Золочёные горы - Кейт Маннинг

– Папа? – с беспокойством спросила я.

Но он улыбнулся старой доброй улыбкой и успокоил меня.

Сорванец Кусака сбежал и помчался по улочке Каменоломен, в восторге от своей проказы. Зеленый газовый шарф струился сзади, пока он бежал.

– Франсуа! Кусака! – позвала мама. – Вот безобразник!

– Я его догоню. – Генри погнался за ним и поймал, подкинул вверх, заливаясь смехом.

Потом они вместе пошли, распевая «Аллилуйя, я бродяга!», бросать камешки, опробовать новую перчатку и махать новой вагонетке, ехавшей вниз по холму. Машинист Хили гудел мальчишкам в свисток, если они правильно выбирали время.

– Ну, хорошо, Сильви дома и все хорошо, – сказал отец, словно так и было.

Он надел шляпу и, насвистывая, пошел на свою смену в каменоломни. Мама пошла к стоявшей в углу корзине для рыбы и выудила связку с рыбой, выловленной Генри.

– Мы засолим ее в бочке, – сказала она.

Мы сели на улице на ступеньки и потрошили жирную форель: вынимали кишки, наполняли внутренности солью и укладывали их вниз в белую могилку слоями: соль, рыба, опять соль. Всю зиму в хижине будет стоять вонь от ее жарки, просачивающаяся на морозный воздух улицы. Пока мы работали, мама раздувала ноздри от противного рыбного запаха и от нового подозрительного аромата, исходившего от меня, дивясь моей новой прическе и изменениям, проявлявшимся в моем странном акценте.

– Ты молилась каждый день?

– Конечно, – я потупила лживые глаза в землю.

Мать пошла в дом в тот самый момент, когда на дороге Каменоломен появился Оскар Сетковски: он медленно прогуливался в сторону гор.

– Сильвия, ты вернулась, – воскликнул он, посылая воздушный поцелуй.

Я дома всего несколько часов, а меня уже нарядили в передник, выпачканный рыбьей кровью. И Оскар Сетковски насмехался надо мной. Поцелуй богатого юноши превратил меня в сноба. Несмотря на его отъезд без церемоний прощания, я чахла от тоски по нему. Хижина стала невыносима. Как и сами Каменоломни. Я испортилась, как рыба, которую не засолили вовремя. Завтра поеду в Мунстоун и умолю К. Т. Редмонд дать мне прежнюю работу.

* * *

Ее привычная ухмылка приветствовала меня, когда я появилась на пороге.

– Пеллетье! Я не была уверена, что ты появишься здесь. Ты же теперь дружишь со знатью.

– Они не настоящая знать. Герцог – всего лишь прозвище.

– Я ведь тебе это говорила. Принесла мне что-нибудь? Слух? Скандал?

– Я работала секретарем, – ответила я. – А не шпионила.

– Но подслушивала все равно. – Она усмехнулась. – Кто бы удержался? – Она постучала пальцами по столу. – Итак?

Нарушив свое обязательство хранить секреты Паджеттов, я вынула из рюкзака блокнот: первое свидетельство моей злости.

– Ты все записала! – заквохтала К. Т. – Благослови тебя Господь, дитя.

Я перебирала страницы, обдумывая, что могу ей выдать и обменять на работу. Наткнулась на письмо к миссис Рэндольф Шерри.

– Компания Паджеттов ожидает большого контракта, – сказала я. – На сотню тысяч долларов, для монумента в Вашингтоне.

Она присвистнула.

– Святые угодники. Что за монумент?

– Солдатам Конфедерации, – ответила я.

Она недоверчиво отшатнулась.

– Монумент вероломным предателям, это ты хочешь сказать?

– И их верным рабам.

– Верным рабам? Разрази меня гром, если хоть один такой найдется. Камня на сто тысяч долларов, говоришь? Что ж, эта история мне по вкусу.

Итак, для меня еще не все пропало.

Она предложила два доллара в неделю, и я согласилась с благодарностью. Я жаждала и денег, и работы, хотела вновь стать печатным дьяволом.

К. Т. уставилась куда-то вдаль и качала головой.

– Верные рабы. Господи! Ну и дерьмо.

Она принялась печатать, произнося вслух: «Уважаемая миссис Рэндольф Шерри. Буду весьма признательна, если позволите расспросить вас о ваших планах…» Несколько дней она повсюду напевала саркастично старую песенку: «О, я хотел бы очутиться в стране хлопка, где не забыты прежние времена. Отвернись, отвернись, отвернись, Диксиленд…»[93]

Может, в Дикси кто-то и хотел отвернуться, но только не мисс Редмонд.

– Никогда, – сказала она.

Я решила стать такой, как она. Ведь я с треском провалила роль бабочки.

Воздух становился прохладнее с приближением осени. Осины сменили цвет, на горных склонах появились яркие желтые кляксы. Листва шелестела на ветру, напоминая звук шумящей воды. От резких порывов они трепетали и разлетались яркими брызгами: золотой дождь листьев струился в прозрачном воздухе. Я ездила на новой вагонетке вниз в город каждое прохладное утро вместе с братом и еще несколькими школьниками. Мы садились в задней части вагона с камнем, опираясь головами на блоки мрамора, вытащенного нашими отцами из горы. Моей обязанностью было присматривать за малышами и следить, чтобы они не свалились. Генри любил стоять рядом со сцепщиком Томом Поттсом и смотреть на провода над головой. Машинист Хили разрешал ему погудеть в свисток на пике Шпилька. Утром 30 сентября мы сели на поезд пораньше. Нам просто повезло, что не поехали на следующем. К. Т. попросила меня описать трагедию для «Рекорд».

ФАТАЛЬНОЕ КРУШЕНИЕ ВАГОНЕТКИ

Четыре человека встретили смерть в результате аварии на новой линии: машинист Патрик Хили, тормозной кондуктор Роберт Литл, мексиканец Атансио Негрете и Мери Тонко, польская девочка, 8 лет. Они погибли, когда Хили потерял управление сильно нагруженным поездом возле двора шлифовальной фабрики. Без сомнения, причиной стал отказ тормозов – поезд развил опасную скорость. Прямо перед мостом разогнавшиеся вагоны слетели с путей и разбились вдребезги. Том Поттс успел спрыгнуть и спастись.

Раш Литл, шестнадцатилетний сын погибшего тормозного кондуктора, работал на берегу реки в тот момент, когда вагоны ударились об утес. Он прибежал как раз вовремя, чтобы обнять напоследок отца. Мальчик сказал, что отец передал ему последние слова для миссис Литл, перед тем как наступил конец.

Пэт Маккэн, юноша, работающий на колее, увидел руку Хили, торчавшую из-под блока мрамора, и сжал ее. Он рассказал, что ладонь Хили сначала крепко обхватила его руку, но потом ослабла, и он понял, что для бедняги Хили все кончено. Коронера уведомили о происшествии, и, возможно, будет проведено расследование. Компания поможет семьям, взяв на себя расходы на погребение.

В Каменоломнях миссис Тонко захлопнула дверь у меня перед носом. Трудно было винить ее за это. Я поговорила с мистером Маккэном, перепуганным рабочим с колеи, и с беднягой Рашем Литлом, чей отец погиб. У Атансио Негретте не было родных в городке. Я скопировала записи из блокнота и печатала, заливаясь слезами. Кто мог остаться равнодушным к такому событию! После этого я сходила к месту происшествия и перекрестилась в память о погибших.

Как-то днем в начале октября