Граненое время - Борис Бурлак

Зашел Захар. Витковский обрадовался его появлению и стал жаловаться на Шебанова.

— Шебанов мне тоже звонил, — сказал Захар. — Горячий мужик. Разнес в пух и прах! Я привык... Сам секретарствовал, грешен. Вы правильно заметили насчет разных широт. Ведь как фактически бывало: если дело шло к весне, то райком словно бы переселялся далеко на юг, и оттуда, с юга, подгонял с севом. А если дело шло к осени, то райком оказывался на севере, и оттуда, с севера, подгонял с уборкой. Так уж было заведено. Чуть ли не каждый день звонят из области, не верят, что у тебя в районе лежит снег, обвиняют; ну и ты сам начинаешь вызывать один колхоз, другой, третий, доказываешь, что пора сеять, требуешь, грозишь. Вот так мы и подстегивали весны. А если весна попадется, тем паче, уросливая, если она вдруг заартачится, то, случалось, какой-нибудь молодой райкомовец и не удержится в седле. Тут нужен был не столько хороший секретарь, сколько хороший метеоролог, умевший держать нос по ветру.

— Опять ты за старое.

— Уроки из прошлого извлекаются с трудом, как, скажем, никель из руды. — Захар отметил для себя, что директор настроен миролюбиво, перешел на «ты».

И вообще в их отношениях за последнее время наступило некоторое потепление. Витковский объяснял эту перемену тем, что секретарь парткома, не найдя поддержки ни в районе, ни в области, понял, наконец, что втянулся в неравный бой. А Захар рассудил проще: когда одинокому мужчине есть к кому преклонить голову, то он и на службе становится помягче. Во всяком случае, в райкоме решили, что Витковский и Захар Синев почти сработались.

— Между прочим, никельщики официально предупредили меня, чтобы мы не засевали тот, приозерный участок, который отходит к ним по генпроекту комбината, — сказал Витковский.

— Начинают теснить нас, черт побери! Но тот угол не жалко — там земли сплошь засорены овсюгом.

— И откуда взялся этот овсюг на таких чистейших землях?

— Оттуда же, откуда взялись и тунеядцы на целине.

— То есть?

— Завезли на развод. Предшественник Шебанова громогласно заявлял: «Пока не выведу овсюг, до тех пор не успокоюсь!» Но вот и он ушел на пенсию, а овсюг остался.

— Не одолел, значит? — Витковский с удовольствием слушал эту очередную байку из синевской «Тысячи и одной ночи», как называл его деревенские полуанекдоты.

— Овсюг угробил не одного работника.

— Шебанов выдержит. Шебанов начал с того, что перечеркнул всю здешнюю историю. Помнишь, ты говорил о секретарях, которые привыкли считать, что до них никакой истории не было?

— Таких все меньше остается. Что же касается Шебанова, то он почти не подвергался в прошлом «облучению» — в рядовых ходил. Так, каких-нибудь несколько единиц рентгена. Это излечимо. Я ему утром прямо сказал по телефону. Обиделся. Ничего, переживет. Тут, в Зауралье, ранний сев не всегда благо. Тут приходится считаться с графиком суховеев. Шебанов это знает, но по старой привычке все торопит. Сроки сева, сроки сева. Нам ведь, Павел Фомич, десятилетиями внушали посредством выговоров, что от сверхранних сроков сева зависит срок построения социализма. Мы когда-то сеяли даже в грязь. Я сам однажды плюхнулся в грязь лицом с таким севом. Так что вы не огорчайтесь, что произошла заминка ввиду похолодания. Оно, может, к лучшему.

— То есть?

— Поздние всходы могут оказаться в выгодном положении.

— Ты гарантируешь?

— Гарантировать не гарантирую, но верю некоторым своим наблюдениям. Да и главный агроном такого же мнения.

— Востриков молодец!

— Это хорошо, что вы поддерживаете его. С тех пор, как вы приняли совхоз, Востриков приободрился, а то, говорят, собирался удирать в Казахстан?

— Почему именно в Казахстан?

— Во-первых, потому что другая союзная республика, где ультимативные рекомендации Шахова уже не имеют силы; во-вторых, Казахстан рядом, можно продолжать научную работу в тех же климатических условиях, что и у нас.

— Я разрешил ему оставить для безотвальной зяби пять тысяч гектаров.

— Смело.

— А почему, спрашивается, один ученый может проводить свои опыты на миллионах гектаров, а другому — бросовые клочки земли. Это несправедливо.

— Да я согласен с вами, Павел Фомич. Только Осинков, узнав о такой крамоле, поднимет крик на всю область.

— Осинков проглотит пилюлю молча, вот увидишь. Я еще осенью предупредил его, что нападение на главного агронома будет расцениватьея как нападение на самого директора совхоза.

