Игра ангела - Карлос Сафон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Заметив, что я вхожу в магазин, один из продавцов бросился в контору, находившуюся в подсобной части лавки, чтобы предупредить хозяина. Барсело вышел из своего кабинета. Вид у него был взволнованный.
— Глазам не верю. Семпере мне говорил, что вы словно родились заново, но то, что я вижу собственными глазами, — из области преданий. Вы точно Валентин, недавно вернувшийся из райских кущ. Где же вы пропадали, плут вы этакий?
— То там, то тут, — неопределенно сказал я.
— Вы были везде, кроме свадебного банкета Видаля. Ваше отсутствие бросалось в глаза, друг мой.
— Позвольте усомниться.
Книготорговец вздохнул, давая понять, что уважает мое желание не распространяться на эту тему.
— Не хотите ли чашечку чая?
— Даже две. И Библию. По возможности, удобную в обращении.
— Ну, это не составит труда, — отозвался букинист. — Далмау!
Один из приказчиков послушно явился на зов.
— Далмау, любезному Мартину, который перед вами, необходим экземпляр Библии не в подарочном формате, а удобном для чтения. Я думаю, Торрес Амат тысяча восемьсот двадцать пятого года подойдет. Как вы считаете?
Одной из многих особенностей, отличавших лавку Барсело от других книжных магазинов, было то, что здесь о книгах говорили как о марочных винах, обсуждая букет, аромат, консистенцию и урожай.
— Превосходное издание, сеньор Берсело, хотя лично я посоветовал бы обновленную и переработанную версию.
— Тысяча восемьсот шестидесятого?
— Тысяча восемьсот девяносто третьего.
— Разумеется. Приемлемо. Заверните книгу для нашего друга Мартина и запишите за счет фирмы.
— Ни в коем случае, — запротестовал я.
— Пусть разразит меня гром в тот день, когда за Слово Божие я возьму плату с закоренелого неверующего, как вы, и поделом.
Далмау поспешил за моей Библией, а я последовал за Барсело в кабинет. Букинист налил две чашки чая и предложил гаванскую сигару из сигарного ящичка. Я взял ее и прикурил от пламени свечи, протянутой мне Барсело.
— Высший сорт?
— Вижу, вы цените хороший вкус. У мужчины должны быть слабости, желательно изысканные, или в старости ему нечего будет вспомнить. Я, пожалуй, составлю вам компанию, черт побери.
Облако ароматного дыма накрыло нас, словно волна прилива.
— Несколько месяцев назад я побывал в Париже. Там я имел возможность навести справки об издательстве, о котором вы не так давно расспрашивали почтенного Семпере, — сказал Барсело.
— Издательство «Люмьер».
— Именно. Хотелось бы, конечно, раскопать побольше, но, к сожалению, с тех пор, как издательство закрылось, никто не получал каталогов, и мне было трудно наскрести что-то существенное.
— Вы говорите, оно закрылось? Когда?
— В тысяча девятьсот четырнадцатом, если мне не изменяет память.
— Вы, наверное, ошибаетесь.
— Нет, если речь идет об издательстве «Люмьер» на бульваре Сен-Жермен.
— Да, о нем.
— Послушайте, а я ведь записал все для верности, чтобы ничего не перепутать при встрече с вами.
Барсело покопался в ящике письменного стола и вытащил маленькую записную книжку.
— Вот у меня отмечено: «Издательство „Люмьер“, издание религиозной литературы с филиалами в Риме, Париже, Лондоне и Берлине. Основатель и издатель Андреас Корелли. Дата открытия первого предприятия в Париже 1881 год».
— Невозможно, — пробормотал я.
Барсело пожал плечами:
— Вероятно, я ошибаюсь, но…
— Вам удалось побывать в конторе?
— На самом деле я попытался, поскольку моя гостиница находилась напротив Пантеона, рядом с тем местом. Прежнее помещение издательства находилось ближе к южному концу бульвара, между rue Сен-Жак и бульваром Сен-Мишель.
— И что?
— Здание стоит пустое и заколоченное. Похоже, в нем был пожар или что-то вроде. Единственное, что сохранилось в целости и сохранности, — это дверной молоток, вещица воистину элегантная, в форме ангела. Настоящая бронза, клянусь. Я бы его унес, если бы на меня не косился жандарм, и у меня не хватило духу спровоцировать дипломатический конфликт, чтобы, не дай Бог, Франция снова не вторглась к нам.
— Учитывая общую картину, французы скорее всего сделали бы нам одолжение.
— Кто знает… Однако, возвращаясь к нашей теме… Увидев, в каком запушенном состоянии дом, я поспрашивал в ближайшем кафе, и мне сказали, что здание стоит в таком виде больше двадцати лет.
