитель, и все. В канонах о той истории нет ничего. Даже в дворцовых архивах… Ни единой таблички за вторую седмицу месяца тасэрта в солнечный круг 2444-й от Сотворения мира! За двести солнечных кругов до того — есть! Даже за восемьсот солнечных кругов — и то есть кое-что… Я когда-то полазил там, полазил не хуже камышового кота, но сам не сумел разобраться… В ту пору я уже был эбихом, но архивные шарт все равно не нашли мне ни строчки об этом. Как видно, мало оказалось моего чина, чтобы знать кое-какие секреты… Макнули мордой в дерьмо, крысы. Вежливенько так макнули». Так вот, сотник. Маддан-Салэн — странный человек. Жестокость он проявлял много раз. Спаси Творец нас с тобой от такого. Но он не был злым… злобным царем. Скорее в нем было слишком много доброты.

— Жестокий добряк? Не понимаю, отец мой эбих. Разве такое бывает?

— Может быть, он слишком любил Царство. Послушай, сотник, дела шли худо. Тогда стоял мятеж. Такой же, жопа ослиная, как только что. Но удачи они себе добыли гораздо больше. Началось, как водится, в крае Полдня, гнилое место, все дело замутили суммэрк. Так вот, они вошли в Баб-Аллон. Они взяли весь город, кроме Лазурного дворца и Заречья… Ты бывал в столице?

— Нет, отец мой эбих…

— Великая река Еввав-Рат, эта бешеная канава, делит город на две части. Одна — старая, богатая, она и побольше. Там — Лазурный дворец. Другая, к Заходу от Еввав-Рата, и есть Заречье, она поменьше и победнее. Маддан-Салэн стоял там с последним войском своим, с черной пехотой и другими верными. Со всех сторон его подкусывали вражеские отряды, как голодные шавки, встретившие раненого льва. Переправиться и отбить Старый город Маддан-Салэн не мог. Сил не хватала То ли ему не везло… Его били, били и били. Не знаю, как такое может быть, сотник. Да жопа ослиная! Не вижу причин, чтобы слабый народ взял верх над сильным… Царство — лежало с переломанным хребтом и должно было, по всему видно, издохнуть. Вдруг все переменилось. Враз. Наоборот, царь принялся громить всех, и никто не смел противостоять ему. За одну ночь, сразу после того, как Еввав-Рат вошел в берега, черные переправились на другую сторону, дрались до рассвета и более того…

Асаг замолчал. Было тут нечто, неподвластное его пониманию. Нечто, скрытое от него. И эбих, попытавшись когда-то добраться до сути, отступил. Не из-за упрямства архивных шарт. Нет. Его в тот раз тоже посетила особая тревога… Не стоит смертным, хотя бы и тем, у кого тень длинна, выходить за круг дозволенного. Что там произошло шестьдесят четыре солнечных круга назад? Творец знает… Асаг почувствовал тогда, в архиве Дворца, да и сейчас чувствует: его нетерпеливые глаза ждало нечто ослепительное… то ли ослепляющее…

— Отец мой эбих, я знаю: царь возложил руки свои на плечи Полдня и заставил склонить голову народ суммэрк. Так учат…

— Да, так учат… Маддан-Салэн не разрешил черным брать пленных. Они выполнили приказ. А потом два дня весь город считал трупы. Падаль перегораживала улицы. Всего, сотник, одиннадцать тысяч людей суммэрк и людей Полдня. Все, кто не успел удрать, побросав оружие и себя не помня от ужаса… С тех пор черных и зовут «пехота ночи». Той ночи, сотник.

— Одиннадцать тысяч! Целая страна с городами и селениями…

— Зато Царство уцелело. Пало бы оно — и сколько народу перерезали бы тогда? Маддан-Салэн любил землю Алларуад… Откуда-то он раздобыл немного удачи и поторопился использовать ее, вот что я думаю. А откуда… не спрашивай, не знаю. Третий не спал…

— Царство, устояло, сотник. Оно, ослиная жопа, опять устояло. Времена такие были: все падало, все рушилось, все чувствовали себя стариками. Лаг Маддан говорит: моя, я как будто родился старым. Странное, очень странное время было. Как будто смерть подошла к царству, как земледелец к ячменю, навострив серп… Все, сотник, ждали, все почти что знали: скоро погибнет великий город Баб-Аллон и вся страна вместе с нам. Но время обмануло всех, не переломилось…

Они подошли к Сигнальной башне. Внизу — ворота в Приречный форт. Тускло поблескивала черная вода. Часовой должен бы их окликнуть. Пора. Не заметит через пятнадцать шагов — и останется без жалованья за полмесяца, через тридцать — его хорошенько отдерут кожаными ремнями по спине, через полсотни — ему грозит подвал и скудная пища… на месяц примерно, если раньше за ним не было особых нарушений. Эбих сбавил шаг.

— Так вот, сотник. Держава царей баб-аллонских не умерла. Но старой была, а сделалась… какой-то… больной, что ли… как паршивая собака. Или дряхлой. Будто какая-то дрянь точит ее изнутри. Раньше иначе жили. Я читал, как они жили раньше. При Халласэне Грозе — как львы, могучие и бесстрашные. При Дорте V Холодном Ветре — строгие и стойкие, вроде каменных скал. При царице Га-рад — словно небесные приближенные Творца, печальные, мудрые, искусные во всем. А теперь? Бьемся как будто в пол-удара, смеемся в полсмеха, веруем в полверы. Это, ослиная жопа, какая-то болезнь… Что?

Дорт успел издать короткий стон и мешком повалился прямо на спину Асагу. Эбих повернулся было, но не смог завершить движение. Чьи-то чудовищные когти прошлись ему прямо по сердцу. Асаг остановился и послал в небо звериный вой. Как будто волк-одиночка, голодный, злой подранок, отставший от своих, где-нибудь на пустошах за Полночным валом, недалеко от малой сторожевой крепостицы, на берегу почти пересохшей речки с мутной солоноватой водой, которую пить не надо бы, умирая, отыскал в разрыве туч свое блистательное божество, услышал его зов и ответил, как умеет… Еще раз, еще и еще. Асаг не волен был шевельнуться. Он боролся, но на его сердце нечеловеческая тоска нежно вырезала магические знаки.