Дикий Талант - Виталий Обедин

Вот я и дома. Пора снова привыкать к семейной манер общения.

Ни слова в простоте.

– П-потому и н-нанял, что дрес-сирован-н… нннн- Проклятая буква опять застряла. Корт поднял брови, глядя на мои мучения.

– …что дрессированная,- выговорил я неожиданно чисто – даже сам удивился.

Молния хмыкнул, покачал головой. «Играем, значит? – читалось в его глазах.- Ну-ну». Я пожал плечами. Думай как хочешь, Молния.

– Ступай! – велел я Дакоте.

– Я мигом обернусь,- пообещал этот мошенник с неподдельной искренностью в голосе.- Туда и обратно…

Словно я без него уже жить не могу.

Забавно все-таки. Стоило оказаться среди родственников, как Дакота из временного союзника, которого вынужден терпеть, превратился чуть ли не в лучшего друга. По крайней мере, относиться к нему я начал с большей симпатией. Уже «мошенник», а не «проклятый ублюдок». Прогресс налицо.

Я махнул Дакоте и двинулся к сестрице.

Внезапно дорогу мне заступили. Я поднял голову.

Передо мной стоял лорд Фер, Ослиная Задница. В руке у него была обглоданная перепелка с кусочком мяса; салфетка на груди – в пятнах соуса и чесночного масла. Одна капля, как я заметил, попала и на стекло очков. Почему, хаос возьми, он их не вытрет?

Глаза за стеклом – зеленовато-болотные, мутные – моргнули.

– Как поживает твоя железная рука, родственник? – спросил Фер светским тоном. У Фера особая манера поджимать губы, отчего лицо его становится похоже на лягушачью маску – с узкой длинной щелью рта.- Не удивляйся. Наслышан, наслышан о твоих подвигах… Прими мои соболезнования.

– С-с?… Что?

Фер неприятно оскалился:

– Как же! Разве могу я не посочувствовать твоему горю? Это было бы жестоко с моей стороны. Ведь все твои друзья погибли, не правда ли?

Бух. Сердце пропустило удар. Звуки доносились словно сквозь вату.

– Славный выдался Поход героев,- Фер сочувственно покачал головой.- Эту знаменитую авантюру так называют, насколько помню?

Запах трюмной воды. Темнота. Скрип уключин.

«Война – это работа, Ришье. Ее нужно вести умело и спокойно».

Я шагнул вперед. Посмотрел в упор на этого книжного червя.

– Мессиры! – повысила голос Лота. Она перевела взгляд с меня на Фера. Знакомая ситуация. Там, где собралось больше двух Малиганов, обязательно начинается буря с грозой и молниями. Мирно жить мы не умеем.

– Не желаешь объясниться, Генри? – спросил Ослиная Задница. Зубы у него воистину лошадиные, когда он вот так скалится.

Я посмотрел на Фера.

– Н-нет.

– Молния! – приказала Лота.

Корт крякнул, выпрямился, вытирая салфеткой губы. Если потребуется, он нас обоих скрутит в бараний рог, прежде чем мы успеем дернуться. Открытой ссоры Молния не допустит. Что ж. Не очень-то и хотелось…

– Оставь его, Феррин,- сказал Корт. Он оглядел нас, прищурился.- И вообще, какого хаоса вы тут устроили?…

Когда мы с Лотой сели за стол, она вполголоса учинила допрос:

– Что у вас с Фером произошло?

– Н-ничего.- Я пожал плечами.- С-сам н-не п-пон-нимаю.

Ситуация действительно странная. Мы не общались с Фером несколько лет, с самого детства,- так откуда у него такая неприязнь ко мне? К слову, я был очень удивлен, увидев Фера здесь. Книжный червь покинул свое подземелье? С чего бы вдруг? И с каких пор я заинтересовал Фера настолько, чтобы обратить на себя его нелюбовь?

Зато теперь я знаю, что чувствует книга, которая рискнула вызвать неудовольствие Ослиной Задницы. До людей он как-то раньше не снисходил.

– Хочешь, я покажу тебе дом? – спросила Лота. Обед закончился, и мы остались наедине. Я молча смотрел, как двигаются ее губы.

– Генри?

Что-то самовнушение ни черта не работает. «Я хочу тебя поцеловать».

– Генри?… Ген-ри! – Пауза.- Ришье!

Я очнулся. Давно я не слышал этого имени. Странное все-таки ощущение – словно зовут кого-то другого, не меня. Недаром в ответном послании я просил называть себя графом Тасселом – вроде как для сохранения тайны. Кстати…

– 3-зачем я з-зд-десь?

Короткая пауза. Лота взглянула на меня, усмехнулась:

– Значит, ты получил мое послание?

«Верно. Ты, кстати, мне книгу испортила, сестрица. Знаменитый трактат Эмберли «О войне», первое издание. Их всего-то штук двадцать было».

– В-верно. Ты м-мне к-книг-г…

Проклятье! Фраза в голове сложилась гладко, а на деле получается кошмар. Я вспоминаю о своем заикании, когда уже открыл рот. И продолжать невыносимо, и бросать на полпути нелепо.

– Ришье,- сказала Лота,- ты же не заика. Хватит притворяться. Я серьезно!

Я поднял брови. Интересно, как бы отреагировали мои родственники, если бы я однажды пришел без головы? Сказали бы: Ришье, хватит дурачиться? Или наоборот: наконец-то ты перестал делать вид, что она тебе для чего-то нужна?

– Это ведь – очередная игра, правда? Ришье, хватит уже.- Она улыбкой смягчила суровость тона.- Я вижу тебя насквозь, братец! Раньше ты играл лучше.- Лота шутливо ткнула меня под ребра.- Не сочти за упрек, но увлечение провинциальными актрисами тебя совершенно испортило.

Да уж. Я развел руками. Присел за письменный стол, вынул из чехольчика на поясе незаменимое «вечное» перо. Нарочито серьезно начал выводить одну букву за другой, передразнивая манеру Венселя, нашего с Лотой учителя грамматики в детстве. Лота прыснула.

«Так вот в чем дело,- написал я.- Меня раскусили. А я то думал: почему мое заикание никого не удивляет? Проклятые неверующие! Ведь на самом деле я заколдованный принц из заморских стран, которому враги пытались отрезать язык, но промахнулись и отрезали совесть». Она рассмеялась. Хорошо.

– Ты неисправим. Ладно, если тебе так нравится, продолжай. Я соскучилась по твоему чувству юмора, братец.- Она помедлила и сказала негромко, грудным хрипловатым голосом с режущим «р»: – И по тебе, Ришье.

Комната сделала попытку опрокинуться. Я молчал, пережидая головокружение.

– Я-я… – В горле пересохло. В ладонях поселился зуд. Я хочу к тебе прикоснуться. Хаос, где мое проклятое самообладание, которым я так гордился?! Что вы со мной делаете, женщины?

– Знаешь, братец,- короткий смешок. Она смотрела мне в глаза.- Твое молчание делает тебя таким отстраненно загадочным.

Что ты со мной делаешь, Лота?

Я хочу положить руки на твою талию. Хочу стиснуть тебя так, чтобы ты задохнулась в моих объятиях. Хочу чувствовать твое горячее, чуть угловатое тело своим телом, обхватить целиком, чтобы моя, моя, моя без остатка! Мы кожей чувствуем это напряжение – словно в комнате между нами натянулись прозрачные нити. Из горячего расплавленного сахара. Вся комната пронизана. И они тихонько звенят. Серебром отзвучивают внутри меня.