Лес пропавших дев - Джун Хёр
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Слава богам, – прошептала я.
Я крепко завязала шелковый лоскут так, что он превратился в мешочек. Ягоды со мной, теперь можно возвращаться обратно. Мешочек приятно покачивался от каждого моего шага. Спускаться по склону оказалось тоже непросто, но намного легче, чем карабкаться вверх. Мне больше не было страшно. Я раздобыла ягоды, а найти путь к пещере по зарубкам и ленточкам, повязанным на ветвях, проще простого.
Сестра лежала, свернувшись калачиком, в той же позе, в какой я оставила ее несколько часов назад. Она хрипло закашлялась и задрожала всем телом, когда я вошла в пещеру. Я чуть не расплакалась от радости, в носу защипало, и меня накрыло чувством, которое я никогда уже не надеялась испытать. Незамутненной радостью.
Я быстро опустилась рядом с ней на колени и вытащила кинжал. Так лечили в Чосоне: резали палец и поили тяжело больного своей кровью. Той же ладонью я размяла ягоды сироми, пока они вместе с кровью не смешались в темную жидкость, которую я залила в рот Мэволь.
Теперь оставалось только ждать.
Следующее утро принесло облегчение. Я, должно быть, уснула, но только я открыла глаза, как взглянула на сестру, спавшую у меня на коленях. Ей явно стало лучше. Щеки и губы вновь порозовели, она все еще кашляла, но больше не была похожа на девочку, тонущую в бурных волнах.
– Тебе лучше, – прошептала я, и Мэволь открыла глаза при звуке моего голоса. – Надо спуститься до ближайшей деревни. Или лучше сразу вернуться к шаманке Ногён, если ее дом ближе. Надо будет сообщить инспектору, что врач Эра исчезла…
– Нет, – прохрипела Мэволь. Преодолевая слабость, она протерла глаза.
– Что значит «нет»?
– Ты разговаривала ночью. Я всего не запомнила, но ты говорила о каких-то зарубках, которые отец оставил на деревьях. Давай проверим, куда они ведут. Если ничего не найдем, вернемся к хижине шаманки. Я знаю дорогу, это довольно близко.
Я решительно покачала головой.
– Я не должна была брать тебя с собой. Не хочу снова жалеть о своем решении. Мы возвращаемся. – Я слишком сильно испугалась за жизнь Мэволь этой ночью, больше она меня не уговорит. – К тому же врач Эра пропала. Она наверняка потерялась, а может, и поранилась…
– Эра знает лес как свои пять пальцев. Она сама мне так сказала, когда ты уехала. Она не заблудилась. Наверное, ждет нас у «бабушкиного древа», наши пони ведь там привязаны.
– Я вырезала на коре послание для нее, – призналась я.
– Тогда она, скорее всего, поняла, что мы вместе спрятались от дождя в пещере. Может, и она где-нибудь спряталась. Либо она ищет нас, либо вернулась к инспектору, чтобы попросить его о помощи.
– И именно поэтому, – добавила я, – нам нельзя снова углубляться в лес. Все о нас беспокоятся.
– Давай так договоримся, – прохрипела Мэволь, – если мне вдруг станет как-то не по себе или ты поймешь, что не все в порядке, мы поворачиваем обратно. А пока давай еще немного поищем отца. Совсем чуть-чуть.
Я снова покачала головой, и она, тяжело дыша, добавила:
– Я не слезу с лошади. Пешком не пойду, буду сидеть в теплом седле, завернутая в плащ и одеяло. Съем еще ягод, которые ты собрала для меня. А если врач нас ищет, мы наверняка столкнемся с ней по дороге.
Я молчала, нервно покусывала губы. Зарубка, оставленная отцом на коре, так манила, звала за собой. Он где-то рядом.
– Разве тебе не интересно? – прошептала Мэволь. – Разве ты не хочешь узнать, что стало с отцом, прежде чем человек в маске поймет, что мы его ищем? Он помешает нам найти отца, уничтожит все улики.
Мэволь взглянула на меня. Взгляд ее был полон решительности и любопытства. Мне и самой было любопытно.
– В этот раз одну тебя не оставлю, – пообещала я. – Сначала нам надо поесть.
У нас осталась еда в дорожном мешке. Мы должны были съесть ее еще вчера, но Мэволь заболела и потому ничего не съела, а я слишком устала и тревожилась, мне тоже кусок в горло не лез. Мы вытащили из мешка несколько засохших рисовых шариков. Рис был редкостью на Чеджу, однако в кладовых судьи Хона его было предостаточно.
Мэволь откусила несколько раз и остановилась.
– Совсем сухие, – сказала она, – я не могу это есть, горло болит.
– Не все сухие, щен.
Я снимала с рисовых шариков верхний высохший слой, похожий на нурунджи [28] – подгоревший рис, и ела его, а Мэволь отдавала мягкую серединку. Сестра казалась спокойной, умиротворенной. Солнце, проникшее в пещеру, мягко освещало ее лицо. «Цени это время, пока вы вместе, – прошептал мне внутренний голос, – потому что оно скоро закончится».
– Ты наелась? – спросила я сестру. Лучше не думать о грустном. Какой смысл предаваться печали, этим ничего не изменишь. Даже если мне не удастся предъявить обвинение шаманке Ногён, тетя Мин все равно увезет меня на материк, и больше я никогда не увижу сестру. – Тогда пойдем.
Мы поехали сквозь лес, окутанный золотистым утренним туманом. На солнце деревья и листья будто отливали желтым. Я показала Мэволь последний знак «Х», который вчера обнаружила; теперь нашей задачей было найти следующий, и я старалась не думать ни о чем другом.
Довольно быстро мы нашли следующий знак, и теперь меня мучил вот какой вопрос:
– Куда отец ведет нас?
– Эти метки… – Мэволь остановилась, ей снова нужно было откашляться. – Они точно приведут нас не в Коччавальский лес. Они указывают в противоположную сторону. На юг.
Ее слова прозвучали так неожиданно, что я чуть не выронила поводья. Она права!
– Значит, отец поехал в лес, чтобы найти «бабушкино древо» и оставить нам записку. – Я пыталась сложить общую картинку из разрозненных кусочков. – А потом он повернул на юг… Совсем не в Коччавальский лес, где нашли его окровавленную одежду… Но как ты поняла, что мы двигаемся на юг?
– Я знаю этот лес так же хорошо, как двор у хижины шаманки Ногён.
Я нахмурилась.
– Одежду нашли в Коччавальском лесу, и потому полиция решила, что он там и умер. Но судя по словам Исыл, отец побывал в лесу еще до того, как исчез. А записка, которую мы нашли, указывает на то, что он приходил к «бабушкиному древу»… – Я наклонила голову набок, не понимая, как он мог