— Каков же был ответ?

— Гордое молчание.

— И ведь держат его на ответственном посту! До сих пор не пойму, за что держат?

— А кто будет популяризировать учение Шахова? Они друг без друга жить не могут.

— Вы читали во вчерашней газете осинковскую статью под интригующим названием «О теоретиках «рискованного земледелия» и практиках высокой агротехники»?

— Отложил на сегодня. Вчера было не до того.

— Порфирий Осинков так распалился, что заявил во всеуслышание: засуха нам впредь не страшна, суховей нам, что слону дробина. Никакой зоны «рискованного земледелия» на юго-востоке больше не существует. Трам-та-рарам!

— Безобразие.

— Дистиллированная демагогия! Ну кому же не ясно, что климат у нас суровый? Нам приходится труднее, чем американцам. И об этом следует говорить прямо. Подчеркивать, что мы и в более трудных условиях, рано или поздно перегоним Америку. А мы, бывает, иной раз преуменьшаем наши успехи, забывая об этом.

— Ты меня уже распропагандировал! Давай-ка лучше посмотрим, как идут дела у строителей. Целую неделю не был у них.

Апрельское солнце расщедрилось, и вязкий чернозем оттаял окончательно. Перепрыгивая с камня на камень, они пробирались вдоль палисадников на западную окраину поселка.

— Цирк, а не ходьба, — сказал Витковский, выбравшись на сухое место. — К осени обязательно заасфальтирую всю центральную усадьбу. Так дальше жить нельзя.

Захару нравилась его настойчивость в строительных делах. Меньше чем за год была закончена ремонтно-механическая мастерская, заложенная еще в первое лето освоения целины, было возведено несколько двухэтажных каменных домов и начаты зернохранилище, школа и Дом культуры на пятьсот мест. Витковский добыл и деньги, и материалы, и оборудование. Ему дали все, хотя и предупредили, что за клуб может влететь. «Пока пронюхают, я уже построю, только бы не печатали в газетах парадных фотографий», — сказал он. И, махнув рукой на городских шефов, он пригласил дикую строительную бригаду, которую занесло сюда весенним ветром с далекого Кавказа. «Отныне над совхозом шефствует солнечная Армения!» — заявил он, подписывая трудовое соглашение с бригадой, которой на радостях пообещал даже премию из директорского фонда, если аккордная работа будет выполнена точно в срок.

— Мы с тобой, Захар Александрович, пропали бы, не подвернись нам эти молодцы, — говорил он сейчас ему. — Видишь, стройка идет полным ходом! Ты, понятно, можешь возразить в том смысле, что нужна система, что нельзя строить, полагаясь на счастливую случайность. Но где твоя система? Организовали в области трест «Целинстрой», вернее, не организовали, а переименовали старый «Совхозстрой». Сменили только вывеску. Управление треста, как и раньше, оставили в областном центре, за тридевять земель от целины. Куда это годится?

— Инерция прошлого.

— А-а, не сваливай ты все на прошлое. Мертвых обвинять легко.

Захар промолчал, он теперь реже ввязывался в спор, тем паче, что Витковский частенько противоречил самому себе. Рассуждая вообще о переменах в жизни, он оставался на прежних своих позициях, а в разговоре о совхозных делах невольно, в силу логики фактов, постепенно сдавал эти позиции. Его воинственное отношение к непорядкам, имевшим давнюю историю, явно не совпадало с его собственными возражениями против тех перемен, в осуществлении которых он уже сам участвовал. Жизнь исцеляет от закоренелого недуга малыми дозами правды; и тут, в Зауралье, более подходящий климат для лечения от этой политической  г и п е р т о н и и, чем где-то на курортном взморье.

— Что же ты не лезешь в драку? — спросил Витковский, расценив его молчание по-своему.

— Я сегодня не в спортивной форме.

— Смотри, не расхворайся!

— Нам с вами никак нельзя болеть одновременно.

— То есть? — Витковский прицелился в него наметанным взглядом снайпера.

— Если болеть, то болеть по очереди, — снова уклонился он, не принимая вызова, довольный уже тем, что мысль о постепенном выздоровлении Витковского показалась ему верной.

Так мирно и расстались они (уже не в первый раз), договорившись, что завтра чуть свет разъедутся по отделениям и будут там, не отлучаясь, до победного конца.

«А все же молодец Захар Синев, — подумал сейчас Витковский. — Наотрез отказался от городской газифицированной обители пенсионера, пошел на  с н и ж е н и е, но не  п р и з е м л и л с я. Жаль только, слабохарактерный очень. Заботится о людях по мелочам, разменивается на добренькие услуги. То есть за деревьями не видит леса. И горячится, и пылит. Смешно, право!»