— Вам удалось узнать что-нибудь об издателе?
— Корелли? Насколько я понял, издательство закрылось потому, что он решил отойти от дел, хотя в тот момент ему будто бы не исполнилось и пятидесяти. Кажется, он поселился на вилле на юге Франции, в Любероне, где вскоре умер. По слухам, его укусила змея. Ядовитая гадюка. Вот вам и тихая жизнь в Провансе.
— Вы уверены, что он умер?
— Пер Колиньи, бывший конкурент Корелли, показывал мне извещение о смерти. Колиньи вырезал его из газеты и вставил в рамку как трофей. По собственному признанию Колиньи, он смотрит на некролог каждый день, чтобы убедиться, что проклятый ублюдок мертв и похоронен. Передаю его слова буквально, хотя по-французски они звучат намного изящнее и музыкальнее.
— Колиньи не обмолвился, не было ли у издателя сына?
— У меня сложилось впечатление, что Колиньи не горел желанием вспоминать об этом Корелли. Он улизнул от меня при первой возможности. Вроде бы случился какой-то скандал из-за того, что Корелли переманил у него одного из авторов, некоего Ламбера.
— Как это вышло?
— Самое забавное, что Колиньи даже никогда не встречался с Корелли. Все их знакомство сводилось к деловой переписке. Загвоздка заключалась в том, на мой взгляд, что monsieur Ламбер подписал контракт на книгу для издательства «Люмьер» за спиной Колиньи, обладавшим исключительными правами на его произведения. Ламбер был заядлым курильщиком опиума и обременен долгами. Деньгами, которые он был должен, он мог бы вымостить rue Риволи из конца в конец. Колиньи подозревал, что Корелли предложил ему астрономическую сумму, и бедняга, стоявший на пороге смерти, согласился, поскольку хотел обеспечить своих детей.
— А что за книга?
— Нечто религиозного содержания. Колиньи упомянул название, какое-то латинское, но оно выскользнуло из памяти. Вы же знаете, что все богословские труды на один лад. «Рах Gloria Mundi»[41] или что-то похожее.
— И что произошло с книгой и самим Ламбером?
— Вот в том-то и дело. Похоже, несчастный Ламбер в припадке помешательства хотел сжечь рукопись и тоже был охвачен пламенем. Это произошло в стенах самого издательства. Многие считали, что от опиума у него окончательно помутился рассудок, однако Колиньи подозревал, что виновником трагедии был Корелли. Будто бы он подтолкнул бедолагу к самоубийству.
— Зачем ему было это делать?
— Бог его знает. Может, Корелли не захотел выплачивать автору сумму, которую посулил ему. А может, вся драма — лишь плод воображения Колиньи. Он, между нами, воздает должное «Божоле» двенадцать месяцев в году. Да вот вам пожалуйста, за подтверждением далеко ходить не надо. Представьте, Колиньи заявил мне, что Корелли собирался убить его, чтобы освободить от обязательств Ламбера, и оставил в покое только тогда, когда издатель решил расторгнуть договор с автором и отпустить на все четыре стороны.
— Разве он не говорил, что никогда не встречался с Корелли?
— Помилуйте, я решил, что Колиньи бредит. Посетив его жилище, я увидел больше распятий, мадонн и фигурок святых, чем в церковной лавке. У меня возникло ощущение, что он страдает помрачением рассудка. На прощание он заклинал меня держаться подальше от Корелли.
— Но он ведь сказал, что тот умер?
— Ессо qua.[42]
Я промолчал. Барсело поглядывал на меня, заинтригованный.
— Мне показалось, что результат моих изысканий вас нисколько не удивил.
Я изобразил беспечную улыбку, стараясь разрядить атмосферу.
— Напротив. Я весьма признателен за то, что вы не пожалели времени на поиски.
— Не стоит. Мне просто доставляет удовольствие собирать сплетни и слухи в Париже, вы же знаете.
Барсело вырвал из записной книжки листок с досье и протянул мне:
— Надеюсь, вам это пригодится. Здесь собрано все, что мне удалось выяснить.
Я встал и пожал ему руку. Барсело проводил меня к выходу, где Далмау уже ждал со свертком.
— Если вы хотите открытку с изображением младенца Христа, из тех, где глаза кажутся то открытыми, то закрытыми в зависимости от того, как ее повернуть, такие у меня тоже есть. И еще с Пречистой Девой в окружении агнцев, которые превращаются в толстощеких херувимов, если открытку наклонить. Чудеса стереоскопических технологий.
— В настоящий момент мне достаточно слова Откровения.