Безголовое дитё - Светлана Георгиевна Семёнова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Болела я долго. С высокой температурой и сильным кашлем я словно плавала в своей болезни. Когда выныривала из небытия, видела склонённую надо мной Жанну с чашкой в руках и умоляющую выпить чай с малиной. Помню, как мама, встряхивая градусник, смотрела на меня с тревогой и нежностью. А однажды я увидела перед собой пожилую женщину в белом халате. Она просила меня показать ей горло. Я открыла рот, а она холодной чайной ложкой прижала мой язык и заглянула в горло. Потом строго спросила маму:
— Когда же это вы умудрились удалить ей миндалины? Рано ещё… такую операцию… Была необходимость?
— Ей не делали операцию, не было никакой необходимости…
— Не рассказывайте мне сказки, я педиатр с большим стажем и вижу — миндалины исчезли, — тётя врач снова заставила меня широко открыть рот и высунуть язык, — вон даже след остался. Гланды точно были. И куда они, по-вашему, делись? Деточка, тебе делали операцию в горлышке?
— Не-а.
— Ерунда какая-то. Я же вижу, что гланды были и удалены прекрасным специалистом. Очень удачная операция. Несмотря на такую сильную простуду горло ровное, не рыхлое. Вероятность ангины минимальная. Так, покраснело слегка…
— А-а, так это наверно от керосина, — вспомнила мама Бабунин рассказ, — Её одна женщина в катакомбах керосином спасла от жуткой ангины.
— Допотопщина какая-то… Чего только тёмный народ не придумает? — возмутилась врач. — Она же могла ей связки сжечь, и девочка осталась бы на всю жизнь без голоса.
— Зато жизнь спасла… Ребёнок задыхался.
Врач послушала мои лёгкие, сказала, что дело идёт на поправку, но ушла очень недовольная мамой и мной.
— А ты помнишь, как тебе мазали горло керосином в катакомбах? — спросила мама.
— Я ж не малахольная какая-нибудь, чтоб мне пихали в горло карасин! — обиделась я на маму и отвернулась к стенке.
И всё же какое-то неясное видение иногда являлось мне в преддверии сна, когда я отворачивалась к стенке и закрывала глаза. Внезапно меня бросает в жар. Я пытаюсь скинуть с себя тяжёлую перину, но чья-то прохладная рука трогает мой горячий лобик и опять укрывает меня нестерпимо жаркой, давящей на грудь периной. Я изо всех сил отталкиваю её, задыхаюсь и горячей рукой натыкаюсь на холодную, мокрую и склизкую стенку. Мне это приятно ощущать. Стараюсь подольше держать ладошку на холодной стене. Потом прикладываю остывшую и мокрую ладошку к горячей щеке. Смотрю вдоль стены вверх. Там, надо мной висит коптилочка; маленький язычок её пламени дрожит, трепещет и отбрасывает на стенку пляшущие лучики света, и мокрая стенка мигает разноцветными огоньками. Это по стене тоненькими ручейками стекает керосин.
Как-то, будучи уже школьницей, я рассказывала Бабуне несколько эпизодов, которые запомнились мне из детства. Она подтвердила, что однажды я задыхалась от ангины, но помнить этого я не должна, так как мне тогда ещё и двух лет не было. И то, что по стенке тёк керосин, это я выдумала.
НОВЫЕ СТАРЫЕ СОСЕДИ
Утро было солнечным и морозным. Я проснулась от странных звуков под нашим окном. Разглядеть что-либо сквозь морозные узоры окна мне никак не удавалось, да и солнце слепило глаза сквозь иней. Мама ещё крепко спала. Потом коридор наполнился детскими возгласами, топотом, будто у нашей двери из мешка высыпали картоплю и она, ударяясь о деревянный пол, раскатывалась по всему коридору.
— Осторожно, пацаны, тут така темень, ноги поломаете, — громовым голосом сказал какой-то мужик, и что-то сильно грохнуло в конце коридора.
— Папа, смотри, мои санки висят на стенке! Я их узнал! — радостно воскликнул высокий мальчишеский голос и звонко засмеялся.
— Генка, не морочь голову, иди сюда и подержи фонарик, никак ключ не воткну.
Некто по имени Генка протопал мимо нашей двери и всё затихло. Я стояла, прижав ухо к двери, и пыталась разгадать, что происходит. Вскоре прямо над моим ухом прозвучал приятный женский голос:
— Ну, где вы там? Открыли? Оставьте дверь открытой, тут темно, ничего не видно. Давайте сначала перетащим вещи из телеги, а потом уж … — голос затих.
Наконец я поняла, что вернулись из эвакуации соседи Лидии Аксентьевны, которые бросили свою бабушку на призвол судьбы.
С той поры жизнь в нашем доме забурлила. А главное — появилось электричество. Отец семейства, как его величала Лидия Аксентьевна, Анатолий Василич, оказался "шишкой" на родном тракторном заводе. С заводом он эвакуировался, с заводом вернулся. Электричество подключили буквально на третий день. Лидия Аксентьевна сказала:
— Как же такой «шишке» без электричества?
— Почему "шишке"? Он кто? — спросила мама.
— Не знаю и знать не хочу! Для меня он просто "шишка". Всех мужиков на фронт, а этого молодого и здорового в эвакуацию…
А мама не знала, как благодарить Анатолия Василича. Теперь можно подольше поспать. Теперь по утрам не надо выгребать золу из буржуйки, чтоб растопить её и приготовить завтрак. Теперь не надо по часу перед репетицией выковыривать из-под ногтей золу. Анатолий Василич "вошёл в мамино положение" и одолжил ей большую электроплитку. Буржуйкой теперь пользовались только "для сугреву жилища". Мама сияла от счастья. Моя жизнь тоже засияла по-новому. Я больше не одинокий ребёнок, который не знает, куда приткнуться в огромном пустом доме, чтоб отвлечься от страхов и наваждений. Теперь всё время я была с мальчишками. С восьмилетним Генкой и пятилетним Витюнчиком. Их мама тётя Стэлла всегда угощала меня пирогами, которые она пекла в большом количестве.
Главным развлечением было катание на санках. Оказывается, что в конце двора, где летом густо росла сирень, в ветхом заборе пряталась маленькая калиточка. За годы пребывания соседей в эвакуации, калиточка заросла диким виноградом, покрылась мхом. Наверно поэтому я не замечала её летом во время моих игр в зарослях сирени.
Анатолий Василич откопал снег от калитки, обтесал лопатой ветки винограда, со скрипом распахнул её и перед нами открылся сверкающий на солнце чистым снегом пологий склон.
— Э-э, пацаны, подождите, там, мабуть, ухабы
